- Вот, - Бугрин поднимает указательный палец. - Добавь в общую копилку нашего экипажа еще и мой полет на «Союзе-8» с Гришей Нелюбиным и Витей Горбатюком. Итого получается три полета на двоих. А у экипажа Леонтьева? Лешка летал на «Восходе-2» в марте 1965 года, Олег – на четвертом «Союзе» в прошлом году. То есть, имеем два полета на двоих. Чей экипаж имеет больший налет, а?
- Ваш, конечно! – я шутливо поднимаю руки.
- Продолжу изложение статистики, - говорит Бугрин. – Кто первым испытал космический корабль «Знамя» на околоземной орбите? И, кстати, первым из космонавтов стартовал на новой ракете-носителе «Ленин»? Ясно кто – Володька Шаталин. Кто первым состыковался с самым первым «Лунником», когда «семерка» вытащила его в космос? Тоже известно кто – экипаж Нелюбина, Горбатюка и вашего покорного слуги Бугрина. А что в это время делал экипаж Леонтьева? Правильно, он выполнял поставленную еще Владимиром Ильичем Лениным задачу: учиться, учиться и еще раз учиться…
- Погоди, Володя, - останавливает бортинженера Шаталин, - не горячись. Лешка с Олегом тоже не блины с медом у тещи кушали. Кто в мае 1968 года дублировал Береговина и Феклистова в экспедиции «Знамя-3»-«Лунник-2»? Мы с тобой? Нет, Леонтьев и Макарин. А подготовка к полету и сам полет, между прочим, были очень сложными. Это не шутка в скафандре перейти в «Лунник» и четыре часа полетать на нем в автономном полете. А потом состыковаться со «Знаменем» и через открытый космос снова вернуться в корабль.
- Алексей и Олег не летали, - бурчит в ответ Бугрин. – Только тренировались и дублировали…
- Сам же знаешь, что на это сил уходит не меньше, - укоризненно качает головой Шаталин. – А вспомни следующий полет, уже к Луне. Все были уверены, что полетят Леонтьев и Макарин. А кто полетел?
- Хлунов и Жолобцев, - с горечью вздыхает Бугрин. – У Жолобцева это вообще был первый полет…
- А Леонтьев и Макарин снова ходили в дублерах. Думаешь, им было не обидно?
Бугрин хмурится.
- Сегодня просто настал их черед, - Шаталин поворачивается ко мне. – Их очередь лететь на Луну.
Автобус притормаживает, мы уже почти у въезда в Ленинск.
- Ребята, - задаю я последний вопрос. – Если бы у вас сейчас появилась возможность исполнить одно сокровенное желание, чтобы вы пожелали?
- Чтобы и нам улыбнулась удача! – Шаталин весело подмигивает.
- …И чтобы мы с Владимиром Александровичем полетели на шестом «Знамени»! – смеется Володька Бугрин.
С космодрома Байконур репортаж вел собственный корреспондент газеты «Советские Известия» Борис Коновалин.
Первые минуты космического полета
Рассказывает Олег Макарин:
«…Отстыковка ракетно-космического комплекса от ракеты-носителя «Ленин» происходит автоматически. Мы с Алексеем никак не можем вмешаться в это деликатное дельце отделения «ребенка» – космического аппарата от «мамочки» – ракеты. Мы можем только контролировать его ход по бортовому хронометру. Тик-так, тик-так… «Пора, ребятки! Приготовьтесь, сейчас тряхнет… Самую малость, но вы все равно почувствуете».
Я группируюсь в кресле. Корабль слегка дрожит. Двигатели третьей ступени вырабатывают последние килограммы топлива.
Пятьсот сорок третья секунда с момента отрыва от стартового стола. Вот сейчас…
Тело напрягается.
Глухой хлопок откуда-то из-под кресел. Это металлические элементы конструкции передали звук отключившегося разгонного двигателя.
Теперь раз-два-три-четыре-пять… Резкий и сильный толчок сзади, в спину. Словно кресло-ложемент ожило и вдруг захотело от меня избавиться. Но ремни фиксации надежно придерживают мое тело.
Все, отделились.
Я представляю, как это сейчас выглядит со стороны. Ракетно-космический комплекс резко уходит вверх, а третья ступень отстает, заваливается на бок и начинает постепенно удаляться.
Делаю глубокий вдох... Все в порядке!
- «Флаги», находитесь на расчетной орбите! – ликующе-радостным голосом информирует нас Земля. Кто у нас сейчас на связи? Паша Поповец, кажется. – Ракетно-космический комплекс идеально выдержал заданные параметры. Все бортовые системы функционируют нормально.
Выдох... Все! Сердце возвращается в грудь откуда-то из горла. Можно начинать спокойно жить и работать.
Приподнимаю голову из ложемента и смотрю на Алексея. Лешка перехватывает мой взгляд и молча поднимает правую руку с оттопыренным большим пальцем. Мол, порядок на борту.
Что там сейчас на Земле? Последние уточняющие траекторные измерения. Цифры, цифры, цифры… Тысячи и миллионы цифр, сбитых в триумфально марширующие полчища математических расчетов. Все в порядке. Шагаем уверенно и четко. Идем строго по заданному курсу.
Настает время бойких докладов и молодцеватых рапортов. Торопливые звонки руководству страны из Центра управления полетом, восторженные доклады: «Все прошло нормально, дорогие товарищи! Ракетно-космический комплекс на орбите! Космонавты чувствуют себя хорошо!».
Еще десяток минут отсчитывают часы. Новые звонки, распоряжения и решения…
Часа через полтора после нашего старта, когда комплекс «Знамя-5»-«Лунник-5» уже начал второй виток по околоземной орбите, Центральное радио вдруг обрывает обычную утреннюю передачу на половине слова.
Тягостная и тревожная пауза
И, наконец, - звенящий от напряжения голос диктора:
- Внимание, товарищи! Внимание! Говорит Москва! В эфире – специальный выпуск новостей.
И радиоэфир снова замирает в леденящем душу ожидании. А потом в пространство над планетой летит заранее подготовленный текст сообщения ТАСС о начале нашего полета…»
Рассказывает Алексей Леонтьев:
«Как я ни старался точно уловить момент перехода от перегрузки к состоянию невесомости, переход все равно произошел быстро и неожиданно.
Первое мое впечатление после выключения двигателей третьей ступени ракеты-носителя и наступления невесомости было, что наш ракетно-космический комплекс вдруг перевернулся вверх тормашками. Меня толкнула в спину невидимая мощная лапа, тряхнула, как котенка, взятого за шкирку, - и отпустила. Я словно повис на ремнях, которыми был прикреплен к креслу-ложементу.
Сделал глубокий вдох, успокаивая колотящееся сердце, осмотрелся вокруг – все ли в порядке в спускаемом аппарате корабля? - и стал прислушиваться к своим ощущениям. Было такое впечатление, будто я опрокинулся лицом вниз, резко рванувшись куда-то вперед всем телом. А сейчас уже несколько томительно долгих секунд падаю в бездонную пропасть, стремительно вываливаясь из ложемента сиденья, к которому только что был прижат давящей ладонью перегрузки, притиснут бешеной и всеохватывающей силой стартового ускорения. Начинаю потихоньку соображать, что со мной происходит. В момент выключения ракетного двигателя третьей ступени и перехода к состоянию невесомости мое тело по законам механики, которые и в космосе никто не отменял, все еще продолжало движение вперед по инерции. Отсюда и возникающее общее ощущение, что ты как будто отрываешься от перевернувшегося в пространстве кресла-ложемента. Почти мгновенно, разом исчезают стартовые перегрузки, и ты, продолжая двигаться по инерции, стремительно устремляешься вперед всем корпусом. Организм еще не осознает, сознание еще не понимает, что происходит, что такое эта невесомость и как она будет на тебя воздействовать. Все происходящее в эти мгновения воспринимается, как стремительное падение, как резкий кувырок вперед. Сердце испуганно замирает, и я рефлекторно хватаюсь руками за подлокотники кресла-ложемента. И только потом понимаю, что все-таки не вывалился из кресла и по-прежнему вишу над ложементом, удерживаемый ремнями креплений.
Сознание делает едва заметную уступку разуму, но тут же панически сообщает, что весь ракетно-космический комплекс перевернулся вверх тормашками, падает обратно на Землю, и именно поэтому я сейчас вишу лицом вниз. И снова вихрем налетает тревога. По спине маршем проходятся противные мурашки, тело прошибает холодный пот, к горлу стремительной волной подкатывает легкая тошнота. Сердце бешено колотится где-то у самой шеи. Виски железным обручем сдавливает беспощадная невидимая сила.
Чтобы унять бухающее молотом сердце, делаю несколько глубоких вдохов, но проходит еще два или три десятка бесконечно долгих секунд, пока я усилием воли не заставляю себя поверить: все ведь нормально, ракетно-космический комплекс не потерял ориентацию и не перевернулся. Просто все мои ощущения – это следствие того, что резко ушла перегрузка и наступила невесомость.
Как-то сразу успокаиваюсь. Захотелось снять перчатку, поднять стекло гермошлема и вытереть пот со лба. Но еще рано открывать скафандр, нужно дождаться проверки герметичности отсеков корабля.
Я на несколько секунд зажмуриваю глаза, потом распахиваю ресницы и с интересом осматриваюсь вокруг.
Внутри спускаемого аппарата «Знамени» после наступления невесомости всплывают мельчайшие пылинки и соринки, и даже вывалившийся откуда-то из-под кресел и из-за панелей приборов управления мелкий мусор. Конечно, при подготовке «Знамени» к старту все отсеки корабля очень тщательно и по несколько раз чистят, пылесосят на совесть. Но вездесущие частицы пыли, мельчайшие песчинки, какие-то ниточки и прочая сорная мелочь все равно попадают в отсеки при обслуживании корабля расчетами испытателей на стартовой позиции и во время нашей посадки внутрь «Знамени». Тогда, на Земле, они совершенно незаметны для глаз. Да и нет в те минуты нам до них дела. Поверьте, перед стартом в космос, думаешь, конечно, не о пыли и мусоре, а о куда более возвышенных и тревожащих душу материях.
А сейчас, уже в первые мгновения космического полета, весь этот микрохлам всплыл в воздух, и, кувыркаясь в лучах ослепительно-яркого солнечного света, который мощным потоком льется из круглых окошек-иллюминаторов, рассеянным облаком повис в спускаемом аппарате нашего корабля. Песчинки, пылинки и соринки, подсвеченные солнечными бликами, похожи на мелкие звездочки, объединенные в созвездия, которые группируются в микроскопические галактики.
Вся эта «микровселенная» медленно дрейфует перед глазами, и при малейшем движении воздушных потоков в отсеке – стоит только мне или Олегу пошевелить рукой, например, - устраивает хороводы и танцы со сложными спиральными и кувыркообразными пируэтами.
Я поворачиваю голову влево и гляжу в иллюминатор. Наш ракетно-космический комплекс сейчас подсвечен Солнцем откуда-то со стороны кормы. И поэтому хорошо заметны россыпи светящихся частичек, плывущих рядом со «Знаменем». Настоящие звезды в солнечных лучах не видны, а вот эти мельчайшие пылинки и соринки, обласканные солнечными лучами, хорошо различимы на фоне бездонного черно-бархатного неба. Пыль и мелкий мусор отошли от обшивки корабля при отделении от последней ступени ракеты-носителя. Этот круговорот серебристых «звезд» медленно вращается вокруг центра притяжения, которым в данном случае является парящий над Землей ракетно-космический комплекс».
(Опубликовано в журнале «Земля и Вселенная», №6, 1968 год).
Ракетно-космический комплекс в орбитальном полете
Сообщение ТАСС
К 9 часам московского времени 22 октября 1968 года ракетно-космический комплекс «Знамя-5» - «Лунник-5» совершил два оборота вокруг Земли.
Командир космического экипажа тов. Леонтьев А.А. выполнил ориентацию всего комплекса с использованием двигательной установки разгонного ракетного блока. Бортинженер Макарин О.Г. опробовал фото- и телевизионную аппаратуру, установленную на борту корабля «Знамя-5», осуществил пробное фотографирование и телевизионную съемку поверхности Земли и Луны.
На втором витке космонавты Леонтьев и Макарин провели телевизионный репортаж, во время которого показали внутренние интерьеры орбитального отсека и спускаемого аппарата космического корабля «Знамя-5», свои рабочие места и пульты управления ракетно-космическим комплексом. На всем протяжении телевизионного репортажа Центр управления полетом в Подмосковье получал с борта ракетно-космического комплекса четкое телевизионное изображение.
По уточненным данным параметры орбиты ракетно-космического комплекса «Знамя-5» – «Лунник-5» составляют:
- максимальное удаление от поверхности Земли (в апогее) – 201 километр;
- минимальное удаление от поверхности Земли (в перигее) – 199 километров;
- наклонение орбиты к экватору Земли – 52 градуса;
- период обращения вокруг Земли – 89 минут.
Товарищи Леонтьев А.А. и Макарин О.Г. позавтракали и приступили к дальнейшему выполнению программы космического полета.
«А ВМЕСТО СЕРДЦА – ПЛАМЕННЫЙ МОТОР!»
(беседа с Главным Конструктором ракетных двигателей Валентином Петровичем Глуховцевым)
Академик Академии наук СССР, Главный конструктор большинства советских ракетных двигателей Валентин Петрович Глуховцев – фигура в наших ракетостроении и космонавтике известная, и для специалистов космической отрасли в особых рекомендациях и представлениях не нуждающаяся. Не будет преувеличением сказать, что почти в каждом космическом пуске есть немалая доля творческого вклада академика Глуховцева и его сотрудников.
Среди коллег Валентин Петрович слывет человеком обаятельным, умным и очень скромным. Его авторитет среди сотрудников беспрекословен.
Глуховцев очень корректный и сдержанный человек. Он не подвержен резким перепадам эмоций. Никто ни разу не слышал, чтобы Валентин Петрович кого-то отругал или устроил разнос.
Валентин Петрович родился в Одессе в 1908 году. После окончания школы работал на заводе слесарем и токарем. Потом поступил в Ленинградский государственный университет, отделение физики и математики. А ракетной техникой увлекся еще в юношеские годы. В пятнадцать лет он уже переписывается с самим Циолковским, а в шестнадцать – пишет первую научную работу.
Ракетными двигателями в практической плоскости Валентин Петрович Глуховцев стал заниматься с 1929 года. Он начал свою работу значительно раньше корифеев ракетной техники Цандерова и Королевина. Сергей Павлович Королевин даже одно время работал у Глуховцева заместителем по летной части. Вместе с Королевиным по ложному доносу Глуховцев в тридцатых – сороковых годах несколько лет отсидел в лагере и в тюрьме. После освобождения вернулся к работе по тематике ракетных двигателей.
Мы встретились с академиком Глуховцевым в демонстрационном зале его предприятия. Здесь выставлены почти все разработки двигателистов.
- Валентин Петрович, ракетно-космический комплекс «Знамя-5»-«Лунник-5» летит в космосе. Выведение комплекса на орбиту было обеспечено вашими двигателями…
- Это все-таки слишком громко сказано. Кислородно-керосиновые и кислородно-водородный двигатель, созданные на нашем предприятии, действительно стоят на первой и третьей ступенях ракеты-носителя Н-1 «Ленин».
- Но без вашего кислородно-водородного двигателя «Знамя» и «Лунник» вряд ли могли бы отправиться в космический полет.
- Отчего же не отправились бы? Полетели бы, конечно… Вы ведь наверняка знаете, что Сергей Павлович Королевин изначально планировал все ступени ракеты-носителя сделать на кислороде и керосине?
- Вы были против использования этих компонентов топлива и в начале шестидесятых годов по этому поводу шли долгие споры между вами и Королевиным…
- Я не против использования керосина и кислорода в качестве ракетного топлива. На нашу самую знаменитую ракету, «семерку», которая и сегодня верно служит в качестве носителя кораблей «Союз» и беспилотных спутников, мы поставили именно кислородно-керосиновые двигатели.