– А ну-ка глянь, – он подвинул мне прозрачную папочку с распечатками. Я пробежала глазами ряды цифр и формул. Ткнула пальцем в строчку внизу.
– Вот. «Альфа-кодирование» Это и есть гипноз. Или зомбирование – как угодно. Коэффициент ноль. Всё нормально… А чьё это?… «Гражданин Подольский»… Ух, ты!
– Что?
– Нет, ничего. Совпадение. Просто меня тоже мысль посетила, с чего бы ему в реку бросаться с пятидесяти метров? Ни с того, ни с сего… Хотя… Тут вот запись о прогрессирующем депрессивном синдроме, но это отклонение в психике, а не криминал. Так что… Всё чисто.
Я вернула листик Дрошневу, и он аккуратно вложил распечатку в папочку.
– Понятно. Спасибо.
Бадья с зайчиками опустела, но уходить Дрошнев не торопился. Думал о чём-то.
– А если запросить повторный анализ? Можно это устроить?
– Милка будет через неделю. Но теоретически можно. Только нужно разрешение родственников. У Подольского, вроде, жена есть… Сейчас гляну.
Я набрала код программы, и на экране монитора возникло фото молодой женщины в строгом непритязательном костюме. Белокурые волосы собраны на затылке в тугой узел, глаза сощурены, губы поджаты…
– Ну и личико! С похорон что ли снимок? С её собственных причём.
– Да уж! Видок сердитый, – кивнул Дрошнев.
– Думаешь, даст разрешение?
– Попробую. Чего ей бояться? Если, конечно, нечего бояться.
– Причины разные могут быть, – пожала плечами. – Этические, религиозные… И дело-то закрыто.
– Да… Закрыто, – пробормотал он. – Ладно. Спасибо. Приятно было пообщаться. Можно я ещё зайду как-нибудь?
И виновато-виновато улыбнулся. Ну, что с ним делать? Я вздохнула.
* * *
Осень я не люблю. Угасание природы, дожди… Хотя дождь – это не так плохо. Это очень даже уютно и романтично. Когда смотришь на него из окна, а в руке чашка с чаем, когда тепло и уютно, а открытая книга манит приключениями и переживаниями.
А вот когда уставшая, замёрзшая, с промокшими ногами, потому что от небольшого ума, прельстившись красотой, а не практичностью, надела утром не сапоги, а новые модные туфельки, – когда до дома ещё час в транспорте и полчаса пешком, как-то оно не до романтики.
Но это ж было без НЕГО! А что может СЕЙЧАС омрачить прогулку по мокрому осеннему лесу, когда капли на ветках сверкают в лучах вечернего солнышка драгоценными радужными переливами? Что может омрачить счастья прикосновения ЕГО губ, прохладных, пахнущих… снегом? Что может омрачить и нарушить великую гармонию счастья, царящую в моей душе? Да ничего и никогда!
Даже слова Дрошнева и его дурацкие замыслы. Ладно. Я сделаю, что он просит. И докажу, что он не прав!
– «Отдел смерти»… Звучит страшно, а уж представить, что работать в Её окружении…!
– Да ничего, – пожимаю плечами. – Привычно уже. Хотя у нас не принято упоминать о ней. Не «отдел смерти», а «отдел А». Чтоб посетителей не шокировать.
– Ясно, – кивает он и спохватывается вдруг, – ты не замёрзла?
– Немного, – стараюсь улыбнуться. (Какое там «немного»!)
– Давай так – я провожу тебя, а завтра будет маленький сюрприз. У меня дома, – загадочно улыбается. – Встретимся на вокзале в восемь. Хорошо?
Я немного разочарована, потому что хотела бы продолжения прогулки. С посещением какого-нибудь уютного кафе… Но завтра так завтра. В конце-концов не слишком ли тороплю события?
И почему же ЕГО губы пахнут снегом?..
* * *
– Знаешь, что я выяснил? – Сергей пьёт кофе в моём кабинете, жуёт печенье мамочки и думает, мне жутко интересно, чего же это он там навыяснял!
– И что же? – пытаюсь изобразить внимание.
– Подольский довольно плотно общался с Бергом.
– Это как? «Плотно». Обнимался что ли?
– Нет, зачем? Финансировал какие-то проекты. Хотя по мнению коллег был довольно прижимистым. Даже скупым. Неоправданно скупым. Тормозил бизнес, мотал нервы партнёрам.
– И что?
– В том и дело! В финансовых отчётах – подряд три статьи расходов на невнятные какие-то цели. Получатель кредита – В. Берг.
– Ну… кредит для банка предполагает какую-то выгоду. Мне так кажется.
– На десять лет? Беспроцентный? Странно.
– Это у тебя профессиональное – во всём странности видеть. А что ты знаешь о бизнесе? Какие случаются проблемы, трудности, моменты?
– Ну, не такой уж я неопытный, – он грустно глядит на последний кусочек печенья. – Ты будешь?
– Нет.
– Ладно. Пойду. Удачи тебе.
– Угу. Спасибо.
Не смотрю в его сторону. Он тихонько закрывает дверь, оставляя меня наедине с мыслями о предстоящем свидании.
А кусочек печенья так и остаётся сиротливо лежать на салфетке.
* * *
До сегодняшнего дня ездить на Монорельсе мне не приходилось. Просто некуда было, а бесцельно кататься я не люблю. Однако, когда вагон мягко качнулся, затем тронулся, назад поплыли дома, деревья, спешащие куда-то люди, я испытала совершенный детский восторг. Мягкие удобные кресла в вагоне, почти никого из пассажиров – это в час пик много, а вечером уже совсем свободно – тепло, уютно даже. И совсем не слышно стука колёс, как в обычной пригородной электричке, только негромкий шелест. Поэтому различимы любые звуки, разговоры, даже самые тихие.
Впрочем, в вагоне почти никто не разговаривал. Мы тоже сидели молча, смотрели в окно на проносящиеся зигзаги горящих фонарей, окон и окошек, моя рука лежала в ЕГО ладони, большой и горячей, мысли витали где-то за облаками, а душу переполняло счастье. Невозможно, странно было поверить, что всё происходит на самом деле, что это не сон, не фильм, не роман. Ощущение чуда. И такое хрупкое, такое нежное, что страшно прикоснуться! Разбиться может от одного дыхания.
Я боялась. Боялась себя, боялась незнакомых чувств, боялась что-то неправильно сделать и всё испортить, нарушить красоту.
А в сердце пылал огонь. Горячо и больно.
Моя рука в ЕГО ладони, в сильных тонких, «музыкальных» пальцах.
Зигзаги света за тёмным окном. Рано темнеет. Осень!
Я бы ехала так и ехала, в ночь, в бесконечность. В тёплом покачивающемся вагоне. Когда ОН рядом. И больше ничего не надо.
От станции мы некоторое время шли по дорожке через рощицу к многоэтажным колоннам пригородного посёлка. При дневном свете, наверное, тут очень живописно, но сейчас, в темноте, слегка разбавленной светом фонарей, тихо, пусто и немного жутковато. Оттого, что незнакомо. Ориентацию я вмиг потеряла – куда возвращаться? Где станция?..
– Ты не замёрзла?
– Немного.
Он обнял меня за плечи. Теплее не стало, но стало уютнее и… безопаснее как-то. Так, обнявшись, мы и вошли в подъезд. Консьержка, пожилая тощая тётка, выбралась из своей стеклянной клетушки и подозрительно нас оглядела.
– Опять привёл?! – уперев руки в боки, преградила дорогу. – А после твоих свиданок вонь по всему дому! Ты что там жжешь, а?! Нет, ты что там поджигаешь??!
– Отойди, – тихо, но с ноткой угрозы произнёс Вальтер. – Не обращай внимание, – это уже мне.
Мы поднялись на площадку лифта, а тётка продолжала ругаться вслед и грозить, что вот-вот напишет куда следует. Слышно её было этажа через четыре.
Квартира у НЕГО была однокомнатная, хотя и просторная. Непритязательная холостяцкая обстановка, но много аппаратуры, причём назначение иных блоков я и определить не смогла. Компьютер… Здесь я тоже специалист на уровне пользователя, но что дорогой и «навороченный» догадалась. Разве у программиста может быть «железо» среднего уровня?
Пока осматривала всё электронное великолепие, ОН что-то делал на кухне, а когда вернулся с двумя бокалами и запотевшей бутылкой шампанского, застал меня с фотографией в руках. Небольшое фото в стальной рамочке. Море, солнце, пляж, целующаяся парочка. В прильнувшей к НЕМУ блондинке я узнала Диану Подольскую, безутешную вдовушку. Только на этот раз она не походила на сушёную рыбу и выглядела вполне счастливой.
– Красиво, правда? – Он слегка улыбнулся. – Постановочный снимок. Фотограф убедил, что надо именно в таком ракурсе. Для журнала какого-то.
– А девушка?..
– Я её даже не знаю. Видел мельком. Модель какая-то.
– Угу, – я аккуратно поставила фото на полочку. – Однако, наличествует несомненный актёрский дар. У обоих.
– Может быть. Пойдём. – и легонько поцеловал моё ушко.
Усадил меня на стул с высокой резной спинкой, единственный, похоже, потому что самому хозяину пришлось довольствоваться табуреткой.
Приглушённый свет, ледяное шампанское, тихая музыка, обычная, без мента-графической обработки и не вызывающая потому у меня никаких зрительных образов. Почти никаких. Или то, что я видела в глубине сознания, рождалось совсем не музыкой?
Романтический вечер… Может ли что-нибудь быть прекраснее? В моей жизни – точно нет!
Голова слегка кружилась и не только от вина. Щёки горели. Я знаю, что румянец мне идёт, и надеялась только, что не пылаю совсем уж аки маков цвет. Особенно при мысли, как хорошо, что догадалась одеть сегодня изысканное итальянское бельё.
Он несколько раз сжал-разжал пальцы, отпил глоток из своего бокала. Потом спросил вдруг:
– Ты можешь кое-что сделать для меня?
«Спрыгнуть с крыши? – подумала я. – Скажи, с какой!»
– Что именно?
Щекам стало совсем горячо. Постаралась слегка остудить их, прижав ладони.
– Ты можешь внести мои данные в файл, где… ну, что там у вас? Куда вы вносите умерших.
В полумраке глаза его казались бездонными. И бесконечно прекрасными.
– Я хочу уехать, начать всё с начала с новым именем, новой биографией. Самый надёжный способ для этого… умереть. Для всех, кто меня знает.
Нашарила в сумочке платок, промокнула лицо.
– Зачем?!
– Мне надо исчезнуть. Навсегда. Чтобы кое-кто меня больше не нашёл.
Не понимаю… А, например, просто сменить имя? Если уж так надо и так важно.
– Этого недостаточно, – покачал головой. – Поверь.
– Но я не могу! – прошептала я. Ничего себе просьба! Я была готова к чему угодно, но только не к этому.
– Почему?
– Потому что невозможно для живого человека! Это не делается просто, одним нажатием клавиши! Сначала оформляется куча документов и анатомических протоколов…
– Я всё это знаю, но ведь может однажды произойти ошибка? Ну… что кого-то внесли в списки случайно?
– Нет. Такого не было… До сих пор. За это можно работы лишиться, если не хуже. И потом, клиент может в суд подать. За всю жизнь не расплатишься!
– В этот раз клиент в суд не подаст.
– Пойми, это нереально! Прости, но я…
– Угу, – кивнул он, о чём-то размышляя, потом снова поднял глаза, и я почувствовала, что тону в них.
– Но ведь ты – умница! И что-нибудь придумаешь? Для Меня.
– Я не могу!
– Если не сделаешь, однажды может случиться, что моё имя окажется в твоих протоколах на законном основании. А ты могла спасти, но ничего не предприняла.
Я молчала. Он встал, закурил, нервно бросил зажигалку на стол.
– Ты такой известный, талантливый… Как же…?
– Талантливый, – ткнул сигаретой в пепельницу, закурил новую. – И всем что-то надо. Каждый хочет кусочек… Эстетическая мента-графия – думаешь, ею можно на жизнь заработать? Абсолютно бесперспективно. Потому что мало людей, способных к синестезии, способных зримо увидеть и услышать замысел художника. Может, когда-нибудь, в далёком-далёком завтра… А жить-то хочется сегодня! Вот и случаются порой всякие глупости. Только зачем тебе всё знать?
– Во что же ты ввязался?? – Я сочувствовала ему, но чем помочь, не представляла, потому что то, о чём он просил, просто невыполнимо из-за нескольких степеней контроля и надзора над работой нашего отдела. Да и чисто психологически я бы не смогла перешагнуть барьер чудовищной лжи. Должен же быть другой выход! Не бывает задач с единственным решением.
Он смотрел на меня, смотрел – я чувствовала, хотя только разглядывала носовой платок, складывала, снова расправляла, не зная, как справиться с неловкостью и не поднимая глаз.
Он подошёл сзади, наклонился. Прядь волос щекотала мне щёку.
– Заведи руки за спину, – прошептал в ухо.
– Зачем? – удивилась я. И почувствовала, как он чем-то обматывает мне запястья.
– Не туго?.. Не хочу причинять тебе боль! Вообще предпочёл бы обойтись без крайних мер, но ты не оставляешь мне выбора.
– А в чём дело? Это игра такая? – я нервно хихикнула.
– Игра, – кивнул он. – Поиграем. Музыку послушаем. ТЫ послушаешь… А когда проснёшься, сделаешь то, что я прошу.
Он принялся включать своё оборудование, что-то подстраивал, ориентируясь на игру зелёных молний на мониторе компьютера.
– Я не могу! Сказала же, что…
– Сможешь, – он даже не повернулся.
– Отпусти меня, – постаралась высвободиться, однако путы мягко, но прочно удерживали на месте. – Мне не нравится эта игра. Отпусти!
ОН подошёл, отодвинул стол, присел предо мной на корточки.
– Расслабься. Больно не будет. Ничего не почувствуешь. И ничего не вспомнишь. Только очень-очень захочешь выполнить мою маленькую просьбу. И придумаешь, как. Без труда.
– Ты… собираешься меня зомбировать что ли? – не поверила я. – Это противозаконно! И наказуемо! Независимо от времени совершения преступления? И легко доказывается, даже при полной амнезии пациента.
– Я в курсе, – кивнул он. – И не собираюсь тебя гипнотизировать или ещё чего в том же духе. Ты просто послушаешь сейчас кое-что, одну небольшую вещичку. Полчасика, не больше. И станешь покорной. И никакой гематологический анализ не обнаружит патологии. Знаешь, в чём тут секрет? В том, что ты добровольно всё сделаешь. Ты сама примешь решение! Понимаешь? Сама! Не по принуждению. А собственная воля не вносит изменений в состав крови.
Я не верила ушам. Не верила в происходящее.
– Потом, правда, у тебя страшная депрессия начнётся, – он досадливо качнул головой. – Но это побочный эффект, пока что не устранимый. И может, ты справишься и не кинешься с моста. Мне стало бы грустно.
– Подольский! – прошептала я. – Вы ведь были знакомы – я читала дело. И у него началась неожиданная прогрессирующая депрессия. Вдруг. У вполне здорового психически мужика… Ты его привязал к стулу и… тоже…?
– Сукин кот, – процедил сквозь зубы. Даже не попытался отрицать факт знакомства, как, например, с фотографией. Или действительно скоро ничего помнить не буду о сегодняшнем вечере, так какая разница? – Угрожать мне осмелился.
– Остановись, пока не поздно.
– У меня нет выбора, милая. Ты проведёшь замечательную ночь. Будешь видеть во сне меня, – он улыбнулся углом рта.
– Диана Подольская дала разрешение на повторный анализ, – сказала вдруг неожиданно для себя. Надо же! Не подозревала, что способна к блефу!
Он замер на миг. Потом глянул вопросительно. Я вздохнула сожалеюще и опустила глаза. Сейчас рассмеётся и скажет «ну и что?» или «а кто это?».
– В крови её мужа обнаружено изменение, свидетельствующее о недавнем гипнотическом воздействии. Новая методика исследования. Результат официально зафиксирован в деле. Протокол 30. Можешь запросить копию. Вот это я устрою запросто.
– Идиотка! – прошептал он. – Дело же закрыли! Какая идиотка!.. Или ты лжёшь.
– Как всё произошло? – я уже не могла остановиться; обида, досада, слёзы кипели во мне и готовы были выплеснуться наружу. – Муж застал вас репетирующими фотосессию? И нечаянно умер. А потом – вот удача! – подвернулась я с возможностью хитро замести следы?
Он, сузив глаза, смотрел на меня какое-то время, потом вдруг улыбнулся. Волшебная, чарующая улыбка очень красивого мужчины!.. Не будь в ней столько яда.
– Я больше не сомневаюсь. Ни в чём. И ни о чём не жалею… А тебе понравится. Это прекрасно. И будет замечательным завершением сегодняшнего вечера.
Зазвучала музыка, и в моём сознании заполыхали картины живого цвета, как совсем недавно на концерте.
– Наслаждайся.
Он отрезал кусок пластыря и аккуратно залепил мне рот.
– Чтоб не кричала. Хотя всё равно никто не услышит. Но так спокойнее.
Надел куртку.