- Каков радиус... э-э... - Бретт похлопал себя по затылку. - Как далеко я могу почувствовать имаго?
- В пределах одного городского квартала. Обычно этого достаточно, чтобы прибыть на место и поспеть к самому концу трапезы, после чего со спокойной душой отправить имаго в иной мир... Кстати, колесить только по городу не обязательно, мы вольны поехать куда угодно. Ты же не думаешь, что имаго окучивают лишь многолюдные мегаполисы? Уверяю тебя, бездомных бродяг, пьянчужек и припозднившихся торчков и в провинции навалом. А в нашу, так сказать, юрисдикцию входит территория всей страны.
В последующие дни и недели они так и делали - не ограничивались одним лишь Нью-Йорком, а выезжали за его пределы и колесили по всему атлантическому побережью от Огасты до Ричмонда. Руфус Донахью был совершенно прав: имаго попадались везде. Это происходило не каждую ночь, но тем не менее происходило. В офисе агенты практически не появлялись. Поначалу это немного смущало Бретта.
- Разве мы не должны ежедневно отчитываться перед директором Окли? - спросил он однажды.
- А я отчитываюсь. - Руфус Донахью открыл бардачок и продемонстрировал электоронный планшет. - Для чего, по-твоему, изобрели электронную почту?
Многолетний опыт в "Дельте" помог Бретту довольно быстро приноровиться к отстрелу имаго. Задача действительно была несложной. Рассчитывая на человеческую слепоту, имаго совершенно не таились. Не было необходимости в многомесячной предварительной разведке и сборе данных, не было нужды проникать в укреплённое убежище с несколькими контурами защиты, в обеспечении надёжного прикрытия и т.д. Затылок начинал пульсировать, Бретт определял направление, в котором чувствовался имаго, спокойно подходил, дожидался конца трапезы и стрелял из излучателя Теслы.
Всякий раз нажимая на спуск, он мысленно представлял кузена Терри, падающего замертво, и когда имаго издавал свой предсмертный крик, по телу Бретта разливалось блаженное тепло от чувства удовлетворённости: ещё одна тварь мертва и отправлена в ад - или куда там отправляются имаго после смерти.
Чтобы время в машине летело быстрее и с пользой, Бретт рассказывал наставнику о различных случаях из своей богатой событиями и впечатлениями карьеры, а старший агент Донахью в ответ выкладывал всё, что знал, о работе отдела или о его истории, о феномене имаго и о многом другом.
- Середина девятнадцатого столетия, друг мой, была весьма неспокойным временем в Европе, - говорил он. - Одна за другой по ней прокатывались войны и революции, в которые с каждым разом вовлекалось всё больше и больше людей. Развивалось и совершенствовалось оружие. А это значит, что росло и количество потенциальных кандидатов на "травму прозрения".
Скорее всего подобные травмы люди время от времени наносили друг другу ещё с первобытных пор, чисто случайно, и тогда же впервые начали видеть имаго. Возможно по этой причине мифы всех народов наполнены чудовищами и демоническими созданиями.
Долгое время такие случаи были единичными и очень-очень редкими. Не в силах понять, что с ними происходит, несчастные бродили по городам и весям, думая, что их покарали боги и обрекли на муки воочию лицезреть исчадий ада. Люди слушали их рассказы и ужасались. Кто-то считал их сумасшедшими или одержимыми, а кто-то поддавался панике и сам становился сумасшедшим и одержимым. А если учитывать, что жизнь до середины двадцатого столетия была не слишком-то сладкой, даже в Европе, можно себе представить, какую озлобленность вызывали у обывателей рассказы о ещё одной напасти - словно и так было мало напастей. Поэтому несчастных иногда линчевали самостоятельно, а иногда доносили на них куда следует. Презумпции невиновности в те далёкие времена не существовало, если ты не был заодно с демонами, тебе следовало это доказать, нередко под пытками. Мышление же какого-нибудь среднестатистического инквизитора было довольно примитивным: раз ты воочию видишь демонов там, где никто другой их не видит и после этого бесследно пропадают люди, значит ты с демонами заодно.
Впервые исследованием данного феномена на чисто научной основе занялись во второй половине девятнадцатого века, в ходе Франко-прусской войны и после неё. Несколько тогдашних врачей, анатомов, физиологов, невропатологов и психиатров столкнулось в своей практике с людьми, получившими в боях определённые повреждения зрительной коры и сообщавшими о том, что после выздоровления видят чертовщину. Среди наиболее известных светил того времени можно назвать Йозефа Галля, Иоганна Шпурцхайма, Пьера Флуранса, Поля Брока, Джона Хьюлингза Джексона, Густава Теодора Фрига, Эдуарда Гитцига, Давида Ферриера, Уильяма Джеймса, Эдуарда Альберта Шарни-Шефера, Соломона Эберхарда Геншена и Рихарда Крафт-Эбинга. Все эти учёные хотя бы единожды наблюдали пациентов с "травмой прозрения", а кое-кто и не единожды.
После Русско-японской войны с данным феноменом столкнулся японский учёный Тацудзи Иноюэ, а после Первой мировой мои соотечественники Гордон Холмс и Уильям Тиндел Листер и немец Оскар Фогт. В тридцатых годах с феноменом "травмы прозрения" познакомились русские учёные Филимонов и Кононова и ещё один русский, Зворыкин, работал над ним вплоть до конца ХХ-го века.
В официальных биографиях этих людей, разумеется, нет ни слова о феномене имаго. Но они им занимались, ещё как! Изучали затылочную кору очевидцев, их поведение после ранения. Помимо этого они выполняли и другую научную работу - чтобы писать статьи и книги и не выпадать из научного сообщества, - но помимо этого их всех занимал феномен имаго, о чём они тоже делали записи, только эти записи никто не видел, кроме весьма узкого круга лиц. Когда стало ясно, что имаго не вымысел душевнобольных, все записи учёных по этой проблеме изъяли и засекретили.
Наблюдаемые пациенты, определённо точно не имевшие возможности сговориться друг с другом, утверждали одно и то же - что видят ночных монстров, пожирающих людей. Всех их объединяли похожие травмы затылочной коры. Оставалось лишь выяснить, галлюцинации они видят или же нет. Формально ни один случай подтверждён не был, потому что полицейские не находили на указанных местах крови или каких-либо человеческих останков.
Таким образом учёные встали перед дилеммой: либо объявить всех очевидцев умалишёнными, запереть их в дурдоме и забыть, либо разобраться, почему именно такие травмы приводят именно к таким видениям. К чести перечисленных учёных нужно сказать, что они были гуманистами и никого не заперли в психушке, потому что за исключением монструозных видений их пациенты были вполне нормальными, адекватными людьми, не буйствовали и вели себя вполне здраво.
Дальнейшая история напоминает лихо закрученный триллер. Будущий 26-й пре-зидент США Теодор Рузвельт, служивший до этого в полиции, а затем воевавший в испано-американской войне на Кубе, лично знал человека, получившего "травму прозрения". Этот человек уверял Тедди в существовании ночных монстров, брезговавших трупами, но предпочитавших живых ещё людей.
Возможно Рузвельт был не самым умным человеком на земле, но он был человеком увлекающимся, упорным и деятельным. Как только какой-то вопрос начинал его интересовать, он с невиданными настойчивостью и энергией старался докопаться до самой сути и найти решение.
Рузвельт самостоятельно вышел на врачей и учёных, занимавшихся пациентами с "травмой прозрения". В ходе частной переписки, которая хранится в нашем архиве и никогда не будет предана огласке, Тедди выяснил все интересующие его подробности, какие ему могли предоставить, а впоследствии предложил своим респондентам объединиться в неофициальную ассоциацию и продолжить работу над феноменом в режиме строжайшей секретности.
Дело в том, что Рузвельт поверил своему знакомому и не сомневался, что тот говорит правду, равно как и остальные очевидцы. "Может ли быть, - писал он, - что столько людей совершенно случайно утверждают одно и то же, вплоть до мельчайших деталей?"
Ему отвечали, что вообще-то такое возможно. У всех у нас мозги анатомически и физиологически устроены одинаково. Индивидуальная изменчивость касается лишь частностей. Поэтому одинаковые патологии у разных людей приводят к оди-наковым психоневрологическим расстройствам. В данном случае, вероятно, к расстройству зрения - коли уж затронута зрительная кора.
Но Рузвельт, что называется, закусил удила и его понесло. Он не привык сдаваться. С помощью знакомых, оставшихся в полиции, и частных сыщиков он проверил все те случаи, когда чудовища якобы нападали на людей и сжирали их. И хоть полицейские не находили ни крови, ни останков, всё же выяснилось, что люди-то пропали на самом деле. Пропали и с тех пор числятся в розыске.
Тогда Тедди задал учёным простой вопрос: если очевидцы на самом деле видели галлюцинацию о том, что неких людей без остатка сожрали, то почему же именно эти люди взаправду исчезли? Если допустить, что тех людей убили сами же очевидцы, то где доказательства? Можно ли так убить человека и спрятать тело, чтобы совсем-совсем не оставить следов? Должны же были хоть поисковые собаки что-нибудь почуять, а они не почуяли.
Как бывший полицейский, Рузвельт знал, что при желании можно весьма ловко замести следы любого преступления. Для этого всего лишь нужны определённые знания и навыки. Главный вопрос был в том, имелись ли подобные знания и навыки у всех без исключения обладателей "травмы прозрения" и если да, то откуда они вдруг взялись, коль биографии этих граждан были чисты?
Настойчивость и убеждённость Тедди Рузвельта помогли склонить мнение некоторых учёных в пользу того, что пострадавшие скорее всего действительно что-то видят. Осталось разобраться, что именно.
К этому времени с пострадавшими от "травмы прозрения", как её назвали позже, провели все мыслимые физиологические, психологические и офтальмологические тесты и эксперименты. В личном плане пострадавшие остались точно такими же, какими были до травмы, за исключением того, что стали видеть ночных монстров, якобы пожиравших людей, которые при этом на самом деле исчезали.
"Если нет оснований предполагать повсеместный и всеобщий сговор и злой умысел, - писал Рузвельт, - значит мы должны склониться к тому, что эти несчастные говорят правду и существует некий опасный феномен, в котором надлежит разобраться."
Пока врачи и учёные, согласившиеся войти в предложенную Рузвельтом ассоциацию, проводили свои исследования, Тедди посвятил в тайну кое-кого из своих бывших сослуживцев в полиции и в армии и привлёк к делу кое-кого из "травмированных". Так со временем обозначилась некая организация, ставшая предтечей отдела "Лямбда".
Рузвельту принадлежит и ещё одна немаловажная заслуга. Когда он стал президентом, он постепенно перенёс дискурс о феномене в политические круги. По его секретной директиве консульства в других странах начали искать и собирать информацию о том, как там обстоят дела в плане данного феномена. И со временем выяснилась пугающая правда: не только феномен ночных монстров присутствует на земле повсеместно, есть ещё ряд столь же необъяснимых и пугающих феноменов. Какие-то правительства находятся в курсе происходящего и пытаются что-то делать, какие-то предпочитают ничего не замечать, а какие-то вообще ни о чём не подозревают. Именно после Рузвельта и отчасти по его примеру правительства многих стран начали шевелиться и что-то предпринимать.
В середине ХХ-го века крупнейшие мировые державы договорились сотрудничать в данном вопросе. Лишь немногие лица в правительствах оказались посвящены в тайну; для всех остальных она продолжала оставаться строжайшим табу и это правило сохраняется по сей день. Правду о феномене имаго не рискнули предъявить и научной общественности. В неё посвящали и посвящают лишь после тщательной и кропотливой проверки и лишь тех, кто способен всю жизнь держать язык за зубами. Считается, что учёные, над чем бы они ни работали, умеют абстрагироваться и не давать волю эмоциям. На самом деле это не так и учёные прежде всего тоже люди со своими недостатками и слабостями. Если посвятить в тайну всех подряд, это уже не будет тайной. Кто-нибудь может не выдержать груза ответственности и решит поделиться опасной тайной с общественностью - особенно актуально это сейчас, в эпоху интернета и соцсетей.
Руфус Донахью был горячим сторонником демократических свобод, но в данном случае считал, что сокрытие от народа истины не есть зло. Бретт Гейслер всецело разделял это мнение.
Где-то через неделю после того, как Бретт стал частью отдела "Лямбда", наставник предложил ему изящный и элегантный способ сообщить Уильямсам об исчезновении Терри. Этот способ одновременно преподносил горькую правду и вместе с тем давал надежду на то, что с Терри всё хорошо.
- Позвони им и скажи, что Терри ты не нашёл. Не нашёл живого, но и мёртвого тоже не нашёл. Не говори прямо, что, дескать, всё возможно, иначе это будет ложью, но сделай так, чтобы они сами пришли к этой мысли. Им так будет легче переживать утрату, уж поверь мне, друг мой. А ещё скажи, что ушёл из армии и устроился в АНБ. Типа рассчитываешь, что работа в АНБ позволит тебе однажды узнать всю правду о судьбе кузена.
Так Бретт и сделал, слушая в трубке приглушённые рыдания Уильямсов и охи да ахи своих стариков. Те и подумать не могли, что их сын так неожиданно бросит армию.
Бретт ответил коротко:
- Всё это ради Терри. - И это было чистой правдой. Он действительно уничтожал имаго, чтобы поквитаться за Терри и за многие сотни и тысячи других людей, исчезнувших в пастях ночных монстров.