Старики прониклись поступком Бретта и неважно, какого мнения они при этом были о Терри.
- Я горжусь тобой, сын, - сказал мистер Гейслер-старший дрожащим голосом. - Чёрт побери, мой мальчик, как же я тобой горжусь!
После этого звонка Бретт редко задумывался о близких, о семье, об оставшихся в "Дельте" друзьях. Той ночью в переулке для него началась новая жизнь и в этой новой жизни всё завертелось слишком быстро. Новая работа, уйма новой и невероятной информации, знания и тайны, от которых можно было очуметь. А если он и задумывался о былом и о людях, которые были ему небезразличны, то как о чём-то далёком, что навсегда осталось позади, как предыдущие воплощения в бесконечном колесе сансары. Вся его жизнедеятельность отныне свелась к одному - поискам и уничтожению имаго.
- Это единственное решение проблемы, друг мой, уж поверь мне! - постоянно повторял старший агент Донахью, словно Бретт мог об этом забыть или вдруг начал сомневаться.
Но Бретт всё помнил и не ведал никаких сомнений, правда воспринимал происходящее как солдат. Враг напал на твою страну и на твой народ, враг, которого невозможно принудить сдаться, потому что само его естество требует человека в качестве пищи. А значит врага нужно уничтожать, всё логично.
Это же касалось и его отстранённости от друзей и семьи. Если враг способен нападать, как на Теслу, то лучше держаться подальше от тех, кто тебе близок и дорог, чтобы они ненароком не стали заложниками твоей работы. Бретт холодел, представляя, как имаго пожирают кого-то из его близких или друзей. С него достаточно было одного Терри Уильямса. По крайней мере, когда имаго решит закусить Бреттом Гейслером, он сумеет дать ему отпор, а вот его друзья и близкие нет.
- Теперь я понимаю, почему уделом каждого агента становится жизнь в одиночестве, - сказал Бретт, когда узнал, что у Руфуса Донахью до сих пор нет ни жены, ни детей и он не планирует их заводить.
- Не в одиночестве, друг мой, а в уединённости, - поправил тот. - Это разные вещи. Пошевели извилинами и ты поймёшь.
Бретт лишь понимал, что как это ни назови, суть не изменится. Не то, чтобы из головорезов "Дельты" получались лучшие в мире семьянины (учитывая характер их работы), всё же такое было возможно. И вот он представил себе следующую картину: он женится на какой-нибудь приличной бабёнке, максимально непохожей на Эшли Адамс, у них родится чудесный малыш или даже не один, и вот как-нибудь вечером они в компании приехавших погостить родителей (допустим, на Рождество) усаживаются все вместе в гостинной перед телевизором, вдруг в воздухе начинает клубиться чернота, которую никто, кроме Бретта не видит, и оттуда вылезает уродливая пасть имаго. Домочадцы ни о чём не подозревают и потому никак не могут понять, на что это в ужасе таращится Бретт и почему орёт не своим голосом. Не имаго, а Бретт и излучатель в его руке пугают семью. Они не двигаются с места, покуда их не окутывает клубящейся чернотой, отчего они мгновенно умирают. Но имаго не пожирает их, оставляет как Теслу - в качестве наглядного примера, в качестве недвусмысленного послания.
После таких мыслей не возникало не только никакого желания заводить семью, но даже просто пригласить армейских друзей пропустить стаканчик. Как бы Бретт мог болтать с ними, шутить и улыбаться, зная, что они всего лишь потенциальное блюдо на шведском столе имаго? Как бы он мог сидеть с ними поздно вечером в баре или гулять с девушкой при свете луны, зная, что в нескольких кварталах от него в это же самое время имаго, возможно, пожирает какого-нибудь обкуренного подростка, идущего домой с тусовки или рисовальщика граффити, залезшего на рекламный щит?
И в разговорах с семьёй и во время дружеских посиделок с бывшими сослуживцами неизбежно всплывает тема работы. У бойцов "Дельты" в меньшей степени, но тем не менее. Что о своей теперешней работе мог бы поведать Бретт? Правду говорить было запрещено, пришлось бы врать или отмалчиваться. С каждым днём, с каждым годом враньё бы множилось и он бы в конце концов сам в нём запутался. К тому же практика показывает, что друзья и родные зачастую воспринимают чью-то постоянную ложь как предательство. Начинаются ссоры, ругань, раздоры... Да и постоянное молчание не улучшает отношений.
Бретт внутренне смирился с тем, что отныне и на неопределённый срок единственным спутником его жизни будет Руфус Донахью, так же, как у Руфуса - Бретт Гейслер. Смирился он и с тем, что однажды имаго, возможно, его убьют. Это его не особо волновало. Боевая закалка приучила Бретта относиться к возможной гибели философски. Убьют значит убьют. Раз прикосновение имаго убивает мгновенно, то чего ж бояться? И хоть в "Дельте" учили терпеть боль и пытки, всё же смерть страшна, когда длится долго и мучительно, когда жизнь с кровью и болью выдавливается из тебя по капле, причиняя неописуемые страдания. К чести имаго, они не заставляли свои жертвы страдать.
По мере вовлечения в деятельность отдела у Бретта возникали неожиданные вопросы.
- Что, если убивать имаго до окончания трапезы? - спрашивал он. - Разве так не честнее было бы по отношению к жертве и к её родным? Ведь так семья могла бы получить хоть какие-то останки, чтобы достойно похоронить.
Большинство подобных разговоров проходили в машине. Старший агент Донахью поворачивался к Бретту с выражением бесконечного терпения на лице.
- Ты всерьёз полагаешь, что отдел вручил бы останки родственникам? Те самые останки, которых только что касался имаго?
Он со вздохом качал головой, как бы дивясь наивности стажёра.
- Ты что, не смотрел ни одного детективного сериала? Разве не понимаешь, что любые останки в первую очередь поступают на криминалистическую экспертизу? Нет, друг мой, недоеденная трапеза имаго осела бы в наших лабораториях и, учитывая, как медленно и тяжко мы добываем каждую крупицу знаний, все родные и близкие пострадавшего успели бы состариться и умереть прежде, чем мы вытащили бы из останков всю доступную информацию.
Бретт догадался, что подобных останков отделом добыто уже немало и что он со своим дурацким вопросом сел в лужу.
- Понимаю, что лишать родных возможности нормально похоронить хоть что-нибудь, кажется тебе не совсем этичным, - добавил агент Донахью, - но и ты пойми, друг мой, насколько труднее было бы объяснить убитым горем людям, как погиб родной им человек и почему это произошло. Уясни простую вещь. Вся выработанная человечеством гуманистическая этика действует лишь в обычных обстоятельствах, а в обстоятельствах необычных она, соответственно, не действует. К необычным обстоятельствам относятся хорошо знакомые тебе войны. Ты ведь участвовал в спецоперациях и наверняка видел вещи, от которых среднестатистический обыватель-пацифист пришёл бы в ужас. Так вот, причастность имаго к абсолютно любым обстоятельствам уже по определению делает эти обстоятельства необычными - со всем вытекающим.
Прими во внимание и массовую психологию. Если широкая общественность вдруг узнает, что где-то по ночам являются монстры и едят людей, наши сограждане отнюдь не запрутся в своих домах в обнимку с дробовиками. Напротив, целые толпы начнут бродить по ночным улицам и переулкам, чтобы увидеть трапезу, снять видео и выложить в интернет, и неважно, насколько велика опасность. Узнав, что мы охотимся на имаго, за нашими машинами будут разъезжать целые кортежи, чтобы увидеть, как мы делаем свою работу. Эта зараза будет хуже, чем папарацци, преследующие голливудских звёзд. Мы никого не сможем отогнать ни уговорами, ни угрозами. В мире наступит чёрт знает что - просто потому, что так устроены люди. Уж поверь мне, друг мой, лучше сейчас проявить жёскость, чем потом расхлёбывать последствия...
В другой раз - это было в Филадельфии, утром, после того, как ночью жертвой имаго стал одинокий уличный толкач, - Бретт и Руфус зашли в кафе подкрепиться и выпить кофе.
- Имаго всегда являются по одному, - сказал Бретт, когда офицантка принесла заказ и отошла обслужить другие столики, - и всегда выбирают одиночную жертву. Известны ли примеры иного поведения, за исключением случая с Теслой? Нападали ли имаго когда-нибудь группой? Выбирали ли в качестве жертвы многолюдную компанию запоздалых гуляк?
Подумав, старший агент Донахью покачал головой.
- Нет, мне о таком не известно.
- Стало быть имаго не присущ стадный инстинкт, - сделал вывод Бретт, - и у них есть некий сенсорный орган, позволяющий им отличить одинокого человека от группы людей.
- Наверняка есть, - согласился старший агент. - Они же живые, разумеется у них есть сенсорный орган и вряд ли только один.
- Я вот только не могу понять, зачем имаго такая таинственность, раз люди всё равно их не видят. Не всё ли равно мяснику, знают ли овцы о мясобойне? Получается, что имаго действуют на руку отделу "Лямбда". Какова мотивация? Когда животное голодно, ему плевать, видит ли кто-нибудь, как оно ест, или нет. В действиях же имаго очевидно наблюдается сознательная скрытность и ты как хочешь, но для меня это ещё одно свидетельство их разумности.
По какой-то причине тема разумности имаго была неприятна Руфусу Донахью, но он всё же сделал над собой усилие и позволил втянуть себя в полемику.
- Мяснику может и плевать на скот, ведь у овец нет воли и разума и они не способны организовать сопротивление, но люди-то не овцы. У нас есть и воля и разум, мы можем сопротивляться, подтверждением чему служит отдел "Лямбда". Быть может имаго опасаются как раз таки масштабного сопротивления?
- Подобные опасения также доказывают наличие разумного сознания, - стоял на своём Бретт.
Некоторое время они тихо ели, затем агент Донахью нарушил молчание.
- Эти твари, друг мой, хорошо устроились, если разобраться. Сравни темпы, с какими мы плодимся, с теми темпами, с какими нас пожирают. Получается, что еды для имаго хватит надолго. Фактически навсегда. В лице человечества они имеют стабильный и самовозобновляемый пищевой ресурс.
Но так было далеко не всегда. Строго говоря, экспоненциальный рост численности человечества начался, по историческим меркам, совсем недавно - каких-то 5 - 7 тысяч лет назад, когда появились первые городища и первые государства. До этого же почти миллион лет популяция людей и предшествовавших им гоминид была весьма скромной. На всём земном шаре проживало меньше особей, чем сейчас в одном мегаполисе типа Нью-Йорка.
- Я тоже думал на эту тему, - кивнул Бретт, допивая кофе и делая знак офицантке, чтобы долила ещё. - Кем питались имаго, когда на земле не было людей? Существовали ли имаго уже тогда или возникли позже? Кушали ли они приматов и если да, то почему не кушают теперь? Или всё же кушают?
В ответ на это агент Донахью лишь пожал плечами.
- Отдел такой информацией не располагает, друг мой. Нам бы пришлось построить машину времени, отправиться на ней на миллион лет назад и посмотреть, как тогда всё было.
- А представь, если бы выяснилось, что существует или существовало несколько видов имаго - по одному на каждую разновидность гоминид. У людей свои имаго, у австралопитеков свои, а у шимпанзе свои... - Бретт не на шутку разошёлся. - Более того, представь, что всё ещё круче. Чтобы воспринимать имаго австралопитеков, нужна "травма прозрения", но только мозга австралопитека, а чтобы воспринимать имаго шимпанзе, нужна "травма прозрения" мозга шимпанзе. Мы же со своей "травмой прозрения" не увидили бы их имаго, а шимпанзе и австралопитек с их "травмой прозрения" не увидели бы наших имаго... Хотя, это наверняка неважно, ведь и их имаго вряд ли обратили бы внимания на нас.
- Из твоей теории, друг мой, следует, что после вымирания австралопитеков, их имаго тоже должны были вымереть.
- Может быть и не только они. Если у каждого подвида наших предков были свои имаго, значит вымерли все имаго палеоантропов и архантропов - всяких там человеков умелых, питекантропов, синантропов, гейдельбергских и флоресских людей, неандертальцев, денисовцев... Или, возможно, не вымерли, а эволюционировали в наших имаго. Вдруг наши с ними эволюции так и идут синхронно?
Выслушав Бретта и никак не отреагировав, агент Донахью продолжил:
- Как бы то ни было, человек современного типа жил несколько десятков тысячелетий, оставаясь в рамках весьма немногочисленной популяции, как вдруг начал усиленно плодиться.
Бретт его перебил:
- Я слышал, вроде как в промежутке между концом палеолита и концом неолита человек освоил животноводство и земледелие, одомашнил животных, начал заниматься осёдлым сельским хозяйством, стал лучше питаться - отсюда и повышенная плодовитость.
В ответ на это Руфус Донахью так фыркнул, что чуть не расплескал свой кофе.
- В жизни не слыхал большей ахинеи. Ты хоть сам-то подумай. Сейчас мы генетически адаптированы потреблять и усваивать некоторые белки, типа глютена или лактозы, поэтому с удовольствием потребляем молочко, творожок, хлебушек, булочки, пиццу, чизбургеры и в целом питание у нас, если сравнивать с одним только недожаренным мясом, действительно улучшилось. Но в те-то далёкие времена, когда люди ещё не были адаптированы к новой еде, какое, к дьяволу, улучшение?