Максим сидел бледный, вцепившись в края стула. Вера все записала.
- Теперь Долгунцова Вера Алексеевна, родилась двадцать девятого февраля тысяча девятьсот восьмидесятого года, - Мария Петровна глянула на Веру.
Та спокойно приготовилась записывать.
- С тобой, девочка, все не так просто. Отец твой здесь не указан, а мать Панина Любовь Леонидовна, шестьдесят третьего года рождения, студентка первого курса политехнического техникума, проживала тогда в студенческом общежитии по адресу ул. Ушинского, одиннадцать. Вот ее расписка. Имя тебе дали в роддоме по имени акушерки, тебя принявшей, Долгунцовой Веры Алексеевны. Вот и все. Довольны?
- Довольны, - спокойно ответила Вера.
- Идите, ребята, вам сейчас не до меня, да и я что-то разволновалась, - сказала Мария Петровна. - Заходите, не забывайте.
Выйдя за ворота школы-интерната, Вера сказала:
- Знаешь, Максим, я сейчас в техникум пойду.
- А я? - спросил Максим.
- А ты иди в общежитие. Тебе утром на работу, а вечером завтра увидимся.
В отделе кадров техникуме не хотели дать Вере адрес ее матери, но Вера пошла к директору и объяснила ему свои намерения: она не щенок, не кустик, она - человек и имеет право посмотреть в глаза женщине, давшей ей жизнь, а потом бросившей как ненужную вещь. Директор снял трубку и позвонил в архив, сказав, что разрешает найти дело студентки Паниной Любови Леонидовны, поступившей в их техникум в тысяча девятьсот семьдесят девятом году, и дать анкетные данные Долгунцовой Вере Алексеевне.
Вера пришла в архив, пожилая женщина долго искала дело, потом нашла его, взглянула на фотокарточку студентки, потом на Веру и сказала:
- Сестра твоя, что ли?
- Нет, мать, - ответила Вера.
- А-а-а, - протянула женщина. - Так вот ты какая. Я уже на пенсии, поэтому и работаю в архиве, а восемнадцать лет назад была воспитателем в той группе, где твоя мать училась. Знала я Любу Панину. Но постой, зачем же тебе данные матери?
- Хочу на нее посмотреть, - ответила Вера.
- Что значит - посмотреть? Ты разве не у бабушки росла? - удивилась женщина.
- Я выросла в детском доме, - ответила Вера, - мать от меня отказалась.
- Вот мерзавка! - женщина разволновалась. - Значит, она всех обманула. Ну, дрянь! Ты прости, - спохватилась она, - что я так про твою мать говорю, но тогда было много шуму. Она ведь поступила в техникум уже беременная, это в пятнадцать лет-то, но об этом никто не знал, даже Любка сама не знала. Ну, ты, девонька, за жизнь держалась! Месячные у Любки до января были. Она девчонка полная была, сбитая. Ела хорошо, никто и не заметил ничего. А когда в феврале, после зимней сессии был медосмотр, гинеколог ужаснулась - она же вот-вот родит. Любка в слезы, делайте, мол, что-нибудь, а что же делать-то? Через две недели тебя родила. Мы ее ходили проведывать в роддом. Потом нам письмо пришло, что студентка Панина отказалась от ребенка. А тут и Любка заявляется, она ведь с каким-то мужчиной встречалась и из роддома к нему переехала. Пришла в техникум с ребенком на руках, сказала, что техникум бросает, выходит замуж, ребенка из роддома забрала, одумалась, мол. Я и обрадовалась, потому что директор меня очень ругал за плохую воспитательную работу в группе и велел написать письмо Любкиной матери, а тут она и ребенка забрала, и замуж выходит, и заявление написала, что техникум бросает. На этом все и кончилось. Мы про нее и позабыли. А она, значит, всех обманула, с чужим ребенком пришла.
Женщина показала Вере фотокарточку матери. Карточка была маленькая, но Вера разглядела круглолицую, светло-русую девушку с двумя длинными хвостами. Вера была на нее очень похожа, но гораздо худее, и глаза у Веры были темно-карие, даже черные, а у матери, кажется, светлые.
- Записывай адрес этой мерзавки, - сказала женщина. - Правда, столько лет прошло, может, она там уже и не живет, но все равно, ниточка есть.
- Вы мне не только адрес, вы мне всю анкету скажите, - попросила Вера.
- Да на тебе дело, переписывай.
Анкета была заполнена некрасивым почерком. Вера записала: "Панина Любовь Леонидовна. Дата рождения восемнадцатого августа тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, место рождения с. Славино Звенигородского района Московской области. Адрес с. Славино, ул. Весенняя, дом двадцать пять. Родители: Отец - Панин Леонид Иванович тысяча девятьсот тридцать пятого года рождения, умер в тысяча девятьсот семидесятом году. Мать - Панина Надежда Владимировна, тысяча девятьсот тридцатого года рождения, инвалид второй группы, не работает". Копия свидетельства об окончании Славинской восьмилетки и ошибки в анкете говорили о том, что Любовь Панина к учебе любви не питала и способностями не обладала.
Вера поблагодарила архивариуса и уже подошла к двери, когда та, ставя на место дело, сказала:
- Помнится, при знакомстве кто-то спросил ее: "Что же ты из Москвы, ну, почти из Москвы, к нам приехала, за тысячу километров?", а она засмеялась и ничего не сказала. А теперь я подумала, что убежала она подальше от дома.
- До свидания, - Вера вышла за дверь.
На следующий день они встретились с Максимом. Вера вкратце рассказала ему о результатах своих поисков.
- Знаешь, - сказал Максим, - а я вчера был на улице Ворошилова, двадцать четыре.
Вера молча на него смотрела.
- Ну, я просто посмотреть хотел, где они жили или живут. Я во двор зашел. Раньше это был обкомовский дом, там только "шишки" жили, а теперь новые русские скупили все квартиры: район-то престижный. Так что в квартире номер восемь живут теперь совсем другие люди, но мне удалось у них узнать, что квартиру они купили у вдовы обкомовского работника. Значит, отец мой умер. Ну, я пошел в горсправку и попросил адрес Степанской Зинаиды Витальевны. Она живет в самом отдаленном районе, в Куманьках. Я туда поехал, там такие трущобы, и под одним номером две квартиры. Я не в ту попал, а там такая словоохотливая женщина оказалась, она мне все и рассказала. Оказывается, эта женщина много лет убирала квартиру у моих родителей. Она рассказала, что мать вышла замуж за моего отца из-за его положения и зарплаты. Он был на двадцать два года ее старше. У них долго не было детей, а потом, по ее словам, родился даун, и они от него отказались. Мать никогда нигде не работала, отец умер, все сбережения обесценились. Ей пришлось продать квартиру и купить конуру рядом со своей уборщицей. Я вышел на площадку и столкнулся с матерью. Она открывала дверь своей квартиры. Я подошел к ней и сказал, кто я. Она на меня внимательно посмотрела и спросила: "И чего же вы хотите?". Я ответил, что только посмотреть на нее. "Ну, вот посмотрели и идите. У меня нет средств помогать вам", - и она закрыла дверь.
- Ты очень расстроился? - спросила Вера.
- Да, нет. Было, конечно, неприятно, но я ничего и не ожидал, - сказал Максим. - А что теперь будешь делать ты?
- Летом поеду по адресу в село Славино. Сейчас не могу: учеба, а это для меня самое главное.
Но жизнь распорядилась иначе: только через год и четыре месяца смогла Вера собрать нужную сумму для поездки в далекое село, где надеялась встретить свою мать. Все это время она репетировала встречу с матерью. Вера не сомневалась, что ничего из этой встречи не выйдет, и объяснения матери, почему она ее бросила, знала заранее, но тянуло ее в Славино. Она, как и Максим, должна была увидеть эту женщину.
Максиму дали отсрочку от армии сначала на год, а потом еще на год, так как он работал на заводе токарем-расточником в цехе, который именовался почтовым ящиком.
В июле Максим получил отпуск, а у Веры начались каникулы: она перешла на третий курс. Они купили плацкартные билеты до Москвы и поехали на поиски Любови Паниной.
Оказалось, что села Славино больше не существует, оно теперь входит в черту города Звенигорода, но улицу ребята нашли без труда, правда, в начале улицы стояли девятиэтажки, но по соседству с ними еще ютилось несколько частных домов. Под номером двадцать пять стоял старый, но добротный деревянный дом с большим приусадебным участком. Калитка была открыта, и Вера попыталась войти во двор. Ей навстречу кинулись две большие лохматые собаки, и девушка мигом выскочила на улицу.
- Эй, хозяева, - крикнула Вера. - Есть кто-нибудь?
К калитке подошла молодая светловолосая женщина в шортах и маечке, она, наверное, работала в огороде. На вид женщине было лет двадцать восемь-тридцать.
- Скажите, пожалуйста, - Вера пристально на нее смотрела: - Любовь Леонидовна Панина здесь живет?
- Здесь, - ответила женщина, она тоже внимательно смотрела на Веру.
- Это вы? - спросил Максим.
- Нет, не я, - не отрывая от Веры глаз, ответила женщина.
- А где она? - спросила Вера.
Женщина улыбнулась и сказала с облегчением:
- Нашлась. Нашлась! - громко с торжеством в голосе проговорила она. - Проходи в дом и паренька зови.
Вера пристально смотрела на женщину:
- Вы знаете кто я?
- Проходите в дом, - уже властно сказала хозяйка и пошла вперед.
Максим и Вера вошли за ней в дом. Внутри было прохладно, полутемно и пахло приятно соленьями и какими-то цветами.
- А где Любовь Леонидовна? - опять спросила Вера.
- Как тебя зовут? - заговорила хозяйка. - И кто этот юноша?
- Это мой жених, Максим, - твердо сказала Вера, сжав под столом дрогнувшие пальцы Максима. - А зовут меня Долгунцова Вера, я...
Хозяйка смотрела на нее черными расширенными глазами, и на лице ее было написано не изумление, а что-то большее. Наверное, в старину бы сказали: "Разлилась благодать".
- Невероятно, счастье какое, - поговорила женщина.
- Я, - твердо начала Вера, - приехала...
- Знаю я кто ты, а что приехала, так в ноги тебе поклонюсь.
И она действительно встала и отвесила ей земной поклон. Это было немного комично: молодая женщина в шортах кланяется еще более молодой девушке в джинсах и кроссовках.
- Кто вы? - спросила Вера.
- Меня зовут Вера Никитична Лунева. А кто я, потом расскажу. Сейчас я вас покормлю с дороги, во дворе душ, ополоснитесь, пока я на стол соберу. Вот твоя комната, Вера, - она так красиво, так любовно произнесла ее имя, что у девушки сжалось сердце, - а ты, Максим, на второй этаж поднимайся. Или... - хозяйка придирчиво глянула на них, - может, вас вместе нужно селить?
- Нет, - сказала Вера, - мы - жених и невеста, а не муж и жена.
Хозяйка улыбнулась и вышла из комнаты.
- Послушай, Вера, вы с ней похожи. Кто она может быть? - шепотом спросил Максим.
- Не знаю, - ответила Вера. - Может, родственница какая-нибудь. Во всяком случае, судя по возрасту, она может быть двоюродная или сводная сестра матери.
Вера была в душевой кабинке, которая представляла собой деревянное сооружение в глубине дворе, когда услышала, как женский голос звал:
- Вера Никитична! Вера Никитична! Заберите свою Любку.
Вера натянула халатик и вышла из душа. Хозяйка открыла калитку, и они вместе с продавщицей в белом халате ввели во двор очень пьяную женщину. Ее грязные светло-серые, блеклые волосы спадали на опухшее лицо со следами ушибов или ударов, она еле переставляла ноги
- Опять под магазином валялась. Это не я, Вера Никитична, я ей не даю в долг. Это Федька Ушастик принес литру самогонки, вот они и ужрались.
Вера Никитична молча ввела Любу в дом, вышла и сказала:
- Спасибо, Нюра. Не давай ей ни в долг, ни за деньги.
Нюра, которая была вдвое старше Веры Никитичны, затараторила:
- Будьте спокойны, Вера Никитична, я ж вас уважаю. А это что, гости у вас? - она увидела Веру.
- Да, Нюра, гости. Иди, пожалуйста, - устало сказала хозяйка.