Семен проснулся от неприятного ощущения тревоги. Он медленно разлепил глаза. Снаружи было еще темно и совершенно тихо. Тихо. Почему тихо? Он несколько мгновений сидел не двигаясь, пока не понял, что тишина, встревожившая его стоит не снаружи, а внутри. И тут до него дошло, что он не слышит похрапывания Дэна. Старика в боте не оказалось.
Сразу десяток мыслей закружились в голове. Куда он мог подеваться среди ночи? Что делать мне? Как скоро он может вернуться? Ждать здесь или отправляться на поиски?
Семен выбрался из верхнего люка бота с карабином в руке и уселся, свесив ноги. Все еще ломая голову, как поступить, он услышал шаги, насторожился, поудобнее примостил карабин. Шаги приближались и по звуку он понял, что это Дэн.
- Где ты был? - недовольно спросил он, когда товарищ приблизился к боту. Тот вздрогнул от неожиданности, видимо не заметил сидящего на боте, вскинул свой карабин.
- Тьфу ты. Напугал. Прошелся вперед по ущелью. Его пересекает река не так далеко отсюда. Если мне не изменяет память, то река рассекает и Жертвенную гору. Возможно, что это одна и та же река.
- Ну и что?
- Ничего. Просто к слову.
- Старик, не темни. Когда такое было, что б ты просто к слову говорил. Признавайся, что задумал.
- Ничего, правда. Если это и та река, то она течет от Жертвенной горы сюда. Так что сплавиться по ней не получится.
- Жаль, - сказал Семен и спрыгнул на землю, сел на камень.
- Точно, - кивнул Дэн и устроился рядом на соседний камень, которых валялось вокруг в изобилии.
Повисла тишина густая и темная, неприятная, казалось, какая-то липкая. Семен даже вздрогнул, когда Дэн снова заговорил.
Отведенная нам неделя, как и обещал профессор, прошла в томительном ожидании и неведении. А неведение в такой ситуации, думаю, хуже всего. У нас все же теплилась надежда, что наш сосед по заключению немного безумен, и никакие жертвы чави не приносят. А коль так, имелся шанс со временем освободиться.
Но страшный день все же настал.
Весь вечер профессор молча просидел в своем углу, а когда мы уже улеглись спать, он тихонько заскулил и сказал:
- Завтра они меня снова не возьмут. Из-за вас мне придется жить здесь еще год. Хи-хи-хи. Здесь хорошо. Мне уже здесь нравиться. Здесь кормят. Я уже не хочу умирать, как раньше. Хи-хи. А вот вам завтра конец. Хи-хи.
Ульяна сжала мою руку. Мы оба почувствовали, что профессор может оказаться прав.
Утром в нашу темницу вошла целая толпа чави. Их было не менее десятка, все празднично одеты. В том смысле, что кроме набедренных повязок их украшали десятки разноцветных бус, ожерелий, браслетов, сделанных из кожи, разноцветных камней, ракушек и всякой другой дребедени.
Некоторое время они рассматривали всех нас и переговаривались на своем гортанном языке. Затем четверо из них направились к нам. Двое, те что покрепче, взяли под руки меня, двое других - Ульяну.
За моей спиной я услышал довольное хихиканье профессора.
Нас вывели наружу и обоим связали руки за спиной. Впервые за много дней мы оказались на свету. По глазам, уже привыкшим к темноте, больно резануло, и мне пришлось зажмуриться, прежде чем смог кое-как осмотреться.
Мы стояли у самого подножия высокой горы. Внизу в долине раскинулась деревня или селение. Оно состояло из сложенных из камней хижин. Правда попадались среди них и деревянные. Селение показалось мне достаточно большим, тем более, что часть его терялась за изгибом долины, раскинувшейся меж холмами.
От нашего грота к селению вела не очень широкая, хорошо протоптанная тропа. По обе стороны от нее стояло множество чави в праздничных нарядах. Нас повели вниз. Стоящие по сторонам чави повизгивали и что-то выкрикивали на своем языке, когда мы проходили мимо.
В середине селения я заметил хижину, которая выделялась размером - самая большая. Туда нас и вели.
- Наверное там живет вождь, - сказала тогда Ульяна. И меня поразило насколько спокоен и безмятежен ее голос.
- Да, - ответил я, чувствуя нестерпимую боль в сердце и вину за произошедшее.
Нас остановили метрах в пятидесяти от хижины. Из нее вышел старик, сгорбленный, прихрамывающий, весь покрытый седой и уже не очень густой шерстью.
Он что-то выкрикнул и воздел руки к солнцу. Остальные повторили его возглас и громкое эхо прокатилось по долине. Старик сел на землю и, качаясь из стороны в сторону, что-то начал бормотать. Где-то рядом ударили барабаны, хотя как я ни всматривался, так и не увидел, откуда идет барабанный бой. Десятка два чави окружили старика и стали плясать вокруг него, как настоящие дикари. Впрочем, они и есть дикари.
В тот день было очень жарко. Пот струился по лицу, заливая глаза.
Ульяна обернулась ко мне. Она стояла чуть впереди. У нее был такой печальный взгляд, что не передать словами. В глазах боль и тоска.
Я сделал к ней шаг и упал. Кто-то из чави ударил меня копьем под колено и я не удержался, упал. Двое других тут же подхватили меня за шиворот и поставили на ноги, хорошенько при этом дав по почкам с двух сторон.
- Не нужно, - прошептала Ульяна.
- Думаешь, выберемся? - прошептал я в ответ. Мне так хотелось подбодрить ее, вселить надежду, хотя я сам прекрасно понимал, что спасти нас может лишь чудо.
Она отрицательно покачала головой. Моя девочка понимала, что это конец.
Еще несколько часов мы простояли там, изнывая от жары и слушали то бормотания, то крики старика чави и грохот барабанов. Я было сделал еще одну попытку приблизиться к Ульяне, но она закончилась так же, как и первая - ударом под колени и тумаками по почкам. Последних, правда, значительно больше, чем в первую попытку.
- С жертвами так не обращаются, - возмутился я, но на это никто не обратил внимания.
Продолжая бормотать, вождь поднялся на ноги и, приплясывая, направился в сторону высокой горы. Нас, подталкивая в спины, погнали вслед за ним. А потом, так же приплясывая, как и старик, потянулись остальные чави, которых оказалось ни мало.
Склон горы был довольно пологим. Мы поднимались очень долго, пока не оказались на самом верху. Два вкопанных в землю столба были приготовлены для пленников. Нас привязали к ним, связав руки сзади. А старик продолжал свою монотонную песню, воздевая раз за разом руки к небу или солнцу.
На Ульяну нельзя было смотреть без боли. Она едва держалась на ногах. Даже не представляю, откуда в ней столько сил. Она всегда казалась мне такой хрупкой и слабой. И беззащитной. И я, ее мужчина, никак не мог защитить ее, когда она больше всего в этом нуждалась.
Мне трудно судить, я не специалист, но по моему Жертвенная гора ни что иное, как вулкан. Со своего места я не мог видеть кратера, но небольшая струйка дыма, поднимающаяся над вершиной доказывала мою догадку. Кроме того, на вершине жара казалась и вовсе нестерпимой.
Чуть выше от нас зловещего вида черная каменная прямоугольная глыба, напоминающая алтарь. Алтарь, на котором приносят жертвы. Да, именно так эта глыба и выглядела.
От невыносимой жары я стал впадать в беспамятство, потерял счет времени. Голова раскалывалась от боли, а вождь все пел, барабаны гремели...
В те недолгие промежутки, когда я приходил в себя, я не сводил глаз с Ульяны. Ее ноги подкосились и она безвольным кулем повисла на столбе.
Солнце спускалось все ниже и вот-вот должно было скрыться за холмы. Ульяну отвязали от столба и поволокли к алтарю. Это вернуло ее в сознание. Она повернула лицо ко мне и едва слышно произнесла:
- Беги. Ради меня ты должен сбежать. Прощай.
Я смотрел на происходящее каким-то отрешенным взглядом. Куда бежать? Кому и зачем? Мне? Мне не нужно никуда бежать. Я все. Моя жизнь окончена. Нет, она закончиться вместе с жизнью Ульяны. Девушку подняли и поставили на алтарь. Четверо чави стояли по сторонам, а старик все выплясывал перед алтарем, завывая, как дикий зверь.
И тут она сделала это. С моего места не было видно того, что открылось ее взору.
- Прощай, любимый! - крикнула она в последний раз и сама шагнула в пропасть.
Только тут я понял, что глыба установлена на самом краю обрыва.
Чави замерли, а еще через мгновенье солнце спряталось за горизонтом.
Первый день праздника на этом закончился. Вождь выкрикнул что-то и все чави стали поспешно расходиться - скоро опуститься темнота, а от профессора я уже знал, что чави боятся ее. Барабаны тоже смолкли. На вершине горы остался лишь вождь, а с ним еще пятеро. Они установили возле алтаря несколько факелов и развели большие костры.
На меня не обращали никакого внимания.
Быстро темнело и чави спешили закончить свое дело. В сумерках стало не так жарко и я немного пришел в себя, наблюдая за странными приготовлениями. Наконец пятеро помощников разожгли последний костер, крикнули что-то вождю и, не дожидаясь ответа, стремглав помчались по склону вниз - к селению.
Старик зажег еще несколько факелов, уселся на алтарь спиной ко мне, и продолжил свои песнопения, покачиваясь в такт своему голосу.
И тут мой затуманенный разум понял, о чем кричала мне Ульяна. Ведь от профессора мы знали, что праздник длиться два дня и оба дня приносятся жертвы. И как только Ульяна поняла, что сегодня выбрали ее, а меня оставили на завтра, она и крикнула, чтоб я попытался сбежать. И да, это был мой шанс.
Я попытался распутать веревки, стягивающие руки, но быстро понял, что это невозможно. Тогда я принялся перетирать их об столб, вгоняя занозы в ладони. Даже не представляю, откуда у меня взялись на это силы. Я тер и тер много часов подряд. Вместе с веревками стиралась и кожа на руках, я чувствовал, как из ран течет кровь, струиться по пальцам и капает на землю.
Старик все бормотал, не обращая на меня никакого внимания. Лишь изредка он отвлекался, чтоб отбросить догоревший факел и на его место примостить новый. Мне повезло, что костры развели поближе к алтарю и я оказался в тени. Даже если вождь и посмотрит в мою сторону, он ничего не увидит. А вот я видел его прекрасно.
В какой-то момент я уже потерял надежду, чувствуя, что вместе с каплями крови и силы покидают меня. Однако веревка пропиталась моей кровью и рука выскользнула из петли. За ней и вторая. Я стоял неподвижно, не веря в свое везение. Неужели я свободен?
Хотелось сорваться с места и броситься бежать подальше от ужасного алтаря, но я сдержал первый порыв. Размял немного ноги и руки, практически онемевшие. Наконец оцепенение прошло. И тут слева над холмами появилось зарево. Это заканчивалась ночь, а с нею и страхи чави. Внизу, в селении, послышались первые голоса. Еще чуть-чуть, и все селение снова будет здесь. Значит у меня в запасе оставались считанные минуты. И это в лучшем случае. А в худшем - никакого запаса нет вообще.
Недалеко от столба, где я был привязан, еще вчера я приметил остроконечный почти черный камень. Я не собирался оставлять вождя в живых. Отомстить за смерть любимой я обязан.
Я бесшумно дотянулся до камня, сжал его и бросился к алтарю.
Старик, увлеченный своими песнопениями увидел или услышал меня слишком поздно. Да и что он мог сделать против меня? Хотя, если быть откровенным, после всего, что я пережил и вытерпел, могу предположить, что шансы у нас были практически равны.
Рыча от ненависти, я ударил вождя камнем. Пронзил его грудь, достав до сердца, если оно есть у чави. Он умер мгновенно, не издав и звука.
Я же спрыгнул с алтаря и помчался по склону.
А на гору уже спешило все селение...