Когда остаётся пара минут до конца урока, на доске уже нет ничего, кроме домашнего задания или, как он это называл — дополнительной информации. В принципе, оно так и было. Правда, чтобы ответить хоть на один вопрос на тесте — обойтись без этой дополнительной информации было невозможно. И лучше всего было параграф раза три перечитать, так как Мистер Боуэн любитель поговорить о всём и ни о чём одновременно. Бесспорно, это отлично помогало в понимании материала, но от этого было немного сложнее. Я редко что запоминал и у прошлого историка на уроках, — у него была подобная манера ведения урока, — но тут, кажется, всё совсем плохо было.
Стоит звонку прозвучать, как Мэй сбрасывает всё с парты в рюкзак, и подбегает ко мне. Предвкушая самые интересные разговоры в мире, я, как можно медленнее, начинаю собирать рюкзак. Стоит мне с этим закончить, как сестрёнка тут же берёт меня под руку, и «выводит» из класса. Краем глаза замечаю, что Боуэн смотрит в нашу сторону. Мэй тут же заводит разговор о том, как у нас теперь «прекрасный, добрый, восхитительный» преподаватель. Будто бы я не сидел в кабинете. Хотя, лучше бы так и было. Никаких приятных впечатлений всё равно не осталось.
Мэй не прекращала распинаться о «новеньком», от чего у меня чуть ли не начался нервный тик. Стать такой надоедливой новостью в первый же день — талант, определённо талант. Когда хочу уже наконец остановить поток бессмысленных речей, меня опережают. Но не так, как это было немного ранее, когда мою сестрёнку перебила Джесси, в этот раз это был крик. Самый настоящий, с визгом проносящийся по всему коридору крик. Вводящий в ступор, а после, заставляющий сразу же сорваться с места и сломя голову бежать на источник звука, как мотылёк на свет. Тех, кто сорвался с места, было не особо много, но всё равно возникла толчея. Когда пришли в себя испуганные, то и они стали пытаться пробраться вперёд. Некоторых и вовсе зажали, хотя те и пытались выбраться.
Мы с Мэйбл оказываемся в числе тех, кому повезло прорваться в первые ряды. Но даже несмотря на это, успеваем заметить не так много. Во всяком случае, рассмотреть поподробнее. Вообще, такое желание возникает только у меня. Большинство сразу же закрывали глаза и отворачивались, шагая назад. Некоторые, увидев, вскрикивали. Остальные — стояли парализованные страхом. Страхом, которого я в тот момент не чувствовал от слова, совсем. Меня больше пугал тот факт, что я так спокойно к этому относился, потому что знал точно — моя реакция была крайне ненормальной.
«Неужели, произошедшее тогда в Гравити Фоллз настолько сильно на мне отразилось?»
Но подобным образом это сказалось только на мне, так сестрёнка явно не была готова к подобному виду. Я беру её за руку, и она переводит испуганный взгляд на меня. Заметив, что я не волнуюсь, она хмурится. Мог бы хоть попытаться сыграть волнение, но было не до того.
На белоснежном кафеле красовались капли запёкшейся крови, — совсем немного, как от небольшого пореза, — но то, что лежало практически у самой двери в женский туалет, совсем не было похоже на то, что могло бы истекать кровью. Иссушенный, словно вековая мумия, труп. Сухая, как пергамент, кожа обтягивала череп и скелет в целом. На месте, где должны были быть глаза — пустые глазницы. Волосы же и одежда выглядели нетронутыми, будто бы только-только из какого-то дорогого бутика. Было похоже на мгновенное старение, или что-то вроде того.
По коридору эхом прокатаются шокированные вздохи и возгласы подошедших. Все смотрят с нескрываемым ужасом, не в состоянии отвести взгляда. То, что у большей части буду ночные кошмары, можно сказать наверняка.
Прям перед нашим носом дверь закрывается. Чёрт знает каким образом, но Боуен оказывается даже ближе первого рядя, хотя прошло не так много времени, чтобы добежать от его кабинета сюда, тем более, что в тот момент, когда мы уходили, он явно оставался у себя.
С ближних кабинетов уже выбежали преподаватели, и пытались привести стоявших поблизости в чувства, а тех счастливчиков, кому не удалось ничего увидеть — просто увести подальше. Наш классный руководитель приходит с небольшим опозданием, потому мы уходим последними. Я иду позади всех, потому успеваю заметить поднимающихся полицейских.
Когда я захожу в класс, то создаётся впечатление, будто бы попал в эпицентр взрыва. Все шумят, говорят, паникуют, боятся. Да, признаться честно, меня тоже эта жуткая ситуация немало напрягает, но после того случая с воскрешением зомби меня уже просто не удивить какой-то мумией. Вот только остальные не подготовлены. Некоторых, кто увидел подобную картину вблизи, отправляют в медпункт. Осознание того, что погибшую они скорее всего знали, не могло пройти для них бесследно. Я же ни с кем кроме единиц нормально не общался. Возможно, это также сыграло свою роль. Не то, чтобы мне было безразлично, просто такого ужаса я в данной ситуации не испытывал, и это позволяло проявляться интересу. Пусть и выглядело это крайне нездоровым.
Пока преподаватель пытался разобраться с «больными», я, пользуясь суматохой, незаметно пробрался в их ряды, выскользнув «на свободу». Отбиться от остальных, когда они спускались на первый этаж оказалось не так сложно. Конечно, когда дойдёт до медпункта, пропажу заметят, но надежда на то, что меня не спалят всё же была.
Поднявшись на нужный этаж, слышу голоса, потому останавливаюсь. Нельзя чтобы меня заметили. Если за это берётся полиция, то учителя будут свободны, а значит, вероятность того, что у меня будут немалые проблемы, возрастала до максимума. А то, что мне и так обещали устроить весёлые деньки, только подливало масла в огонь. К сожалению, это только наоборот толкало меня на необдуманные поступки.
Они говорили довольно тихо, шёпотом. Не хотели, чтобы их услышали сидящие в соседнем кабинете. Почему тогда бы не уйти с этого места? Но они продолжали стоять. Разговор более чем не делового стиля, скорее похож на диалог двух знакомых, или коллег вне рабочей обстановки. Голос Боуэна довольно сильно контрастировал с прокуренным басом полицейского, но если бы я не знал его, посчитал бы, что они на обратных ролях. Полицейский был совершенно растерян, в то время как историк — собран, и знал явно больше первого. Что меня удивило, так это то, что это второй случай. Жертв распознать пока не удалось, собираются брать анализ ДНК.
— Того мужика нашли около заправки. Ну, которая за углом здесь. — Сказал полицейский, и я чуть себя не выдал. Почему этого не было в вечерних новостях, понять было несложно.
Услышав шаги, собираюсь рвануть вниз, но вовремя понимаю, что если издам хоть один звук — меня заметят. Потому, прижавшись к стене, пытаюсь не дышать. Дверь открывается, и один заходит в туалет, тут же подзывая Боуэна. Я понимаю, что был буквально на шаг от смерти.
Сердце бьётся как бешеное, и мой нетрезвый мозг просто кричит о том, что это именно то, по чём я скучал.
Тихо отправляюсь обратно в кабинет и удачно сажусь на своё место. Мэй, мягко говоря, не в духе. Конечно, она держится намного лучше остальных, но это всё равно немало подкосило её. В поддержке я пусть и не мастер, но хоть как-то разбавить обстановку всё же удаётся.
Пока сидим на последнем уроке, замечаю из окна, как младшую школу выводят через главный вход. На вопрос о том, касается ли их отмена занятий, преподаватель коротко ответил — «нет». Что ж, выпроводить младший правильное решение. Тем не менее, это делает нахождение здесь более опасным для тех, кто остался. Ловить призрака на живца я пусть и не планировал, но это казалось любопытной идеей.
========== Глава 4. Предупреждение. ==========
Четверг. 22.
Это было действительно необычное утро. К сожалению, только по одной причине. Впервые за долгое время мне удалось выйти из квартиры вместе с сестрой. Постоянные репетиции, задержки, сломанные ногти и ожоги — то, что всегда мешало. Но в этот раз моя сестрёнка была предельно аккуратной и осторожной. До такой степени, что у меня даже пару раз появлялись мысли, не подменил ли кто её ночью? Впрочем, зная её характер, я особо не волновался. Ни одно существо, будь то маньяки, инопланетяне или потусторонние сущности просто не могли иметь такого количества терпения, чтобы выдержать больше часа с ней. Да и причина была куда менее интересной.
Мэйбл всего-то отпросилась с репетиции, чтобы быть на первом уроке. Каком? Истории, разумеется. Сложно было терпеть факт появления чего-то, что моя сестрёнка считала более важным, чем репетиции. Я вполне спокойно относился к любым её «влюблённостям», когда это касалось одноклассников или кого-то из драм-секции. Но это почему-то казалось мне неприемлемым. Так как причин, почему она пару недель не может влюблённо вздыхать по новому преподавателю я не нашёл, то решил держать язык за зубами. Поэтому, половину дороги мы шли в абсолютной тишине. А когда эта половина осталась позади, лицо «света очей моих» исказилось от ужаса. Выкрикнув что-то вроде «через десять минут буду» — она умчалась с невероятной скоростью обратно. Десять минут я честно засёк, подождал, и даже лишние три секунды выждал, но потом моё терпение лопнуло. Зная Мэйбл, она могла задержаться и на полчаса, и на час. А потом передумать и вовсе не прийти.
В очередной раз шагая по пустым улицам, я размышлял о том, что у меня, как не крути, шансов быть сбитым машиной в разы меньше, чем убитым какой-то потусторонней тварью. То, что я так и не узнал, чем она являлась, довольно сильно нервировало. В конце-концов, я обещал не нарываться, а поиски — ни капли не опасны. Конечно, у меня было не так много времени, да и достоверного источника под рукой также. Не то, чтобы сгоревшие дневники были самым ужасным, что произошло в тот день, но картинка ещё долго стояла у меня перед глазами.
У некоторых кабинетов стояли ранние пташки, о чём-то беззаботно болтали. Прохожу мимо них и что-то заставляет ускорится. Сорок первый и сорок второй кабинеты остаются позади. Замираю в шаге от двери в кабинет истории. «Мэйбл как-то долго» — довольно неуместно звучит у меня в голове. Делаю шаг к окну. Не я же на урок спешу, да и портфель не особо тяжёлый. Подождать минут десять до урока не сложно, ведь так? Ну или хотя-бы Мэй дождаться. И как в наказание за мои мысли, звучат шаги на лестнице. На всех парах мчится к кабинету. Резко затормозив, чуть ли не падает, пытается отдышаться. Без слёз не взглянешь — волосы растрёпанные, блузка выбилась, юбка помялась, да ещё и туфли где-то умудрилась испачкать. Она на секунду останавливается, пытаясь разровнять блузку, но потом бросает это дело, направляясь в женский. Подёргав за ручку, осознаёт, что после вчерашнего его так и не открыли. В такие моменту у неё действительно пугающее выражение лица — в глазах кипит ненависть, брови нахмурены, зато улыбается о все тридцать два. Будто бы предвкушает удовлетворение от чьей-то казни. Жуть да и только.
— Подержи. — Командует она, сунув мне в руки зеркало. Пытается привести волосы в порядок, но каждый раз распускает несчастный хвостик. Достав из рюкзака обруч, надевает его. Она давно не носила его. Очень давно.
— Тебе идёт. — До сих пор не знаю, что в тот момент толкнуло меня сказать это.
— Всё в порядке? — Взгляд смягчается, и я на минуту-другую теряюсь.
— А не должно быть? — Отдаю ей зеркало, когда она заканчивает поправлять воротник.
Мэй пристально смотрит на меня какое-то время, а потом забрасывает всё в рюкзак, закидывает его на плечо и заходит в класс. Медленно захожу за ней, со всей силы стараясь смотреть в сторону своего места. Но глаза непослушно скользят в прямо противоположную сторону, заставляя снова встретиться взглядом с чёрными, холодными глазами. Теряюсь, чуть не роняю стул, лоб покрывается испариной. Ужасное начало для утра.
— Ты точно в порядке? — Мэйбл отрывает взгляд от предмета воздыхания, обеспокоенно глядя на меня.
Только в тот момент мне хотелось обратного — чтобы она не обратила на это внимания. Ведь в итоге момент стал ещё более неловким.
— Бессонная ночка? — Отложив явно не журнал, спрашивает Боуен. У меня мгновенно пропадает дар речи.
— Да, у него-
— Мэйбл!
Я выкрикиваю слишком эмоционально, что привлекает ещё больше лишнего внимания. Тут же приземляюсь на стул, уперев взгляд в парту, без сил пошевелиться. Не хватало ещё, чтобы каждый знал — шестнадцатилетний Диппер Пайнс до чёртиков боится ночных кошмаров.
— Прости. — Шепчет Мэй, опуская взгляд.
— Не из-за вчерашнего ли? — Иногда я забывал, что некоторым людям не свойственно смятение. В такие моменты жизнь награждала меня подобными людьми. — Ты не похож на особо впечатлительного. И что же ты делал с группой, спускавшейся в медпункт, м?
«А собственной смекалки не хватает?» — тут же звенит у меня голове, но я всё ещё не в состоянии пошевелить языком. К счастью. В тот момент я мог бы сказать много лишнего.
— Бро-бро? — Мэйбл обиженно хмурится, и меня одолевает желание сжаться до размера молекулы. Плохие дни начинаются с плохого утра. Этот же день начинался ужасно.
Наконец, неловкую паузу нарушает гомон вошедших одноклассников. Впервые в жизни почувствовал облегчение, увидев их. Обычно всё было наоборот. Впрочем, моего облегчения ни Мэй, ни Боуен не разделяют. На пару секунд последний сосредоточенно смотрит на одну из папок, потом бросает взгляд на часы и с раздражением забрасывает ту в стол.
— Останешься после урока. — Несмотря на шум, который подняли пятнадцать человек, я отчётливо слышу эту фразу. Фразу, которая окончательно добивает меня. Давно пора было переписать словарь, добавив в синонимы к «неприятности» моё имя.
Звучит звонок, и все затихают. Я же лениво гляжу на преподавателя, невольно замечая небольшое преображение. Абсолютно всё, начиная взглядом и заканчивая позой — теряет спокойствие, и даже голос звучит как-то жёстче, чем пару минут назад. И если до этого он сидел в расслабленной позе, будто бы находясь на своей территории, то после он уже создавал впечатление строгого и далеко не самого притягательного преподавателя. Хотя, учитывая его способ ведения урока, его скорее можно было бы назвать рассказчиком. Такое, как мне казалось, идеально бы подошло для уроков литературы, но никак не истории. И было крайне любопытно, какой процент учащихся по такой методике, получал удовлетворительный балл? Не говоря уже про отметку «отлично».
Как не старайся вслушиваться к тому, о чём говорится, вникнуть в суть не получается. Тихий мелодичный голос никак не настраивает на восприятие информации. Скорее наоборот, заставляет абстрагироваться от всего окружающего мира, и уйти куда-то в себя. Глаза постепенно закрываются, и голос сменяется шумом моря, или шелестом листвы. Чем-то природным, естественным и обыденным.
Когда звучит звонок, я наконец понимаю, что заснул. Сонливость не отпускает меня, и я забываю записать домашку, медленно направляясь к выходу.
— Пайнс! — Резкий выкрик тут же возвращает меня на землю, но не из-за того, что произносится моя фамилия, так как я настолько потерян, что вряд ли бы её вспомнил. Мэй также тормозит, но её надежды не оправдываются. В каком-то смысле я даже рад тому факту. — Витать в облаках на других урок будешь, ладно? — Мэй, надувшись, уходит на следующий урок, я же собираю всю волю в кулак, и делаю шаг к столу.
— Понятия не имею, о чём вы. — Строить невинность у меня всегда выходило так себе. Не меня ведь в драм-секцию отдали.
— Назови хоть одну дату из тех, что ты сегодня услышал.
Он выглядит настолько самоуверенно, что назло хочется что-то ответить. Но, увы, слышать и услышать — две абсолютно разные вещи.
— Двадцать пятое ноября тысяча восемьсот семидесятого. — Чисто пальцем в небо.
— Даже с веком не угадал. — Всё с тем же выражением лица, отвечает Боуэн. — Ты меня разочаровываешь. — Со вздохом заваливаюсь на парту. Нравоучения выслушивать мне приходится впервые. — А ведь такие хорошие отметки…
На минуту в воздухе повисает пауза.
— А ты смелый. — Он медленно подымается и направляется к двери. Нужно было сразу закрыть, но… Почему-то внутри зарождаются не самые приятные предчувствия. — Не волнуйся, смысла говорить кому-либо о твоём излишнем любопытстве для меня нет.
«Мимо. Попытайтесь ещё раз.» — но я молчу, слишком опасно было бы подать голос.
— И чего же вы хотите? — Дверь настолько медленно закрывается, что в голове несколько раз успевают пробежать мысли о побеге. Но это выглядело бы слишком нелепо, потом я сжимаю руки в кулаки, и пытаюсь не думать.