— Первый ящик стола. — На его лице задумчивая улыбка, а взгляд направлен куда-то в пустоту. По спине пробегают мурашки. Мне не нравится ситуация от слова совсем.
— Ученикам не положено подходить к учительскому столу.
Облажаться дважды на одном и том же месте — для этого, непременно, нужно иметь особый талант. Боуэн еле сдерживается, чтобы не засмеяться.
— Ты совсем не походишь на примерного ученика, — Он выглядел так, будто бы хотел сказать что-то ещё, но внезапно остановился и стал выжидающе на меня смотреть.
С надеждой, что мой поступок не усугубит ситуацию обхожу стол и открываю ящик. Та самая папка.
— Ведём собственное расследование?
Даже не сразу осознаю, что сказал вслух. А когда осознаю, то понимаю, что случившееся утром — цветочки. А вот теперь созрели ягодки. От ужаса роняю папку, но тут же поднимаю её обратно. К счастью, упала она в ящик. Когда же забирал её, некоторые файлы сместились, и мой взгляд зацепился за серебряную цепочку. Рука уже хотела за ней потянуться, но я вовремя себя остановил. Что нужно было — увидел, нечего рыться.
— Да так, мелочи. — Тихо отвечает Боуэн.
«Тоже мне, скромник.» — хмыкаю, и снова раскрываю папку. Целая коллекция нераскрытых дел. Да и с такими подробностями, что некоторые бы потом о сне навечно забыли. Меня такое, к счастью, не страшит. Кроме вырезок из газет, присутствуют также и более интересные материалы. Такие как отчёты о продвижении дел с полицейских участков или результаты экспертиз. Довольно занятные вещи.
Листаю довольно быстро, не задерживаясь на чём-то одном. Скорее, просто пытаюсь осознать объём информации. Самой первой статье почти пять лет.
— Так что, — лениво произносит он, — можешь расслабиться, за дело взялся настоящий профессионал. — Его руки ложатся мне на плечи, и я вздрагиваю. Либо он настолько тихо ходит, либо я действительно слишком сильно увлёкся просматриванием.
Что-то внутри яро протестует сказанному им. До профессионала ему расти и расти, лет так тридцать минимум. «Самовлюблённый ублюдок» — проносится в голове, и я не успеваю прикусить язык.
— Слабоватые у вас способы. — Моя несдержанность постоянно выходит мне боком, но это никак не мешает мне класть болт на свои ошибки.
— Тогда будь осторожнее, — шепчет Боуэн, и я встречаюсь с его взглядом, на секунду забывая, как дышать. Этот гипнотизирующий взгляд, будто бы смотришь на вечно вращающуюся спираль. — ты ведь не хочешь, чтобы эта папка пополнилась на ещё одно дело?
Звонок всегда звучит вовремя, выбивая меня из состояния транса. Я тут же кладу папку на место, хватаю рюкзак и вылетаю из класса. Эти слова — угроза? — эхом звучат у меня в голове, полностью заглушая окружающий мир.
К концу дня я полностью вымотан. И дело даже не в том, что последним уроком был урок физкультуры. По некоторым причинам, совместный. Да и этот урок добил меня лишь физически. Добить меня морально было сложно после первого урока, но некоторым людям удаётся и мёртвых достать. Пятым в расписании стоял урок литературы. И всё бы ничего — недавнюю пару пересдал, никаких неполадок с Сандерсом не было. Я рассчитывал на спокойный урок, на котором мы начнём новую тему. Но судьба решила иначе. Когда осталось всего ничего до конца урока, наш любимый преподаватель решил устроить устный опрос. Тему мы проходили не особо объёмную, да и большую часть творчества мы охватили. Потому Сандерс задал довольно интересный вопрос, мол, что заставило писателя, не имея в жизни особых трудностей, писать столь пессимистичные стихи? А если не считаешь, что стихи были пессимистичными — должен был доказать, почему. Разумеется, я, как всегда, и двух слов связать не мог. Я мог пересказать всю биографию, но если речь заходила о подобном — в голове была лишь пустота. И перекати-поле, для полноты картины.
В который раз задавался вопросом, почему пропал именно историк? Он был одним из немногих, с кем у меня были вполне нормальные отношения, так как я не любитель вертеться на уроках. Да устрой он внезапный тест, даже если бы завалил его — прийти на пересдачу было не так сложно. И от этого ни на каплю отношение к тебе не станет хуже. Но нет, у мира на всё свои планы.
Домой возвращался, мягко говоря, в подавленном состоянии, и мыслями о том, что день просто был не моим. Совсем не моим. Домашка была сделана чисто для галочки. Так сказать, на автомате. Я не был уверен, что правильно, но заинтересованности не было от слова совсем. Я готов был похвалить себя хотя-бы за то, что взял ручку в руки и написал что-то. Но после у меня сил не хватило больше ни на что, потому я сразу же завалился на кровать, и больше чем полчаса гипнотизировал стену, прежде чем заснул. Но не долго длилось то счастье. Ближе к утру я проснулся от очередного кошмара. Перед тем проснулся часа в два, от первого кошмара, потом ещё несколько раз. Самым ужасным было не то, что именно снилось, так как я ничерта каждый раз не запоминал, а чувство, которое кошмары после себя оставляли. Паранойя, заставляющая вздрагивать от малейшего шума, и чувство абсолютной опустошённости. Шёпот, что говорил о какой-то потере и чёрной дыре, что образовалась из-за этой самой потери.
В итоге с четырёх с копейками и до семи тридцати я бездумно лежал в кровати, без сил отвести пустой взгляд от потолка. Чувства безысходности и потерянности несли меня на своих волнах по морю, состоящему из самых ужасных воспоминаний. Надежда, служившая мне плотом, постепенно распадалась на части, как и я сам.
========== Глава 5. Прогулка. ==========
Пятница. 23.
От бесполезных философских размышлений меня спас будильник. Впервые я не жалел, что время сна закончилось. Вообще, забавно было, что стоило только Мэй вспомнить о моих кошмарах — как вот и они.
Когда сестрёнка заявила, что хочет видеть меня на генеральной репетиции, я выпал в осадок. Она ведь только на днях роль получила. Как оказалось — до начала репетиций той пьесы ещё немало времени. А пока они заканчивают «Гамлета». Несмотря на это, утром она была не в самом лучшем расположении духа, что было довольно-таки необычно.
Всё утро мы с ней были как сонные мухи. Еле как доплелись до кухни, а потом и до школы. Даже умудрились опоздать на первый урок, и пришлось оставшиеся полчаса стоять. К третьему более менее пришёл в чувства, после того, как Мэй сбегала на перемене за кофе. Я не просил её, но нам редко приходится говорить о таких мелочах. Семнадцать лет сделали подобное слишком очевидным, чтобы озвучивать.
Третьим уроком была история. Как не проклинать расписание, в котором таким образом расположены предметы? Вечером я ведь так за историю и не сел. У Мэйбл спросить ума не хватило. Потому подходил я к кабинету только с желанием выброситься из окна. Или стать следующей жертвой нашей «аномалии».
Интересно было, как атмосфера тщетности бытия, что утром только-только успела отступить, снова начинала давить. Её примеру следовала и паранойя. Я не отношусь к доверчивым или даже открытым людям. Поддерживать с кем-либо зрительный контакт всегда слишком сложно, в особенности, если этого человека я не знаю. Даже смотреть в глаза Мэйбл — настоящая пытка. А она заставляет, когда считает, что я лгу. Тем не менее, наш прекрасный историк внушал какое-то особое доверие, каким-то образом располагал к себе. И это пугало. Даже больше, чем пропажа человека, больше, чем найденный труп. Чему я за свою недолгую жизнь научился, так это тому, что чаще всего обманывают те, от кого ты этого не ждёшь. Правда, помнится, из-за такой установки у меня были проблемы даже с доверием к Форду. Но это прошло, к счастью.
Волнения оказались абсолютно напрасными — никаких опросов, никаких тестов. «Ну, мы ведь только начали тему…» — на пару минут подумал я, но вариант, что его это просто не особо волнует казался более реалистичным. Вообще, урок проходил тихо. Крайне тихо. Только иногда кроме голоса Боуэна слышались влюблённые вздохи — что было совсем не удивительно, так как выглядел он в край молодо, будто бы только-только выпустился — и звуки карандаша, скользящего по бумаге.
Тишина длилась не особо долго. Где-то на двадцатой минуте урока тишину разбил чей-то крик. Особо впечатлительные чуть было не сорвались с места, но Боуэн смирил их таким ярым взглядом, что те со страхом сели обратно на свои места. Честно говоря, даже у меня в тот момент всё внутри похолодело. Его и так чёрные глаза, казалось, стали настолько тёмными, что стали поглощать любые блики света. Будто бы на тебя смотрит не обычный человек, а ты просто слишком долго всматривался в пустоту, и она решила ответить тем же.
Как только историк убедился, что все сидят смирно, его лицо снова приобрело надменный и спокойный вид, и он, будто бы ничего не произошло, продолжил тему. Этим он напомнил мне преподавателя физики — на уроке ни существует ничего, кроме урока. В каком-то смысле я считал это правильным, но приятным это не становилось.
Когда же прозвучал звонок, все быстро выбежали из класса. Вот только никто и понятия не имел, откуда именно тогда доносился крик. Потому все разбежались в разные стороны. Я же обещал не вмешиваться, потому, под пристальным взглядом сестры, медленно собрал вещи и вышел из класса. Тем временем, Боуэн стоял у окна, и крутил в руках подвеску на серебряной цепочке. Выйдя из кабинета, я прикрыл дверь.
— Окей, он довольно… — Начала Мэй и запнулась. — Жуткий. — Нахмурившись, наконец выдала она. — Мне вообще на секунду показалось, что сейчас крик раздастся внутри класса.
— Ты преувеличиваешь. — Ответил я, пусть и был полностью согласен со сказанным.
— Возможно.
Стоило нам подойти к кабинету химии, как Мэй тут же подхватили под руки девчонки из секции. Попрощавшись, она ушла на репетицию.
«Сейчас или никогда.» — я забросил портфель в класс и убежал к обратно к кабинету истории. О чём я думал? Сложно сказать. Я никогда особо не ладил со здравым смыслом, но это было уже через чур глупой идеей. К счастью или сожалению, исполнить её не удалось. Когда я пришёл, кабинет уже был закрыт. Бегу вниз, внимательно смотрю по коридорам — его нигде нет. Спустился даже на первый этаж, но без толку. На втором этаже смотрю расписание — у него окно. А пятым урок французского.
Я отправился на обед, так как всё равно больше дел не было, а после следующего урока нужно было уходить. Прихожу в кабинет химии со звонком и ужасным настроением. На урок я не настроен от слова совсем, но так как чтобы переписать конспект, нужно было у кого-то просить, я не пропускал и слова преподавателя.
Закончив с самым скучным в мире уроком, со спокойной душой выхожу из кабинета. Направляюсь к лестнице, что ближе к кабинету истории, пусть она и находится дальше. По пути мне улыбается удача, и мне удаётся встретить Боуэна. С каким-то особым удовольствием отмечаю, что на его лице впервые не играет привычная ухмылка.
— Неудачная вылазка? — Чуяла моя удача, что пора бы её кончатся.
— Не твоё дело. — С неподдельным гневом шепчет он, и я против воли улыбаюсь, проходя мимо. Надеяться на нормальную оценку я уже и не смел.
Тут же поспешил в спортивный зал, обрадовать физрука. На одну «сосиску в тесте» на уроке будет меньше, чем не счастье? Но рада этому была только «сосиска».
Очередная пьеса была, — как бы сказать, чтобы не обидеть? -до ужаса скучной. Пусть я и не ценитель классики в её первозданном виде, и вообще от литературы далёк, но даже при этом каждый раз скрипел зубами, наблюдая очередную переделку истории Шекспира. Зато Мэйбл это делало счастливой. Ну, как счастливой? Она каждый раз устраивала истерику, когда её не брали на главные роли. Или просто те роли, которые она хотела. Так было и с Офелией. Правда, на это она жаловалась недолго. Пока не узнала, что на роль Клавдия взяли Марселя. И после этого бедный парень знать не знал, куда деться от внимания моей альфа-близняшки. Всю репетицию она то и дело пыталась обратить на себя его внимание. Страшно было думать о том, что происходило вне сцены. Нервы у Марселя были точно стальными.
Сам же он играл более чем неплохо. И зависть, и ярость, и беспокойство на грани страха, всё это выглядело настолько искренне, что нельзя было усомниться в искренности его эмоций. Проникнуться его персонажем благодаря игре получилось лучше всего. Но на ранг выше была игра Дина. Не хотелось даже думать о том, через какие пытки на репетициях он прошёл, чтобы играть до такой степени хорошо. Меланхолия, потерянность, отчаяние — ими удачно была пропитана каждая нужная фраза. Интонация, взгляд, эмоция — всё было идеально гармонично.
Женские роли были сыграна на «терпимо». Им либо просто не хватало внимания по сценарию, либо они просто не были заинтересованы. Думаю, я бы не обратил на это внимания, если бы все играли так. Остальные играли вполне обычно — просто зачитывали заученные строки, явно без души и чувства.
Вообще, людям вроде меня грех судить. Я бы и одной эмоции не выдал, если бы на сцену вышел. Не люблю публику. В особенности большую. В особенности, когда ты должен идеально знать гору текста, и понимать, о чём он. В общем, для меня театр всегда был чем-то особенным и вызывающим восхищение.
Покидал я зал в приподнятом настроении, пусть и пришлось подождать Мэйбл. Только вот не долго счастье длилось. Пришло осознание, что я пропустил не только физру. Я ведь высидел всю пьесу, а значит, прошло два урока и три перемены. Тем не менее, писать объяснительную нужно было только в конце дня, так что я отправился на последний урок.
Когда на весь кабинет раздалась мелодия звонка, я уже готов был заказывать себе место на кладбище. Пока был на репетиции, совершил весьма необдуманный поступок — включил на телефоне звук. К счастью, надо мной сжалились и разрешили выйти. Ничего хорошего в этом, на самом деле, не было. Ведь как только я бы вернулся в класс.
Отец звонил по поводу того, что они с матерью задержатся допоздна. Это вполне можно было прислать сообщением, и не подставлять меня, но в моей жизни никогда как надо ничего не идёт. К тому же, нужно было ещё каким-то образом быстрее Мэй оказаться дома. Иначе пришлось бы убирать на кухне самый настоящий хаос. Готовила она прекрасно, но оставляла после себя столько «следов в истории», что у меня язык не поворачивался сказать: «Оно того стоило».
Разговор был коротким, а возвращаться не хотелось. Совсем не хотелось. Было решено скоротать время до конца урока и немного пройтись. На этаже камер ведь не было. И лишнюю пару получать было как-то не очень приятно. Так почему нет?
Странно, правда, что нас вообще выпускали, хотя только недавно случилось… Что бы это ни было, закончилось оно трупом. Да и недавние крики тоже явно не с проста были. Вообще, не было желания стать следующим, но что это я там говорил про «ловить на живца»?
Однако, рассчитывать, на то, что пойдёт так как я планировал хоть когда-то было крайне наивно. И убедился я в этом очень быстро. Ведь поймали меня.
Хватило пары секунд, чтобы в моей голове пронеслось больше миллиона вариаций того, что должно произойти дальше. Одна краше другой. Но ни одна в своём ужасе не достигала реальности. Реальность всегда, в принципе, была более пугающей.
— Ну и что это мы прогуливаемся во время урока, м? — От этого «мы» у меня всё внутри сжалось. Как говорится: «всё сказанное вами будет использовано против вас».
На осознание того, что меня держат, прижав к себе, ушло времени больше, чем должно было. Правда, в тот момент меня больше волновало, что у кого-то появилась дополнительная причина оставить меня после уроков, а в тот день этого хотелось меньше всего. Да и за последнее время был собран слишком плодородный урожай этих самых причин. Пора было прекращать.
— Поз-позвонить вышел. — Заикаясь, ответил я. Хотя догадывался, что вопрос был скорее риторическим.
— Что-то не похоже.
Отпускать меня он явно не был намерен. Это начинало напрягать всё сильнее и сильнее. Можно было ещё понять «эффект неожиданности», — от которого я чуть не получил инфаркт, — и всё такое, но потом…
Достаю телефон из кармана, на что он только хмыкает. Ну да, кто из кабинета без телефона выйдет? Удивил. Да и некоторые особы вообще причину смерти их одноклассницы — или не одноклассницы, — хотели запечатлеть на камеру.