Только старшинские бойцы продолжали торчать в полный рост, с глуповатыми улыбками таращась на бомбардировщики. Один даже выкарабкался наверх и приложил козырьком ладонь, пока пробегавший мимо Соколов не стащил его обратно:
- Что, рядовой, жить надоело?
На левом фланге заработала зенитка, застучав добротным деревенским молотком, и вокруг одной из "птиц" рассыпались редким роем черные облачка. Поначалу казалось, что самолет даже не замечает окруживших его разрывов. Но вдруг коротко вспыхнуло, и от намалеванного на фюзеляже креста потянулся длинный смоляной шлейф. "Лаптежник" попытался уйти из сектора обстрела и тяжело, как подстреленный коршун, завалился на крыло. Он даже успел развернуться, но потом полыхнуло еще ярче, и закутанная в огненно-черный кокон машина стремительно рухнула вниз.
Зенитка переключилась на другой бомбардировщик, но к этому моменту самолеты пошли на боевой заход. Словно обозлившись от постигшей стаю потери, они один за другим бросались вниз, раскалывая воздух пронзительным ревом.
Краем глаза Иван видел, как старшина чуть ли не прикладом ППШ пригибает к земле бойцов, оглушенных рвущимся с неба адским воем. Только один, тот, что с выбритыми висками, никак не хотел наклоняться и хлопал широко раскрытыми глазами на вышедших в пике "певунов". Не среагировал он даже тогда, когда самолеты в последний момент вырвались из падения, а рев сменился протяжным нарастающим свистом падающих бомб.
Взрывы изогнутой кривой потянулись вдоль окопов, нет-нет, да заскакивая в траншею. Вот заглохла зенитка, смешавшись с клочьями взметнувшейся земли. Вот подбросило обломок минометной трубы, за срез которой хваталась оторванная по локоть рука. А вот полыхнуло уже настолько близко, что грязь от взрыва гулко шлепнула по каске и лицу, заставив на миг зажмуриться. Но Иван все равно успел увидеть, как раскидало бойцов из соседнего взвода, словно жалкие тряпичные куклы.
А парень все стоял и таращился. Красноватый клочок земли медленно сползал по его щеке, будто подтаявшая льдинка, но он не обращал на него внимания. Иван было вскочил, чтобы привести его в чувство, но тут "лаптежники" пошли на новый заход.
Развернувшись, самолеты снизились и теперь приближались, скользя крылатыми тенями по обезумевшим от воздушного потока кустам. Некоторые бойцы вскакивали и стреляли, почти не целясь: кто из винтовок, кто из автоматов. Где-то на правом фланге даже застрекотал пулемет.
У одного "лаптежника" брызнула стеклом кабина, и он, резко нырнув, вспахал носом землю и загорелся. Но остальные хищные силуэты, смазанные кругами пропеллеров, остались неумолимы. На крыльях расцвели огненные лепестки, и к окопам потянулись дорожки всклокоченного дерна и перемолотой в пыль травы.
Кто-то из солдат успел нырнуть, но кто-то оказался не столь расторопен, и нити вздернутой земли нанизали их на свинцовый шов. Неожиданно звонко замолк и пулемет, поперхнувшись на середине своей ритмичной мелодии.
"Лаптежники" пронеслись над траншеей, лизнув горячим ветром по головам красноармейцев, и, развернувшись над лесом, опять пошли на снижение. Крылья снова ощерились огнем, а клочья земли, подпрыгивая, бросились к красноармейцам уже с тыла. Свинец снова прыгнул в окоп, пронесшись по траншее вскриками и лязгом, и тут же поскакал дальше.
Иван не видел жертв повторной "прополки", но судя по стонам и матюгам, они были, и не мало. На их же участке лишь пара дырок появилась в щитке "сорокапятки", сквозь которые сразу протиснулись пыльные лучи.
Иван поправил сползший с подбородка ремешок и приготовился к очередному заходу "певунов". Но гул почему-то не нарастал. Тогда он осторожно приподнялся над окопом и посмотрел на небо.
Самолеты не стали разворачиваться. Словно наигравшись, они улетали назад, пока полностью не скрылись на фоне солнечного диска.
Из блиндажа выскочила Катя с болтавшейся через плечо санитарной сумкой. Огляделась тревожно, пока не увидела парня со смешными висками. Тот все также стоял, слегка покачиваясь, и отрешенно пялился себе под ноги. Катя попыталась с ним заговорить, но тот не реагировал. Тогда девушка легонько потрясла его за плечо, и сразу же отпрянула, зажав руками рот. Парень пошатнулся, обмяк и заскользил спиной по доскам. Зацепившись за одну из них, каска съехала на бок, отчего сразу стало видно дыру и в ней, и в самой голове.
Иван отвел глаза и еще крепче сжал винтовку. Сделал тебе фашист фризуру, парень. Такую вот моду нам эта паскуда несет. Ну ничего, не беспокойся. Отсыплем мы еще и парикмахеру этому, и дружкам его за труды.
Старшина подскочил к Кате и с силой тряхнул:
- Опомнись, дочка! Ему ты уже не поможешь! Там еще раненые есть! - Слава мотнул головой за спину, откуда слышался чей-то протяжный стон.
Катя быстро закивала, и, спотыкаясь, бросилась туда. Старшина же подошел к погибшему и покачал головой. Сзади за ним на трясущихся ногах следовал белый, как мел, паренек с потемневшими то ли от грязи, то ли от страха веками:
- Как же так? Он что, умер? Вячеслав Маркович... Как? Вы же говорили... Как это...
- А вот так! - Рявкнул на него Слава, обернувшись. - Ты смотри, Чайкин, смотри! Вот как смерть выглядит! Настоящая! Это тебе не ваши готические забавы!
- Захаров же не гот... Он панк... Был...
- А ты приглядись! Внутри вы все равно одинаковые!
Зря, конечно, старшина так насел на парня. Вон, тот аж белиберду какую-то нести стал. Оплеуху бы дал, чтобы привести в чувство, да и ладно.
Вдруг со стороны врага послышался до боли уже знакомый шелестящий свист. Сзади оглушительно грохнуло, и в окоп швырнуло россыпью земляных ошметков. За первым прошуршал второй, и чуть в отдалении раскинулся еще один "цветок" из дерна и грязи. Затем последовали третий, четвертый, пятый, пока визг подлетающих снарядов не слился в единый вой, потонувший, в свою очередь, в непрерывном рокоте разрывов. Черные фонтаны взмывали тут и там, оставляя после себя зияющие воронки. Осколки мельтешили плотным навесом, и хотелось как можно глубже закопаться, припасть к земле, в надежде, что она, родная, убережет от их убийственного разлета.
Старшина продолжал что-то кричать, схватив Чайкина за воротник. Боец же лишь мотал головой и шевелил дрожащими темными губами. Слов Иван не слышал - какофония ревниво отметала любой посторонний звук. Но было понятно, что Слава пытается втолковать что-то несчастному парню, явно повредившемуся рассудком.
Артобстрел уже пошел на убыль, когда один снаряд лег совсем рядом с ними. Осколки прошли мимо, но Чайкину хватило и ударившего по ушам грохота. Он вырвался из Славиной хватки и судорожно полез из окопа, тараща подведенные темным глаза. Остановить его было уже не успеть, хотя старшина и продолжал орать тому вслед:
- Стой, дурак! Стой!
Слова пробились лишь на миг, чтобы тут же быть прерванными очередным шелестящим визгом. А секундой позже на месте выскочившего-таки наверх красноармейца взлетел земляной столб. Словно кадры кинопленки сменились: вот стоял человек только что, потом бац - и нет его. И даже намека не разглядеть в осыпающихся черных комьях.
Отдельные снаряды еще падали, но уже далеко, когда солдаты в окопе деловито засуетились. Кто-то утаскивал в блиндажи раненых, кто-то торопливо волочил ящики с боеприпасами, а кто-то уже пристраивал поудобнее винтовки, целясь на высившиеся в стороне противника холмы. Фрицев пока было не видать, но то, что они сейчас попрут - сомнений не оставалось. Если самолеты и могли попутаться, то артобстрел случайным не был.
Водрузив пулемет обратно, Демьян повел стволом, а Петька продолжил спешно набивать патроны в уже вставленную ленту. Возле "сорокапятки" затрещал вскрываемый ящик, и Илья загнал в казенник тускло блеснувший снаряд. А Юрис, уже воткнувший сошки своего ружья в бруствер, подозвал бойца с дырявыми ушами.
- Эй, парень! Давай-ка сюда. Поможешь мне.
- А что делать-то надо?
- Патроны будешь подавать.
Молодчик покраснел и вздернул поросший куцей бороденкой подбородок:
- Подавать? Не буду. Это ущемление моей индивидуальности.
Юрис посмотрел на него, как на контуженного. Но тут раздался голос старшины:
- Еще как будешь, Семенов! А философию оставь для дружков своих обкуренных! Растаман, мать твою...
Парень вспыхнул пуще прежнего, но замолчал. Юрис похлопал его по плечу:
- Не грусти. Все мы в одной упряжке, господ здесь нету. Как звать тебя?
- Вадим.
- А меня Юрис. Будем знакомы.
Семенов подумал немного, потом спросил:
- А вы откуда? Имя такое...
- Необычное? Да из Риги я. Знаешь, сколько там Юрисов? Что Иванов в твоей Москве.
Он рассмеялся и, найдя глазами Ивана, подмигнул. Тот улыбнулся в ответ.
- Из Риги? - Переспросил Семенов. - Вы же там вроде фашистов любите, не?
Возможно, он и заметил бы, как зыркнул старшина, если бы латыш не схватил его за грудки и не припер к стенке окопа.
- Кого мы любим?! Да ты, пацан, спятил! Ты видел когда-нибудь повешенного ребенка? А избу, сожженную вместе с жильцами? Нет? И не дай тебе Бог! А я вот видел! И лучше скажи мне, что ты просто оговорился, иначе...
Старшина незаметно подошел к Юрису и положил руку на плечо. Тот вздрогнул, но хватки не ослабил.
- Ты его извини, - сказал Слава неожиданно спокойно. - Не со зла он. Просто в... на призывном пункте разные слухи ходят. Вот и наслушался, дурачок.
- Ладно, что я в самом деле, - Юрис отпустил парня, и даже оправил ему гимнастерку. - А ты, пацан, не верь всему, что люди говорят. И не бойся, - он снова улыбнулся, - а то вон, даже кучеряшки поникли.
- Это дреды, - пробормотал тот, хватаясь за волосы. Латыш удивленно вскинул бровь, но тут показался Соколов:
- Взвод! - Заорал он. - По местам! Приготовиться к обороне!
Лейтенант приник к биноклю, но уже и невооруженным глазом можно было увидеть возникшее на холмах движение. Пока это походило на муравьиную возню, только Иван не понаслышке знал, что из таких "насекомых" обычно вырастает. А еще через несколько минут, когда сквозь расстояние стало пробиваться урчание моторов, детская иллюзия вовсе рассеялась в прах.
Немцы пошли в наступление. Солнце стояло в зените и прекрасно освещало их мрачное воинство, надвигавшееся темной стеной. Впереди, подминая заросли кустарника и молодые деревца, ползли громады танков. Следом, переваливаясь на кочках, катили угловатые коробы бронетранспортеров. А густые цепи пехоты переплетали силуэты машин длинными серыми нитями, завершая сети, в которых предстояло до смерти запутаться советским солдатам. И хотя в прошлом году этой паутине уже случилось порваться, немцы все еще не сомневались в ее прочности. Ведь пол-Европы по сей день трепыхалось в ее липких путах, без особой надежды вырваться.
Иван передернул затвор и прижался к брустверу. Вдохнул поглубже и медленно выдохнул, привычно разгоняя напряжение. Да, приближавшиеся тонны железа были сделаны, чтобы убивать. Только вела-то их все равно плоть. Так что надо лишь ковырнуть посильнее, а там уже дело техники.
Он похлопал по оттопыренному карману, гулко звякнувшему россыпью патронов. На бой хватит, и еще останется. Жаль только, с автоматом пришлось расстаться. Славная была машинка, пока в последнем бою не покорежило осколком. А ведь мог и сам тот осколок схлопотать.
Немцы приближались. К реву моторов добавился скрип гусеничных траков, и вскоре отдельные силуэты сверкнули короткими вспышками. Перед окопами тут же расцвели черные-рыжие бутоны взрывов.
- К бою! Огонь!
Захлопали винтовки, затрещали автоматы. Пули устремились в сторону врага, рассыпаясь среди серых мундиров земляными фонтанчиками. Фрицы ускорили шаг, пригибаясь и прячась за техникой, но жалящий свинец уже начал свой методичный сбор. То тут, то там в цепи фашистов появлялись прорехи, блестели сбитые каски, мелькали выпавшие из рук карабины. Послышались крики и вопли, в которые уже вполне отчетливо вплетались лающие немецкие команды.