Ай да жабоид, ай да кикиморин сын. Как удачно придумал. Только мама его с этим, похоже, не согласна.
- Забудь! - гневно воскликнула Матильда Андреевна.
- Мама! - не менее гневно воскликнул жабоид. - Без него у нас ничего не получится. Он нужен. Очень нужен.
- Но, - кикимора едва не зарыдала, - достать его всё равно что... по краю лезвия... по самому краю.
- Надо будет - значит, по краю. Ты же знаешь, мама, ради Василисы...
Матильда Андреевна поднесла ладони к лицу. Жабоид шагнул к ней, обнял. Она украдкой вытерла слезу.
- Ох, сынонька мой... Где меч-кладенец запрятан, один лишь дед Лаюн знает, а выпытать у него...
- Выпытаем, - уверил её Дмитрий Анатольевич. - Ты скажи только, где искать дедушку.
- Где... Всё там же, в Курином околотке. Вот только сомневаюсь, что получится у вас.
- Получится. У меня не получилось бы, а с Игнатиусом... Видела бы ты, как он Верлиоку завалил.
- Верлиоку? - вновь встрепенулась женщина. - Вы мирянина убили?
Жабоид растеряно заюлил глазами, понимая, что сболтнул лишнего.
- Завалили или... ранили... Он упал, мы взяли Горбунка...
- Так вы ещё и Горбунка украли? - Матильда Андреевна посмотрела на болонку, та от радости, что на неё наконец-то обратили внимание, завиляла хвостом. - Великий Боян...
- Мам, ты только не говори никому.
- Не говори? Да завтра и без меня весь Мир об этом знать будет. За вами такая охота откроется! Горе мне... Все законники на вас ополчатся.
Матильда Андреевна очень расстроилась, и у меня впервые зародились сомнения относительно того, что мы всё делаем правильно. Судя по её реакции, мы преступили черту, которую ни в коем случае не должны были преступать, и отныне радость встреч с гномами окажется не самым сильным потрясением.
- Что ж с вами делать... - Матильда Андреевна приняла вид серьёзной дамы из департамента образования. - Поступим так: сейчас покушаете, отдохнёте, а с утра пораньше отправляйтесь в Куриный околоток. Отныне вы оба - отверженные. Здесь вам оставаться опасно, ибо охотники в первую очередь сюда нагрянут.
Глава седьмая, из которой становиться ясно, что мифы о Пегасах не такие уж мифы
Из Болотной лужи мы уехали затемно. Провожать нас вышел весь обслуживающий персонал комплекса - обнимали, хлопали по плечам, желали удачи. Дмитрия Анатольевича здесь любили и уважали, что не удивительно, ибо местный народ состоял исключительно из кикимор и леших. Весьма спаянный коллектив, можно сказать, клан, а мама жабоида в нём глава. Петрович, охранник со стоянки, подарил мне пачку патронов и патронташ. Матильда Андреевна поколдовала, пощёлкала над патронташем пальцами и сказала, что теперь на нём тоже заклятие скрытости, и я могу носить его вместо брючного пояса.
- Телефон возьми, - сунула она жабоиду старенькую "раскладушку". - Я симку от чужого глаза спрятала, неделю вас не вычислят.
- Зачем он мне, мам? Кому звонить-то?
- Мне позвонишь, чтоб я не волновалась.
Подкатил Горбунок, я сел на место водителя, жабоид устроился сзади - именно устроился, потому что он не сел, а улёгся и ещё ноги вытянул. Горбунок моргнул фарами на прощанье и выехал на дорогу. Трасса была пустая, и только ветер вил по асфальту снежную крупу.
- Что значит отверженные? - спросил я, когда мы отъехали от гостиницы.
Жабоид дремал, разговаривать ему не хотелось.
- Забей...
- Гвоздь в твою деревянную голову! Какие такие отверженные?
Я был настроен весьма решительно. Меня совершенно не устраивала роль жертвы, а из разговоров болотных служащих я выслушал, что отныне на нас ополчатся неведомые охотники. Тот же Петрович, одаривая меня патронами, сказал, дескать, пригодятся, и попрощался, как с покойником.
- Не паникуй раньше времени, - зевнул жабоид. - Это мама краски сгустила, чтобы я осторожнее себя вёл, а на самом деле ещё не факт, что нас в списки внесут. А если и внесут, то столько времени уйдёт. Бюрократия...
В заднее стекло ударил сноп света. Я на мгновенье ослеп, закрыл глаза ладонями и почти сразу услышал глухой шлепок. Горбунок заверещал, привстал на задние колёса и резко рванул вперёд. Я несколько раз зажмурился, надавил пальцами на глаза и, когда зрение восстановилось, увидел торчащий в стекле болт арбалета. Жабоид его тоже увидел, выдохнул и впал в прострацию.
Великий Боян, нашёл время. Я сунулся к зеркалу: в потрескавшемся прямоугольнике отражался качающийся силуэт автомобиля с включёнными по всему контуру прожекторами. Они нещадно слепили и выжигала глаза. Я потянулся к бардачку - кажется, видел, где-то там... были... Ага, вот. Солнцезащитные очки! Старенькие, допотопные. Я схватил их, нацепил на нос. Теперь мне по барабану все ваши фонарики.
Следующим движением я вытащил обрез. Стреляете из арбалета? Хорошо. А как вам примочки из свинцовых шариков?
Действовал я быстро, и сдаваться не собирался. Внутри меня взматерело чувство непризнанного героя и разлилось по кровяным жилам доброй порцией адреналина, и вместе с адреналином ударила в голову злость. Нет, дорогие мои, просто так я себя убивать не позволю. Пусть я преступник и совершил злые деяния, - но не по своей воле, и потому имею право на адвоката.
- Горбуночек, ну-ка сделай мне кабриолет...
Крыша наполовину сдвинулась.
- ...и подпусти их на шагов пятнадцать.
Горбунок проникся моими мыслями и настроением, и позволил врагу приблизиться почти вплотную. Я встал в полный рост. Фары слепили даже сквозь очки. Но это ненадолго. Я вытянул руку и послал оба заряда в прожектора. Несколько фонарей лопнули серебристым фейерверком, автомобиль заелозил, заходил из стороны в сторону. Не ожидали, сволочи, отдачи.
Возле уха свистнуло, не иначе ещё один болт. Но такие превратности меня сейчас заботили мало. Я перезарядил обрез и выстрелил, целясь на этот раз по колёсам. Картечь высекла искры из асфальта, водитель успел крутануть баранку и уйти к обочине. Я снова перезарядил. Встречный ветер сверлил затылок, голова онемела, пальцы превратились в сосульки, зато возросла ненависть к тем, кто нас преследовал.
- А что на это скажете? - прошептал я и выстрелил по лобовику.
Послышался явственный треск, стекло пошло трещинами, но не разлетелось, как я того ожидал. Бронебойное? Подготовились ребятки.
Третий болт чиркнул по крыше, оставляя в память по себе длинную царапину. Я нагнулся. Пристрелялись, гады. Стрелок у них, видимо, не из лучших, но рано или поздно один чёрт засадит в правильное место. Я поднёс пальцы ко рту, подул на них, отогревая. Взгляд мой снова сместился на болт в стекле. Надо бы его вытолкать наружу, а то Горбуночку больно.
Рукоятью обреза я выбил болт, и дыра моментально затянулась, а Горбунок тихонько бибикнул, благодаря меня.
Автомобиль снова приблизился на расстояние моего выстрела. Я выпрямился, разворотил дуплетом оставшиеся прожектора и снова присел. Видимость стала лучше. Без теребящего блеска фар и в свете занимающегося утра, я разглядел машину преследователей. Это был Додж пикап - огромный, как танк, и чёрный, как сама смерть. Стрелять из кабины было неудобно, и стрелок, видимо, находился в кузове. Что ж, подождём, когда он высунется, и попробуем сразить его дробью.
Я ошибся, стрелков оказалось двое. Первый поднялся над кабиной, я мгновенно вскочил, разрядил в него дробовик, и тут сбоку появился ещё один и запустил в меня болт. Я не среагировал. Я не ждал его появления, и только увидел направленный на меня арбалет. Среагировал Горбунок. Он резко вильнул, а я почувствовал прикосновение к правой щеке холодного железа. Голова дёрнулась, я упал на сидение и застыл. Господи... Великий Боян... он должен был попасть в меня. Должен...
Щёку жёг адов огонь, на правый рукав куртки капала кровь. Она капала быстро, почти лилась. Я снова потянулся к бардачку, отыскал бинт и широкими кругами стал наматывать его себе на лицо. На первое время сойдёт и такая перевязка.
Додж чуть поотстал, видимо, преследователи решали, что делать дальше, а я взялся за подсчёт боеприпасов. На отражение первой атаки у меня ушло десять или восемь патронов, да вчера на Верлиоку потратил четыре, итого по максимуму четырнадцать. Почти всё, что дал сосед Толик. Хорошо, что Петрович презентовал пачку, а то вторую атаку пришлось бы отбивать плевками.
А потом что? Если охотники напали на нас, то всяко не для того, чтобы отпускать, а при такой интенсивности боевых действий патронов мне надолго не хватит. Пусть вторую атаку я отобью. И третью. А потом... Можно, конечно, доскочить до ближайшего поста ГАИ и встать под защиту наших славных автоинспекторов. На них-то охотники всяко нападать остерегутся. Но, боюсь, времени на скачок не хватит.
- Горбунок, ты ещё прибавить сможешь?
Москвич обиженно чихнул мотором, и стало понятно - не сможет. Значит, надо искать иной путь решения задачи. Где только его искать?
Додж приблизился, и я разглядел застывшее над кабиной шестиствольное рыло Гатлинга. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Арбалетами они только разминались, теперь возьмутся за нас по-настоящему. Это не какие-то там болты разбрасывать, это крупнокалиберные пули до ста штук в секунду. Даже представить страшно, что они могут сделать.
Перед глазами поплыли строки некролога по мне:
...В декабре в той стране
Снег до дьявола чист,
И метели заводят
Весёлые прялки.
Был человек тот авантюрист,
Но самой высокой
И лучшей марки...
Слово "был" в этих строках казалось наиболее обидным, ибо виновником всего происходящего я считал проклятого жабоида. Именно он заманил меня в Песчаную яму и обманными действиями и лживыми словами вынудил убить прекрасного мирянина Верлиоку Никодима Аристарховича. А ведь я только жить начал. Впереди столько новых открытий, новых впечатлений, новая любовь. Василиса, Василисушка, птичка моя райская...
И тут меня осенило.
- Горбунок, а ну прикинься дельтапланом!
Горбунок радостно заржал, и тот час крыша вернулась на место, салон сжался, а с боков начали расти крылья. Москвич подпрыгнул, будто на трамплине, приподнялся, крылья сделали взмах, второй и - блин буду - мы полетели. Полетели! Мы поднялись над дорогой, над лесом. Горбунок снова взмахнул крыльями. Слева всходило солнце; залитое его лучами небо казалось искрящимся и таким жизнерадостным, что возникало мгновенное понимание - это и есть счастье.
Снизу вдогонку нам ринулись золотистые трассеры, но поздно. Слишком поздно. Горбунок ушёл на вираж, сделал бочку, и трассеры проскочили далеко стороной. Вау! Я лётчик. Я лечу, в смысле, летаю. Господи, в смысле, Горбунок, ты настоящий Пегас! Только осёл.
Я развернулся к заднему сиденью и от всей души влепил жабоиду подзатыльник, и когда он заморгал зенками, приходя в чувства, сказал:
- Бюрократия, говоришь?
Жабоида я ругал долго. Я награждал его самыми скверными эпитетами, какие только мог вспомнить, и сравнивал его с вещами и местами, о которых нормальные люди даже не подозревают. Большинство из этих сравнений я почерпнул из лексикона старшины нашей роты прапорщика Заварухина. Помню, тот выстраивал нас перед казармой после каждого залёта, и проводил профилактическую беседу на тему любви к армейским порядкам и обязанностям. Командир дивизии однажды услышал такую беседу, после чего прапорщик Заварухин стал старшим прапорщиком, а мы поняли, что обязанности - вещь неоспоримая и неизбежная.