И оставшись наедине, Принципия знала, что должно быть, и это не вызвало ни страха, ни отвращения. Тогда, в свой первый и пока что последний раз, в той волшебной примерочной мадам де-Селявиль, она, если уж начистоту, так ничего и не распробовала, из того, о чем говорят шепотом. Было страшно, был обжигающий голую спину холод кушетки, было бешено бьющееся сердце, была внезапная резкая боль, и боязнь вскрикнуть от этой боли. Да, конечно, было пьянящее ощущение губ, были руки, источавшие жар и силу – руки, казалось, были везде, и, если что и было приятное, то это именно те поцелуи и ласковые прикосновения этих грубых ладоней. И все это тогда быстро кончилось, и надо было в спешке одеваться и приводить себя в порядок. Под строгим взглядом собственных отражений, которые все видели, все знали и понимали.
Чего-то подобного Принципия ожидала и сейчас. А вышло все по-другому. И это другое, то, что только что было – а сколько оно, это другое, длилось, просто выпало у нее из памяти, то ли мгновенье, то ли вечность – это вот, после чего она теперь лежала в блаженном бессилье, совсем не вызывало никакого стыда. Может быть, потому, что в этой комнатушке не было зеркал?
Конечно, они не так сразу молча завалились в койку. Они, оставшись тут, наедине, долго просто говорили. О разном, но, в основном, конечно, о себе. Алеф рассказал, как впервые увидел ее, и она честно пыталась вспомнить, видела ли тогда его. Не вспомнила. Да, наверное, и не видела.
Рядом сопел на соломенной же подстилке маленький Геркуланий. Он был молодец, он не стал мешать им. Спал себе, и спал. И благодарная мать встала и подошла к нему, опустилась на колени и тихо прикоснулась губами к его лбу. Она словно просила у него прощения. И он улыбнулся. Он простил ее. А больше-то ее благословить было и некому. Не сестре же, которая ночевала тут же, в соседних покоях, и чей крик иногда доносился до них с Алефом через стенку. Похоже, ей тоже было хорошо, и она тоже не нуждалась ни в чьих благословениях и ни в чьем разрешении.
– Сколько тебе лет? – Спросила Принципия.
Она легла и вновь прижалась к Алефу. Так лежать было приятно, и почему-то совсем не хотелось спать.
– Сорок восемь.
– Ничего себе, – лениво удивилась Принципия, – да ты мне в отцы годишься. Ты мне казался моложе.
– Наверное, это потому что я мало пью. Просто хорошее здоровье.
– У тебя, наверное, было много женщин…
– С чего ты взяла?
– Ну, просто… за столько лет. Да и вообще…
– Были, конечно. Но не больше, чем у других. Я, вообще-то… – он замялся в некотором смущении, – ну, я не бабник. Если ты понимаешь…
Принципия кивнула. Уж столько-то она понимала, что бы он там про нее не думал.
– Ты женат?
– Нет.
– Почему? Ты должен нравиться женщинам. Прости за любопытство. Можешь не отвечать. Возможно это какая-нибудь печальная история?
– Да нет, все гораздо проще. Я, видишь ли, не из аристократии. Мой отец был простым шорником в городишке в Хорошании. Ну, ты знаешь, очень глухие места. Отец был неграмотным, а меня взялся учить наш приходский священник. Выучил кое-чему, а потом оказалось, что он хочет от меня… ну, видимо, в качестве благодарности, еще кое-чего, ты понимаешь?..
– Не совсем. Чего он мог от тебя хотеть?
Алеф приподнялся и взглянул в широко открытые глаза Принципии. Похоже, она и в самом деле ничего не понимала. Ну что ж, это даже хорошо. Такая чистая девочка. И как же ей сказать?..
– Видишь ли, есть мужчины, которые любят мальчиков.
– Любят мальчиков? Ну и что? Если мальчик хороший…
– Ты не поняла. Они их любят, как женщин.
Принципия молчала, но недоумение, написанное на ее лице, говорило само за себя. Эта сторона жизни была ей совсем неизвестна.
– Ну, вот, смотри… вот то, что у нас с тобой было, это хорошо?
Принципия смутилась. Она почувствовала, как кровь приливает к щекам. Хорошо, что в темноте не видно.
Она молча кивнула.
– А теперь представь, что вместо тебя был бы какой-нибудь юноша. Как бы это выглядело?
Принципия смущенно фыркнула. То, что ей говорил Алеф, было нелепо.
– Так он что, хотел, чтобы ты лежал с ним и целовал его?
– Да. И не только.
– А что еще?..
Она замолчала. Глаза у нее стали еще шире, хотя, казалось бы, куда еще…
– Так… так это же невозможно. Мужчины же… у них…
Она опять замолчала, все так же изумленно глядя на невозмутимого Алефа.
– Возможно, – сказал он со вздохом.
Потом он просто поцеловал ее. И долгий этот поцелуй поставил точку в их нелегкой дискуссии.
– В общем, ладно, – сказал он ей потом, когда они еще раз на практике выяснили чем же мужчины отличаются от женщин, – тогда я его чуть не убил, того священника. Впрочем, это я уже потом узнал, что не убил, а тогда-то, по правде говоря, думал, что убил. И ничего мне не оставалось, как бежать оттуда. Вот я и убежал. Было мне тогда пятнадцать. И шел я куда ноги несли. И тут мне чертовски повезло. Там, в тех краях, ты знаешь, конечно, граница рядом. Ну и, понятно, как всегда в таких местах – контрабанда. У нас там полсела – отъявленные контрабандисты были, сам я с ними не связался только потому что папаша мой меня сильно своим делом загружал, так что не до того было. Ну, а где контрабанда, там и пограничная стража. И у них часто бывают стычки, ну, если, конечно, не договорятся. Вот я так брел-брел, да и наткнулся на сильно раненого офицера-стражника. Его товарищей всех подчистую вырезали, а его не добили, проглядели. Хотя, если бы не я, то он там бы и помер все равно. Рана-то была нешуточная, и крови он много уже потерял.
Он помолчал, вспоминая, как оно там было, и думая, что из этого стоит рассказывать, а что и нет.
– Одним словом, спас я его. Дотащил как-то до их казарм. Он выжил. И оказался неплохим человеком. Отдал меня в учебу – уже настоящую. Потом – училище. Взяли, опять же по его рекомендации. К тому же мне ведь медаль дали за его спасение, представляешь? До сих пор где-то у меня дома лежит. Моя первая! Ну, а с медалью-то… Так что пошло у меня дело. И вот, насчет женитьбы. Выбился я в люди. Общаться стал с дворянством, с аристократами, и, понимаешь, брать в жены простолюдинку мне уже было как-то не с руки. С нею-то меня бы уже в гости никто приглашать бы не стал. Я-то сам, вроде как свой стал, а она бы… Но, в то же время, свой-то свой, а свою дочку за меня никто бы не выдал. Даже разговору такого быть не могло, это же такой скандал был бы – что ты!
– Да, я представляю, – задумчиво сказала Принципия, – у нас тоже похожий случай был. Я, правда, еще маленькая была, но разговоры-то были, я их слышала и запомнила. Фрейлина одна сошлась с конюхом. Говорят, хотели пожениться. И куда-то ее отослали, не помню, то ли в монастырь, то ли в какое-то имение каких-то наших дальних родственников. А с ним что – даже не знаю. Не стало парня, и все.
***
Те, кому не хватило места в маленьких домиках – а таких было большинство, устроились вокруг. Разбились человек по пять, по шесть, разожгли костерок, вскипятили воды в котелке, сварили кашу из припасенного пшена, поужинали, выкурили по трубочке под неспешный треп, да и завалились спать, доверив свою жизнь часовым, расставленным по периметру лагеря. Кто-то, свернувшись калачиком, и придавив ухом вещевой мешок уже спал, укрывшись плащом, кто-то, заложив руки под затылок, бессонно пялился в темное пустое пространство над собой. Там, далеко, все было так же как и внизу, как и везде. Там шла своя война, там свое, небесное воинство расположилось на ночевку, и их костры горели в вышине, словно отражение тех, что горели тут. Одни ярче, другие, видать, уже затухали. Там, возле них, уже, наверное, все уснули, и некому было подбросить веток в умирающее пламя.
Там, невидимый и неслышимый, на долю секунды загораживая крыльями звезды, несся темный дракон. Он миновал скопление огней внизу. Он знал, что это такое, они его не интересовали. Сейчас он отлетит подальше, высмотрит стадо оленей у речки, поужинает, и полетит дальше, в поисках таких же огней, но уже чужих.
Он будет летать всю ночь. Ангел-хранитель, дракон-разведчик. Несуществующий и невозможный сказочный крылатый змей по имени Пафнутий.
***
– Ночью наш дракон видел скопление огней. Похоже на войско, – сказала Принципия своей царственной сестре за завтраком.
– Вот как? – Сердеция вежливо улыбнулась, и, положив вилку на стол, взглянула на Принципию. – А что за войско, он не разглядел?
– Нет. Но я попросила нашего мага, Ленни, он полетел туда. Скоро вернется и все расскажет.
***
Арбокорское войско готовилось к хорошей драке. Разведка донесла о том, что недалеко – дневной переход, не больше, находится противник. Причем не ахинейцы, как ожидалось, а амиранские войска, вернее то, что от них осталось. Ну, что ж, скоро не останется и этого.
Было не совсем понятно, что они вообще тут делают. Похоже, что сюда их загнали как раз ахинейцы. Ну, и каков же их дальнейший план? Куда это они собрались? Если и дальше туда же, там уже граница Ахалдакии. Туда что ли? Впрочем, не важно. Надо взять Бенедикта живым. Вот пусть и поведает о своих планах.
Герцог ван-Гайзермейстер улыбнулся. Это неплохая идея – привезти с собой самого Бенедикта. Это стоит всех захваченных с бою знамен. А может, и правда, взять под себя этот дурацкий Амиран? А что?
Он задумался. Мысли рождались прямо по ходу. Эти идиоты в Совете хотят захватить порты на побережье. Взять Эрогению за глотку. Можно, конечно, но можно же и не так. Не так грубо, господа! Не так откровенно. Пусть эрогенцы контролируют прибрежную зону. А мы не дойдем. Мы остановимся. Мы не будем ввязываться с ними в конфликт. Но мы будем рядом. Мы не станем сейчас душить их, но наша рука, наш железный кулак всегда будет возле их нежного горла. И, если что… И они прекрасно поймут это. Понять-то поймут, а сделать ничего не смогут, потому что перебрасывать войска морем – это, я вам скажу, та еще задача. А нам ничего такого не надо будет, и в любой момент…
То есть, они будут живы только до тех пор, пока мы им будем это разрешать. И пускай только попробуют!..
И герцог рассмеялся.
– Ну что, господа, – обратился он к стоящим вокруг генералам, – повоюем?! Кажется, нас не ждут.
***
Гордон Шарк был адмиралом. Адмиралом в отставке, и было ему уже семьдесят пять лет. И этот семидесятипятилетний моряк сидел в седле с видом заправского кавалериста. Он ехал рядом с Бенедиктом в центре его войска, ехал туда же, куда ехал и сам Бенедикт, и вся его немногочисленная потрепанная гвардия. И, так же, как и всем остальным, деваться ему было попросту некуда.
– А вы, адмирал, хорошо держитесь, – сказал Бенедикт, – я имею в виду – в седле. Не ожидал от моряка.
– О, Ваше Величество, я так давно уже покинул палубу. А на суше, сами понимаете… Ну, не в коляске же мне. Как-то даже и не прилично. Да и удобнее на лошади, что по полям, что на охоте.
Адмирал, действительно, давно уже отошел от дел. Вернулся в родовое поместье, где и жил один, не считая слуг. Жил до недавнего времени. Солдаты буквально чудом спасли его, вынули из петли, куда его уже определили те самые крестьяне, что еще позавчера снимали при виде его шапки и кланялись в пояс.
– В прошлом году, – рассказывал потом адмирал Бенедикту с Куртифлясом, когда его представили им, едва живого, – у нас, да и во всей округе случился неурожай. Так я отдал им все запасы зерна, что у меня оставались. Да еще и прикупил. Ох, как же они меня благодарили! Отцом называли.
– Так что же?.. – Перебил его Бенедикт, сжимая кулаки.
– Да приехали какие-то из столицы. Говорят, указ вышел – вся земля, мол, крестьянам. Помещики, говорят, этот указ перехватили, чтобы землю свою не отдавать. Вот собрались, да и пошли ко мне скопом. А я даже и понять-то поначалу не мог, чего они там мне орут. Бить начали. Потом что-то вроде суда надо мной устроили. Староста их у них там судьей был, а эти, приезжие – первый раз их увидел, у него вроде помощников. Важные такие, хоть и молодые. Похожи на студентов. Ну и вот, за неподчинение царскому указу – представляете?! – приговорили меня к повешению. А пока суд, смотрю, а усадьба уже горит. Интересно, зачем?
Вот так старый моряк и попал в это сухопутное воинство. Толку от него было – чуть, но поговорить с ним было интересно, чем сейчас Бенедикт и занимался. Пока делать было все равно нечего.
– Я с вами совершенно согласен, Ваше Величество, – говорил адмирал едущему рядом с ним монарху, – мало того, на море это так даже и вполне в порядке вещей, и не считается чем-то зазорным. Однажды и со мной был подобный случай. Это еще при вашем батюшке было. Мы тогда, помнится, с эрогенцами Наветренные острова делили, в Казарском проливе. Не помните того инцидента?
Он подождал, пока Бенедикт как-то неопределенно качнул головой, и продолжил:
– Я тогда еще совсем мальчишкой был. Лейтенантом на «Блаженном Антуане». И вот зажали нас тогда три фрегата, и деваться нам тогда совсем некуда было. Или идти на таран и гибнуть всем, или сдаваться, потому что в абордажном бою они бы нас точно побили. И тогда командир направил нашего «Антуана» к берегу, на скалы. И мы выбросились на эти скалы. Я, помнится, тогда чуть не утонул. А берег был Ликандрский. И ничего, интернировали они нас, а потом домой отправили. И я еще после этого успел с теми же эрогенцами повоевать.
– Да, да, адмирал. Это, конечно, не совсем то, но… Там, у Ахалдакского хана мы получим передышку, я отправлю людей в Амиран, пусть зовут добровольцев – а они будут, я уверен! Мы нарастим численность войска, мы будем проводить учения, отрабатывать взаимодействия пехоты и конницы с нашими «бессмертными».
Он взглянул на адмирала.
– Вы же познакомились уже с нашей бессмертной гвардией? С нашими сверхсолдатами?
Адмирал нахмурился и кивнул.
– Ну, и как? Впечатляет?
– Да уж… Не хотел бы я с ними столкнуться в бою.
– Вот именно! Но мы, пока, к сожалению, не умеем еще ими пользоваться. Это новое для нас оружие. Но мы научимся. И тогда!..
Он сжал кулак и помахал им перед собой в воздухе, демонстрируя собеседнику печальные перспективы всех, кто осмелится встать у него на пути. После всех полезных преобразований, разумеется.
– И ахалдакское воинство призовем на помощь. Нет, – он покрутил головой, – право же не завидую я тем, кто там будет…
Внезапно ровное течение воинской массы словно бы запнулось, запнулся и Бенедикт, резко замолчав, выпрямившись в седле и вытянув шею. Он пытался разглядеть, что же там, впереди, где, вроде, ничего и никого не должно было быть.
Резко взвыла труба. Мотив был знакомый и всем известный: «тревога!». И кто-то конный уже пробирался к Бенедикту, а за ним еще один. Кричали командиры, перестраивая солдат.
И холод сквозняком прошелся по спинному хребту Бенедикта, и тоскливо сжалось болезненным спазмом сердце. Похоже, это был конец.
3
Их было приблизительно полсотни. Полсотни бойцов набранных из жителей Трехгорного и соседних с ним сел. Полсотни отборных здоровых молодых парней, прошедших в свое, не так уж и далекое, время службу в вооруженных силах – кто где, но преимущественно в кавалерии. Армия Амирана с приданными ей тремя десятками тысяч добровольцев из дружественной Ахалдакии, откликнувшихся на призыв законного представителя власти подвергшейся чужеземной агрессии страны – наследника престола Ратомира. Он же и возглавлял этот объединенный отряд.
А рядом с ним невозмутимо скакал по родным степным просторам вождь добровольческой армии, тоже наследник, Бунимад-ага-Ган. Впереди них, дальше, чем позволял видеть ровный горизонт, скрытая за ним, скакала передовая сотня, разведчики, но гораздо дальше, дальше и выше, высоко в безоблачном небе осуществлял стратегическую разведку старый маг бен-Салех. Далеко уже позади, на месте последней стоянки бен-Салеха поджидала повозка. В ней, под охраной полусотни надежных головорезов со всеми удобствами разместились старая Йага и молодая ее воспитанница по имени Ликантропия, охотно, впрочем, отзывавшаяся и на более короткое имя – Лика. Сейчас, пока бен-Салеха не было, можно было и разместиться поудобнее, и поговорить о том, о чем, может быть, в его присутствии говорить и не стали бы. Вот закончится его рейд, выйдет он из-за кустиков, куда отошел, чтобы взлететь оттуда в облике степного беркута, и тронутся они, спеша догнать остальное войско, ушедшее вперед.