Дауд подошел к той хижине, где раньше проживал дедушка Сам – маг, приносивший некогда удачу и хорошую погоду, а потом так позорно облажавшийся и ставший первой жертвой, принесенной Змею. Там сейчас дожидались своей участи трое пришлых. И любого из них жалко куда меньше, чем вчерашнюю свинью.
– Сима, Яфет! – Крикнул Дауд, подзывая к себе парней, стоявших на страже возле окон хижины.
Они подошли, неся в руках пики. Хама, стороживший дверь, посторонился и Дауд вошел, имея за спиной троих вооруженных и готовых пустить это оружие в ход человек.
Все трое пленников сидели у стенки, дремали, наверное, сейчас-то, конечно, встрепенулись. Вон как уставились. Понимают.
– Ты!.. – Палец Дауда смотрел в лицо бородатого. – Вставай, пошли.
И тем же пальцем Дауд поманил к себе эту, намеченную им, жертву. Ну, вот, останутся старик и девка. За них можно особо не волноваться. Завтра – старика. Послезавтра – ту, прежнюю, из Элима. Хватит, надоела. Попробуем эту, новенькую. А сколько дней – это будет только от нее самой зависеть. Да, и пора, пора уже в Хас наведаться.
***
Вот так оно и бывает – готовишься, готовишься, а как до дела, так вовсе и не готов.
Дверь распахнулась и в проеме образовалась фигура. Кажется, тот самый, который тут у них главный. Который допрашивал. Он же, значит, и приговор выносит, он же и казнью распоряжается. На все руки…
Фигура издала зычный рев, смысл которого не понять было трудно. А если все же не понял, то вот, пожалуйста, палец указывает на него. А потом еще и манить к себе стал. Интересно, что этот жест у всех одинаков. Можно и не переводить: «иди сюда».
– Ну, учитель, – шепнул Халеб, поднимаясь, – не подведи. Все помнишь?
– Иди, не бойся.
Да я и не боюсь, – хотелось сказать Халебу, – ноги вот только, что-то…
***
Дверь захлопнулась. Они остались вдвоем. Теперь – дело за ними. Главное, чтобы у окон никого не было. Ночью там все время кто-то топтался. Стерегли. Сейчас-то зачем? Халеба нет, день, а они – что они? Старик и испуганная девушка? Чего опасаться? Да наверняка убрали. Жаль, конечно, что в окно не выглянешь, сквозь эту пленку все равно ни черта не видно. Ладно…
– Поможешь? – Шепнул Бонифациус.
Майя серьезно кивнула. Что-что, а это-то она могла. Просто направить силу на него. Сколько ни есть, а лишней не будет. Силы лишней не бывает, а ему все легче будет.
Бонифациус подошел к окну, потрогал, пошатал створки – нет, открыть не получится. Все гвоздями заколочено. Он ударом кулака пробил пленку, натянутую на раму. Прислушался – тихо. Хорошо, значит, точно рядом никого нет, и он схватился обеими руками, потянул, выламывая и стараясь при этом не шуметь.
Ну, а потом он взлетел на подоконник и выглянул наружу. Напротив, буквально в двух-трех шагах была плетеная ограда, за ней какая-то зелень – то ли кусты, то ли низкорослые деревья. Людей не было видно. Бонифациус оттолкнулся и взмахнул крыльями. Сейчас он был птицей, и летать учиться ему было не надо.
Вверх, вверх, вверх – туда, где не заметят, а если и заметят, то пускай. Что там, внизу? Хаос крыш и листвы – все вперемешку, а посреди пустое пространство. Вон Халеб, уже привели, посадили, привязали. Хорошо, что они это все делают загодя, до прилета дракона, чтобы не заставлять ждать свое новоявленное божество. А где он, кстати? Не видно пока. Ну, тогда полетели.
Бонифациус слегка взмахнул своими широкими крыльями, поймал ток воздуха и, развернувшись, понесся туда, где осталось все их имущество, включая и то, что ему сейчас нужно будет схватить. Да, вот этими самыми сильными лапами с крепкими изогнутыми когтями. Схватить, поднять, отнести.
Получится ли? Он не знал.
***
Получится ли? Сколько уж раз получалось, и каждый раз одно и то же – кажется, на этот-то раз точно – каюк! И, все-таки… Помнится, в детстве бабушка любила рассказывать сказку про какую-то булочку – бабушка ее называла «колобок». Он спросил, что это такое, вот она и сказала, подумав, что это такая булочка, круглая. И этот колобок, который, собственно говоря, и предназначен был для того, чтобы его съели – а для чего еще нужна булочка? – этот колобок категорически этого не хотел. Вот вроде, как и он сам сейчас. И все время ото всех сбегал. Как там бабушка говорила? – Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел… А от тебя, дракон? Уйду ли?
Халеб сидел на корточках возле самого крюка. Ноги были связаны, и от них шла веревка к этому самому крюку, вернее кольцу. Веревка сажени две. Вот в пределах этого радиуса он может перемещаться. Зачем? Он понял так, что это сделано для того, чтобы доставить дракону больше удовольствия. Внести, так сказать, элемент игры в процесс принятия пищи. Для аппетита.
Собственно говоря, и веревка-то была – так, на всякий случай. Ну, куда он денется? Хотя, правда, можно забежать под крышу. Ну, тут-то это бесполезно, выгонят, тут же выгонят наружу. А так, вообще… Дракон может схватить только когда жертва на открытом пространстве, так что спастись, в принципе, можно. Другое дело, если все время прятаться, то когда делами заниматься? А если ты не занимаешься тем, что тебя кормит, то все равно сдохнешь, от голода. Вот эти тут и устроились. Дракон им дает жить обычной жизнью – ходить в море, пасти скот, обихаживать свои огороды с садиками, не глядя постоянно в небо – не летят ли?
Кстати, Халеб поднял голову, не летит ли? Нет еще. Еще чуть-чуть пожить можно. Впрочем, можно и не смотреть. Вот тут этот стоит, с копьем. Охраняет, чтобы не вздумал ненароком отвязаться. Он-то, наверное, как дракона увидит, так сразу убежит. Хороший индикатор.
И, как сглазил. Стоило подумать, что еще есть время, как выяснилось, что его нет. Сгинул охранник, только босые пятки сверкнули. Халеб обернулся и увидел совсем уже близко жуткое чудовище, своими громадными крыльями загородившее, казалось, полнеба. Сзади зашел, откуда Халеб почему-то не ждал. Ну, что ж!.. Вот и началось.
Халеб вскочил на ноги. Ноги связаны, шагать он не может, но может прыгать, может наклоняться, падать на землю, руками может… что? Что тут можно сделать этими слабыми ручонками?
А вот – посмотрим! Где там орел наш, Бонифациус?
Дракон тем временем приземлился. Сел напротив на таком расстоянии, чтобы голова доставала до него. Сел и, подняв эту самую голову, уставился на свою жертву. Халеб напрягся, готовый двигаться, уклоняться, но пока стоял неподвижно, глядя в глаза чудовища. Эти глаза, похоже, могли и заворожить – они словно светились изнутри. Словно там, за прозрачной оболочкой глазного яблока тлел раскаленный уголек. Глаза были неподвижны. Пока неподвижны. Сейчас они дернутся, обозначив намерения этой твари. Халеб был начеку.
Глаза дернулись, но, почему-то вверх. Там, вверху, что-то привлекло их внимание. Какое-то движение. Дернулись глаза, за ними дернулась голова, и Халеб не утерпел, посмотрел туда же, вверх.
Огромная птица – сущая мошка, конечно, по сравнению с драконом, стремительно пикировала к нему. В когтях у нее было нечто продолговатое, похожее на палку. Халеб знал, что это такое. Этого он и ждал. Это должно было придать сил его слабым рукам, достаточно сил, чтобы победить в этой неравной схватке, в которую начиналась превращаться игра кошки с пойманной мышью.
Голова дракона резко дернулась, но промахнулась, или птица сумела уклониться в последний момент. Она резко взмахнула крыльями и ушла от атаки страшной пасти. И в этот момент то, что она несла, выпало из ее когтей. Выпало, ударилось со стуком о твердую землю, чуть-чуть откатилось и осталось лежать. И рядом лежало еще что-то, отделившееся во время удара.
Бонифациус – старый маг, друг и учитель – исполнил обещанное. Он принес сюда самострел, тот самый, что в последнюю минуту Халеб оставил там, на куче вещей на берегу. Он сумел. Вот только…
То, что самострел упал не рядом, это еще полбеды. Кажется, если лечь на землю, до него можно будет дотянуться. А вот то, что патронный короб отлетел – это уже…
И Халеб пытался вспомнить, передернул ли он ручку зарядки, когда присоединил этот самый короб, теперь лежащий отдельно и слишком далеко, или же нет. Если передернул – один патрон в приемник пошел, и теперь ждет там, готовый к выстрелу. Если же нет – ну, тогда, все!.. Конец колобку – хитрой булочке. Съест его лиса.
***
То, что получилось – а что там уж получилось, это со стороны видно, а не Бонифациусу – то, что получилось в результате всех его усилий, подкрепленных усилиями Майи, было тяжело и громоздко. То ли крылья были малы, то ли просто сил у старика не хватало, но лететь оказалось труднее, чем он рассчитывал. Но оно все же летело.
Самострел получилось ухватить когтями за ремень. По другому – никак. И какая же она тяжелая, сволочь, эта штука. И как же далеко ее тащить!
Бонифациус взлетел, напрягаясь. Дура эта на ремне болталась в воздухе как хотела, сбивая с ритма. Он чувствовал, что устает, сердце билось слишком часто, дышать было тяжело. Старость…
Это был трудный полет, да, но все же Бонифациус летел. Хорошо, что не было пота, заливающего глаза, а то ему нечем было бы его вытереть. Об этом он, мысленно усмехнувшись, подумал, взлетев уже достаточно высоко. Это было что-то сродни подъему по лестнице, да еще и с грузом. С тяжелым, неудобным грузом. Он осмотрелся. Дракона пока не было. И Бонифациус пошел вниз.
Он сел на крышу большого – самого большого в поселке, здания. Оно стояло рядом с тем самым местом, куда приводили обреченных. И где сейчас был Халеб. Его хорошо было видно отсюда. Халеб сидел на корточках. Сидел неподвижно. Переводя дух, Бонифациус подумал, что как бы ни тяжело было ему, Халебу сейчас в сто раз хуже. Там, привязанному, стреноженному, и теряющему последние силы на то, чтобы не отчаяться. На то, чтобы верить в него, своего старого друга, и ждать. Ждать смерти или спасения. Что поспеет раньше.
Ну, что же, он уже тут. А смерти все нет. Значит, спасение придет вовремя.
В отличие от Халеба Бонифациус заметил дракона издалека, еще в виде маленькой точки на горизонте. То, что это именно он, не вызывало никаких сомнений. А кто же еще?
Пока еще было время, Бонифациус сосредоточился на самом себе – на сердце, которое следовало успокоить, привести к нужному ритму, на дыхании, на ощущении силы, проходящей через все его естество. Силы, дарующей силу – силу мышц, силу воли, силу веры в себя.
Зачем он забрался так высоко? Ну, не иначе, как от страха. Теперь надо было идти вертикально вниз. И дракон, и Халеб были прямо под ним, и Бонифациус смотрел туда, и видел, как они застыли – один в нервном напряжении, другой в предвкушении. Вот сейчас голова дракона метнется в сторону жертвы, успеет ли Халеб уклониться, отскочить? Или все будет кончено в одну секунду? Да он сам-то? Чего застыл? Что, он зритель, что ли?
И Бонифациус ринулся вниз, как это и положено той птице, чье тело сейчас выполняло все эти движения, послушное как его воле, так и тому, что заложено в это тело природой. Так эти птицы ныряют вниз за добычей – камнем, кем-то оброненным там, вверху.
И оно само, само, не дожидаясь никаких команд, дернулось в воздухе, уходя от стремительной вспышки раскрывшейся навстречу пасти. На какие-то доли мгновенья то, в чем был сейчас заключен Бонифациус, опередило метнувшуюся голову чудовища. Опередило, извернулось в своем полете-падении, сманеврировало – то ли крыльями, распушив перья, то ли одним лишь желанием жить, сколь сильным, столь же слепым и бессмысленным.
Он увернулся, сам не понимая и не помня как. Тело действовало в своих интересах, и в своих же шкурных интересах оно выпустило из лап то, что мешало ему осуществить этот спасительный маневр. Самострел грохнулся на землю, а Бонифациус только секунду спустя заметил, что ему стало легче. Заметил, обрадовался, и только потом понял, что случилось.
Бонифациус увидел, как Халеб дернулся в сторону упавшего самострела, но голова чудовища была явно быстрее. И Бонифациус даже увидел ту точку, в которой они встретятся – голое тело Халеба и жадная, полная зубов пасть. И он бросился вниз, туда, где головы еще не было, но где она неизбежно должна была оказаться ровно через то же самое мгновенье, что и нужно было сложившей крылья птице, чтобы достичь этого самого места. Они поменялись местами. Теперь дракон – вернее его голова, была добычей. Его добычей, добычей огромной хищной птицы по имени Бонифациус.
И теперь уворачиваться пришлось этой твари. И дракон увернулся, резко прервав свое движение туда, где неизбежно оказывался Халеб, бросившийся за упавшим самострелом. А промахнувшийся Бонифациус, чуть отлетев, словно для разгона, бросился на ускользнувшую добычу вновь. Теперь старый маг действовал уже вполне сознательно, он дарил своему молодому другу время – пусть и мгновенья, но ему должно было этого хватить.
И снова дракон мотнул головой, пропуская назойливую муху мимо себя. Она начинала надоедать, раздражать, и в раздражении дракон махнул лапой, отгоняя это создание.
И Халеб, успевший не только подтянуть за ремень самострел, но и, взяв его в руку, начать подниматься, увидел, как громадная лапа ударила по серому комку перьев, отправив его куда-то прочь. Так теннисист ударом ракетки отправляет мяч в аут. В мире Халеба не играли в теннис, как, впрочем, не играли и в бадминтон – а то, что случилось, напоминало его, пожалуй, больше. Летящее прочь тело птицы с распушенными перьями больше напоминало волан, чем теннисный мяч. Так или иначе, все было кончено, и птица исчезла, растаяла в воздухе. Ее не стало.
Халеб остался один на один со стремительно летящей на него пастью. Ну, еще оставалась надежда, что он машинально передернул-таки рычаг.
Он поднял самострел. Упирать его в плечо смысла не было, выстрел, если, конечно, таковой вообще состоится, будет один. Но промахнуться он не должен. Как тут промахнешься, когда ствол глядит прямо в летящую на тебя пасть, уже обдающую зловонным горячим дыханьем, от которого хочется зажмуриться.
Халеб сумел не зажмуриться, он нажал на курок когда ствол был уже там, внутри. Он зажмурился, когда в лицо полетели брызги и какие-то ошметки. Спутанные ноги подвели его, он упал. Но рядом упала и туша дракона. Булочка по имени Колобок не далась в зубы и на сей раз.
Халеб, задыхаясь, вскочил на ноги. Падая, он ухитрился не выронить самострел. Рука мертво держала его. Он мельком увидел лежащую тушу, но смотреть на нее не было времени, он знал, что дракон мертв, этого знания было достаточно. Он обернулся назад, туда, откуда на него смотрели расширенные от ужаса и непонимания глаза тех, кто привел его сюда и оставил тут на съедение. Он улыбался, и его оскал был страшен.
Вот он, тот, главный. Халеб помнил, что тот говорит, понимает по эрогенски. И он крикнул ему:
– Ты!.. Иди сюда, гад. Разрежь веревки.
Ствол самострела смотрел на приближающегося врага, смотрел ему в лицо. И наплевать, что в стволе не было патрона, тому-то откуда это знать?
***
Бонифациус исчез. На том месте, где он только что был, сидела, нахохлившись и распушив перья, большая птица с крупным, страшным на вид клювом. Это было, конечно, чудо, но к такого рода чудесам Майя привыкла. То ли еще проделывали ее более чем она одаренные однокашники. Хотя, по правде говоря, почему-то маги всегда старались проделать это без посторонних глаз. Было в этом что-то, что заставляет людей уединяться в момент отправления некоторых естественных надобностей. Почему? Этого никто толком объяснить не мог. Так уж повелось.
Но тут уединиться было некуда, и Майя наблюдала этот процесс, ну, и ничего такого. Может быть, если смотреть в этот момент магу в глаза…
Но Бонифациус отвернулся лицом в угол, а она послушно и старательно направляла поток энергии ему в спину. Куда-то в область лопаток, поближе к сердцу.
Птица подпрыгнула, махнула крыльями и взлетела на подоконник. Пару секунд спустя Майя осталась одна. Строго говоря, Бонифациус по-прежнему был тут. Хотя его тут и не было. Можно было зайти в тот же угол, откуда он исчез. Зайти и ничего не почувствовать. Но лучше было этого не делать. Страшно даже представить, что случится, если кто-то окажется в том месте, откуда маг отправил фантома, в тот момент, когда он вернется обратно. О таких случаях рассказывали жуткие истории, хотя Майя и не знала никого, кто лично наблюдал бы подобное. Может быть, поэтому еще маги и предпочитали проделывать это, находясь в строгом уединении?