-- Вот-вот, -- поддержал ее сын. -- Нужно было идти с нами, а не изображать из себя безмерно уставшего.
"Куда?" -- хотел спросить я, но, к счастью, быстро сообразил, насколько неуместен мой вопрос. Он не только покажет, что я ничего не помню, но и усилит внимание к последним минутам, вместо того чтобы ослабить его.
-- Да, наверное, да... -- ответил я ничего не значащей фразой. -- Ну, и как там?
-- Милый домик, -- Женечка посмотрела на пригорок, на вершине которого за кустами виднелось небольшое здание. -- Кажется, там сейчас склад, а вовсе не часовня, как ты предположил. Все двери и окна закрыты.
Затем ее взгляд вновь стал испуганно-настороженным.
-- Точно не больно? -- спросила супруга, опять посмотрев на мою руку.
-- Все нормально, -- бодро ответил я.
Тему разговора нужно было срочно менять, но как? Я достал телефон, кинул взгляд на экран, и... мне пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть возникшую радость.
-- Ого, через тридцать пять минут мы должны быть у канатной дороги, -- воскликнул я.
-- Уже так скоро?
Удивление и расстройство в голосе Женечки звучали настолько искренне, что я обругал себя за все еще ощущаемую радость.
-- А мы сувениры еще купить не успели, -- очень грустно добавила она.
И наше дружное семейство почти бегом направилось в сторону центральной площади, а это ни много ни мало около восьмисот метров, к счастью, по асфальтированной дороге.
9
Дальнейшее наше путешествие, в противовес насыщенной событиями первой половине дня, прошло без каких-либо эксцессов.
Сувениры мы все же купили, а спустившись по канатной дороге, обнаружили рядом с ожидающим нас автобусом улыбающихся Эльвиру и Алекса. Впрочем, мне настолько было ни до чего, что я даже их не заметил и на слова супруги:
-- Вот какое хорошее настроение у людей, молодцы.
Ответил лишь:
-- Да уж.
-- Ты даже не знаешь, о ком я, -- упрекнула меня Женечка, -- за последний час твое "Да уж" прозвучало раз двадцать. Ничего другого сказать не хочешь?
-- Да уж, -- на автомате пробормотал я и, прежде чем осознал, что сказала супруга и что я ей ответил, услышал:
-- Жень, садись со мной. Пусть отец едет один: очевидно, ему есть о чем подумать.
Я не возражал, я не извинился (а стоило бы), я просто сел в какое-то кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза.
Следующие часы я ничего не видел, почти ничего не слышал и, кажется, мало что ощущал. Как альпинист любитель, я карабкался по отвесной скале своей памяти в надежде достигнуть вершины. Вершины, где смысл раскрывался и истина становилась понятной и непреложной. Но я то и дело срывался и падал вниз. Снова и снова я оказывался в самом начале своих воспоминаний --на смотровой площадке Монсеррат, рядом с крестом Святого Михаила.
Я видел, как небесная синева становится глубокой настолько, что кажется -- воздух обретает плоть. Я слышал запах, густой, травяной и терпкий. Я ощущал давление того, не нашего, ставшего материальным воздуха, когда появившиеся безразмерные белые крылья пытались объять весь мир.
-- Сэ-э-Фэн-н-Тар! -- прохрипел за моей спиной умирающий голос.
Я обернулся.
Там, позади меня, точнее в той стороне, куда я теперь смотрел и откуда недавно, спустившись с гор, мы пришли, -- гор больше не было. Точнее, горы там были, но это были уже другие горы. Они отдалились к горизонту и приняли вид пятизубчатого венца, чем-то похожего на растопыренные пальцы раскрытой ладони. И между той нереальной горной ладонью и местом, где я стоял (оно уже не напоминало смотровую площадку Монсеррат: полукруглое ограждение исчезло, трехступенчатый бетонный постамент пропал, а от креста остался лишь контур -- неверный, дрожащий, источающий дымчатый свет), простиралась гладь кажущегося идеально круглым озера.
Но я слукавлю, если скажу, что произошедшие ландшафтные метаморфозы рассмотрел в подробностях: на самом деле я отметил их абы как, потому что рядом со мной происходили еще более нереальные вещи.
Чуть в стороне мятущийся воздух пульсировал и, поглощая изливаемый "крестом" свет, вершил чудеса: он выстраивал, вначале невесомую, кажущуюся иллюзорной, но через мгновение ставшую реальной женщину.
Стройная, с длинными и пушистыми волосами, она сделала шаг мне навстречу, и улыбка засияла на ее юном, но... в то же время таком не юном лице.
Растерянный, как болванчик, я даже не улыбнулся в ответ. Мое внимание почему-то было приковано не к приветливому лицу женщины, а к развевающемуся длинному нежно-фиолетовому ее платью, что последними мазками дорисовывал из небытия творец- воздух.
-- Вы должны нам помочь! -- негромко произнесла незнакомка, и я ощутил ее звенящие пальцы на своем правом запястье.
Несмотря на улыбку, слова женщины прозвучали почти как мольба.
"Вы должны нам помочь..." -- фраза, ставшая проклятием на всю мою оставшуюся жизнь!
"Вы... должны... нам... помочь..."
Ничего другого женщина сказать не успела.
Послышалось негромкое: "Бе-е-е-е!", и в сопровождении черной вислоухой, той самой козы (мало ли коз в Испании...), раздирая воздушную плоть и превращая кошмарные мои мысли в реальность, из ниоткуда прямо к нам шагнула баба-яга.
Скрюченные пальцы старухи перехватили запястье уже не казавшейся юной, а выглядящей безмерно испуганной женщины и рывком разорвали связь между мной и незнакомкой.
Ведьма окинула насмешливым взглядом свою жертву, отчего та словно сжалась, и посмотрела на меня.
Она ухмыльнулась, погрозила пальцем и...
-- Сэ-Фэн-Тар! -- раздалось сразу со всех сторон.
Я услышал, как воздух сказал: "У-у-у-п!" Что-то горячее, почти как живой огонь, ударило меня по затылку, из ниоткуда проявился крест Святого Михаила, и я, растеряв все возможные мысли, пребольно шмякнулся задом на бетонный, холодный, словно монолитный кусок льда, постамент.
"Финита ля комедия!" -- первой в моей голове насмешливо прозвучала именно эта жестокая мысль.
Я ее повторил и попытался прогнать.
"Каков бред", -- продолжал насмехаться мой внутренний голос.
В ответ я назвал его (себя) идиотом и прошептал:
-- Вы должны нам помочь...
Исчезнувшая картина тут же воскресла в памяти: испуганная женщина, ее отчаянный взгляд, усмехающаяся баба-яга и глумливое блеяние козы.
"Это надо же. Дом ха-ха".
Сила сарказма в мыслях моих нарастала, но я старался этого не замечать. Я хватался за вполне реальный горьковатый запах, ощущаемый мной даже сейчас, и повторял про себя: "Помочь... но как?"
И тут знакомый смех разрушил магию воспоминаний.
В мгновенье исчезло все, все кроме запаха. Терпкий аромат по-прежнему наполнял воздух, не позволяя забыть то, что случилось, и списать увиденное мной на очередной тепловой удар. Голова слегка побаливала, и меня тошнило.
Я открыл глаза.
Жена и сын спускались с пригорка и, посмеиваясь, приближались ко мне.
-- Ну и видон у тебя, -- через пару секунд скажет Женька.
10
Произошедшее на смотровой площадке я прокручивал в памяти бесчисленное количество раз: и в автобусе, пока тот увозил нас "домой", и в отеле...
-- Ты сегодня спать собираешься? -- около четырех утра окликнула меня проснувшаяся супруга.
Я сидел на балконе, как бы смотрел на движение небесных светил и как бы слушал морской прибой, хотя на самом деле многократно заново проживал вчерашний день.
...и на завтраке, и на обеде, и по дороге в аэропорт, и в аэропорту (к счастью, значительно меньше: предполетная суета меня всегда выбивает из колеи и очень сильно нервирует), и.... хотел было написать -- в самолете, но нет, как раз в самолете я об этом вообще не думал, потому что...
Потому что именно во время полета вчерашняя удивительная история получила неожиданное продолжение.
А началось все с того, что наш лайнер, помахав на прощанье крыльями Барселоне, лег на свой курс, а я, за ночь глаз не сомкнувший, под его монотонное гудение уснул.
Причем, момент засыпания я помню совершенно отчетливо: в голове появилось ощущение перемешивания мыслей, их долгожданное растворение, и еще подумалось: "Наконец-то".
А потом я увидел те самые, уходящие в небо каменной дланью, горы. Я увидел круглое озеро, поверхность которого по-прежнему казалась недвижимо-зеркальной, и успел заметить, что меж вершин, так похожих на пальцы руки, четырьмя водопадами низвергаются вниз потоки воды. И тут меня подняло в воздух.
Странное ощущение -- ужас вперемешку с восторгом. И этот восторженный ужас являлся ничем иным, как материализовавшимся внутри меня Ожиданием неотвратимого Чего-то. Но, как бывает во сне, я вскоре совершенно забыл и об Ожидании, и о неотвратимости Чего-то: я парил, поднимаясь все выше и выше, а вокруг меня, шелестя крылышками, очень похожими на стрекозьи, кружились десятки радужных "мыльных пузырей". Живых пузырей. Пузырей всевозможных размеров.
Помнится, я сильно удивился, разглядев эдакое чудо. Мне так хотелось потрогать их, но дух мой вдруг обрушился вниз. Я падал в водную бездну и думал о том, что нужно поглубже вдохнуть. Ожидание Чего-то с неотвратимостью смотрело на меня из глубины озера и шептало: "Не нужно: это всего лишь сон".
И меня объяла прохлада.
Вместе с прохладой пришла темнота, а спустя еще одно движение мысли они -- темнота и прохлада -- рассеялась. Я почувствовал жар и увидел пустыню.
Гигантские выгоревшие одинокие барханы, уходящие в бесконечность, и одинокий неугомонный дух мой, парящий над ними -- странный тандем.
"Ты не один!" -- вдруг услышал я голос.
Ожидание Чего-то вернулось в густом травяном аромате (...а до чего классно полынью пахнет, просто супер) и, подхватив меня, понесло.
Так я и летел сквозь все усиливающийся травяной запах снаружи, с ощущением нарастающего волнения внутри меня. И когда дышать уже, казалось, не было сил, впереди меж песчаных волн зародился серебристый всполох.
"Экая забавная штукенция", -- подумал я, различив в серебристом нечто сверкающее на солнце кольцо, будто бы кто-то обронил между барханами гигантский искрящийся хула-хуп.
Как и бывает во сне, удушающий аромат и породившее его Ожидание Чего-то были тут же забыты, а я, увлеченный новым открытием, продолжал лететь все дальше и дальше, пока не разглядел в слепящем сверкании бегущую по кругу воду. Передо мной, громко журча, бежал ручей. Ручей, не имеющий ни конца, ни начала. Впадающий сам в себя ручей.