- Ты! - крикнула она и быстро оказалась рядом с ним. - Опять явился! Снова, и снова, оставь меня уже, оставь!
В ее руках мелькнул нож и через секунду она с омерзением откинула в огонь отрезанное ухо. Царь взвыл. Руки его не слушались, как бы он ни пытался зажать рану. Кровь толчками текла по лицу, шее. Запахло железом.
Гудрун склонила голову на бок.
- Боров, - сказала она, лениво и безразлично, как прежде. - Даже сталь о тебя марать жалко.
Снова блеснуло лезвие. Быстро и резко. Воин поднял голову. Горло царя смеялось широкой алой улыбкой, хрипело и захлебывалось. Кровь медленно растекалась по каменному полу.
Девен смутно помнил, что было потом.
Как тонкие, но сильные руки, липкие от крови, вытолкнули его в боковую дверцу, узкий коридор с лестницей до самого низа, где еще не чувствовалось жара.
Как щелкнул за ним замок, как он кричал и просил одуматься. Как смеялась в ответ Гудрун и говорила бежать, что не нужен он здесь. Как он спотыкался, спешил, как горько скрипели старые бревна и балки.
Как уже снаружи он бросил последний взгляд на охваченный пламенем дворец, походивший на жуткого зверя. Как ему показалось, что напоследок мелькнуло среди пламени пятнышко белого платья.
Как не выдержали опоры и с грохотом обрушилась наконец горящая кровля.
И только потом пошел дождь.
Долгий и тихий.
Он шел до позднего утра и потом еще немного. А воин так и сидел под ним, не чувствуя уже ни холода, ни ожогов от пожара. Кто-то из сердобольных старичков потом нашел его на пепелище - может и правда, может и нет, вряд ли выжившим было тогда дело до уцелевшего воина, да еще и приближенного царя.
После о Девене не было слышно ни в Доре, ни в других землях. Кто-то изредка говорил, что вроде он, а может кто-то похожий, а может и не было никого - выискал в Доре какую-то девчонку-сироту, которую держали под стражей.
Но мало ли в Доре сирот.
И мало ли на этих дорогах проходимцев.
И мало ли что болтают досужие люди.
Искры от огня взлетали до небес, пламя жарко лизало дубовые колья, черный дым стелился по земле змеей. Звенел металл, ленивые голоса доносились с утеса. Осажденные уже не кричали. Может молились своим богам, может ушли ведомыми только им тропами.
- Видишь, Девен, я говорил тебе. Крепость возьмем до рассвета. Как у младенца игрушку отобрать, честное слово.
- Чем ты и занимаешься, да? - тот окинул взглядом кучку вояк, потянувшихся грабить уцелевшие хижины. - В строй! Или на закате свешу вас с этих же стен!
- Я думал, будет интересней, - добродушно продолжил первый.
- Тогда может не стоило превращать все в карательный поход? Не кажется, что можно было обойтись и без этого?
Неподалеку в лохмотьях, грязи и саже выла над чьим-то телом старуха. Она попыталась было вскочить, броситься к ним, но загоревшаяся старая балка рухнула ей прямо на плечи.
- Не могу назвать это теплым приемом.
- Угомонись, Бала, ты и так перевернул тут все с ног на голову. Крепость твоя, но победителей не любят. Я бы на твоем месте еще долго остерегался шальной стрелы или ножа в умелых руках. Носи кольчугу под рубахой и не смотри на меня так. Ты мой повелитель, но это не мешает тебе быть ослом, мой царь.
- Я до сих пор не понимаю, почему не вздернул тебя на дыбу, - светлые волосы государя слиплись от пота и крови; от уха до бороды протянулся длинный порез. Казалось, тот ни слышал ни чужих криков, ни отвратительного скрипа почти поддавшихся ворот.
"Потому что без меня ты не поиграл бы в царька и пяти лет, олух."
- Может потому, что я твой друг и военачальник?
- Скорее всего, - Бала с низким грубоватым смехом хлопнул его по плечу; Девен поморщился - старая рана все еще неслабо болела. - Приятно выбраться из душных залов, я все же воин.
Девен громко закашлялся, благо можно было все списать на едкий дым, который нещадно жег глаза и горло. Воин? Да воевал он разве что с пухленькими служанками да с жареными кабанами, если уж на то пошло. Удачи в походах приписывают повелителям, да вот только не его это заслуга. Кричать, что крепость возьмут до рассвета - не значит воевать, а закатывать пиры до глубокой ночи - совсем не значит править. Только вот друзей не выбирают головой, а царей не выбирают и вовсе.
Девен своего повелителя знал слишком давно. Пожалуй, еще тогда, как оба они, не зная имен, титулов, званий встревали в передряги на грязных улочках Дора, а по всему дворцу искали незадачливого царского сынка. Еще говорили, что он де "дурно влияет на особу царской крови". Какая чушь. На принца вообще никому не удавалось повлиять - что хорошо, что плохо, второго такого упрямца во всем царстве было не сыскать.
С полной уверенностью, что все его деяния благи и мудры, он проматывал казну, трепал служанок за щечки и грезил походами, победами, не замечал ни чужого голода, ни цены, которую за все это платили прочие. Посмел бы кто поставить волю царя под сомнение. С той же широкой улыбкой, с какой Бала закатывал пиры, с той же он и отправлял на дерево с петлей на шее. Он царь, он благо, ему можно все, пока народ ему верит. А народ верил, вскормленный сказками, что только он и защитит их. Лучше глупец, считающий себя добряком, на троне, чем никого больше.
Так считали простолюдины, так считали ближайшие советники. Девена это беспокоило, порой раздражало. С последствиями сталкивались он и его люди. Не Бала. Не друг, который похоже, как в детстве, махал деревянным мечом, мечтая о драконах, а вместо того нечаянно калечил соседского пса.
Упрямец.
- Не кисни, как девица на выданье, - Бала вальяжно прошелся мимо старого обгоревшего колодца; зачерпнул немного воды, жадно выпил и вытер рот и бороду тыльной стороной ладони. - Скоро закончится. Твои люди отдохнут, можно будет сесть и подумать. Я ведь понимаю...
- Неужто? - Девен огрызнулся. - Это ведь только твой второй поход, скажешь нет?
Бала расхохотался и скинул ведро обратно в колодец. Темная вода без всплеска сомкнулась над ним.
- Второй, и что с того? Удача мне улыбнулась тогда, улыбнется и теперь. Гунд в тот раз брать мы не стали, ну так сегодня завершим начатое.
А ворота все стонали, будто загнанный на утесе зверь.
Да, год назад царь уже бывал недалеко от этих стен, крепости на старом утесе, к которой безопасный путь знали разве что орлы да кучка переметнувшихся, как всегда водится. Девен с отрядом тогда был у западной границы, когда с гонцом получил приказ, что он и его люди должны выдвигаться немедленно. К чему? С конунгом проблем никогда не было, они тихо жили в горах, в своих свисающих со скал резных дворцах, сколоченных из крепких досок. Горцев остерегались, порой лишний раз не доверяли им, когда встречали в других землях. Те не жаловали чужеземцев, но при том сами не спускались в низины и не встревали в чужие ссоры. Если кто хочет - тот явится сам. И по его почтению и сердцу будет ему ответ.
Но почтения в тот раз крепость не дождалась. Не дождалась она и теперь, даже приняв чужую ярость и войну, как свою собственную. "Ты же хотел, чтоб у Дора был выход к перевалам через Седые горы?" - говорил Бала. - "Ну так вот он. Скоро будет наш. Твой царь все продумал." Царь хотел мира и славы, только боги бросили на игральную доску чужое горе и страх кинжала из-за угла.
Ворота в последний раз жалобно скрипнули и затихли. Путь был свободен.
- Добро пожаловать в новый дом, мой друг, - государь вскинул голову и пошел первым. - Скоро даже ты привыкнешь к моим новым землям, сколько бы ни выл своими пророчествами, как сумасшедшая вдова. Разговоришься видно со здешней. Проследи кстати, чтоб она у твоих молодцов не сразу по рукам пошла, мы же не варвары.
С губ было готово сорваться очередное злобное "Неужто?", но Девен смолчал. Сейчас не место и не время объяснять царю, что не он без повода вломился в чужой дом, и что его люди без приказа и пальцем не тронут побежденного. В них он уверен. Но смогут ли всего тридцать его лучших воинов удержать порядок в притихшей и оскалившейся крепости? Защитить их даже не от людей Балы, а от них самих, ту же хозяйку...
Они стояли напротив большого, казавшегося слитым с горой дворца. Резная кровля на крыше казалась крылом чудн?го зверя, окна - пустыми глазницами множества глаз. Тяжелые дубовые двери в два человеческих роста были обиты железом.
- Пусть появится хозяйка крепости! - крикнул Бала, а жители опустили головы. - Пусть выйдет и признает меня своим господином!
- Не много ли ты требуешь от перепуганной вдовы? - негромко пробормотал Девен. - К чему этот балаган, крепость уже твоя. Она всего лишь женщина. А ты сейчас страшнее медведя, вылезшего из спячки, извини уж.
- Дьявол она, а не бедная вдова, - перебил царь, но говорить стал потише. - Дьявол. И ухо с ней надо держать востро. Здешние еще порадуются, что освободил их от бабской власти, и что теперь это мой дом.
Дубовые двери с глухим скрипом отворились. Воин поднял голову и понял - не его это дом, не царя, и будет ли когда - неизвестно. А в голове назойливо крутились слова стариков. "Никто не войдет в дом сильного и не расхитит вещей его, если прежде не свяжет сильного и не подчинит его."
По слухам, Гудрун из Гунда, вдова конунга, была тверда, как сталь, и бесстрастна, как лед. Только из глубоких глазниц настороженно тлел огонь почти орлиного взгляда. Длинные темные кудри сплетены в тяжелые косы и перевиты светло-серыми нитями. На рукавах, на шее, на платье тихонько звенели тонкие медные и серебряные цепочки. Ее нельзя было назвать юной - но она все еще была молода, нельзя было назвать прекрасной - но взгляд надолго задерживался на бледной коже, тонких запястьях, горящих из-под густых ресниц глазах, царственно прямой шее.
Она спокойно смотрела на догорающие дома, своих людей, опустивших головы, на чужих, которых здесь никто не ждал и которых она не в силах была сейчас выгнать вон.
- Здравствуй, красавица, зря тебя твой муж от других глаз прятал.
Хозяйка Гунда медленно повернула голову к царю, взглянула на того с тихой злобой. С плотно сжатых бледных губ не слетело ни слова.