— Думаешь, город закончен? Построился наперед? — Наас замер у окна. Как завороженный провел пальцами по чешуйчатой от краски раме, подцепил ногтями каменную бахрому. — Знает наше будущее и прошлое.
— Магазин выглядел ровно как я запомнила, — беззащитно нахмурилась Айяка. — Но он был… — в памяти возник седой от пыли и воробьиного помета зал.
— Разорен, да, — девушка взлетела по ступенькам на следующий этаж, давая понять, что тема закрыта.
Ну и ладно. Я отвернулась к Наасу. Он коротко ударил кулаком в стекло. Зашипел от боли, затряс рукой. На окне остался смазанный красный отпечаток. Но стоило моргнуть — чисто. Рыжеволосый маг, зло скривившись, слизал кровь со стесанных костяшек. Я взяла его за руку, переплетая пальцы.
— Достало все это, — бессильно выдохнул. Губы яркие от…
— Еще чуть-чуть, — если Илаю суждено прийти, то — куда? Как понять, где он сломался?
Быть может, прямо здесь? Стадион и девятиэтажка ведь принадлежат кому-то, чье время в Отрезке еще не пришло. Монолитное воспоминание — вплоть до настила из двух дверей на смолистой рубероидной кровле. Я изо всех сил тянула за угол спрятанный под досками плед и топтала забытую на карнизе сигарету. Бесполезно. Прошлое незыблемо: не отломать и сучка в целом парке.
Глупо и мелко — как страшно шептал Наас. Из глупых и мелких вещей вроде одеяла и колючих ветвей в парке складываются целые миры.
Хорошо, если ничего от Илая и других здесь нет. Мы должны уйти раньше, чем замерзшие линии портала оживут и выплюнут мага огня в компании отряда охотников.
— У нас еще есть время, — я разминаюсь в центре футбольного поля, пока по отчаянно дребезжащим трибунам носятся, звеня клинками, Наас и Тони. — Все будет…
— Хорошо, — говорит Кан. Прижимает ладонь между лопаток. — Только держи спину ровнее. Вот так.
Я сбиваюсь с ритма упражнения.
Слишком близко. Запах дыма и пота. И кожи, хоть он давно не надевал своих смертоносных перчаток. Кан занимается со мной каждый день, выбирая момент перед закатом, когда Наас отправляется на поиски рогатой тени. Неизменно перехватывает в узком коридоре, улыбается до ямочки на правой щеке и ловко подбрасывает нож. Рядом на кухне болтают влюбленные. Девушка нежно смеется, свистит закипающий чайник. Их хватило на три тренировки: Тони уже прошел инициацию, а Айяке не нужно уметь бегать и драться, чтобы сдать экзамен второго блока. Я молча принимаю оружие. Верчу в деревянных пальцах. Мне плохо дается эта наука, но Кан, похоже, доволен. Занятия напоминают танец: я отхожу, он наступает.
Я помню про красавицу Энид. Он явно хочет забыть.
В пустом городе, где замирают звуки, сложно забыть что-либо по-настоящему.
— Хотела сбежать от меня сегодня? — с усмешкой спрашивает охотник, перенося вес с носка на пятку. Готовится напасть. Спустя десятки учебных поединков я знаю его привычки и тело чудовищно… тесно. Теперь он мало разговаривает со мной, предпочитая действовать.
Наверное, оттого, что я снова и снова задавала вопросы о Нине. Кан дергал уголком рта и менял тему.
И кто здесь убегает?
— Променяла на этих двоих? — вплотную. Приходится задрать подбородок, чтобы смотреть ему в глаза, а не между ключиц.
— Да, — вскидывает брови. Перевожу дыхание и убираю со лба влажную челку.
— Почему? Я такой страшный? — нет… Да.
Но и я — такая. Сегодня одна из колонн в подвале раскололась, повинуясь моему желанию и давнему воспоминанию:
— Конечно — она, а кто еще?! Бога ради, комната была заперта снаружи! Она даже впустить никого не… — прикрытая дверь не гасила яростный шепот. Полночь. Я проснулась от боя часов в гостиной и вышла в туалет. Щенок умер неделю назад. Тогда я зажимала уши и прятала мокрое лицо в коленях. Ничего не сделала, чтобы защитить. Не пошевелилась, когда визг наконец оборвался.
Лучше он, чем я.
— Ей только шесть!
— Она сказала, что он умрет! Сказала, только увидев его! Она убила его, она больная, надо…
Я ударила дверь, ударила колонну, папин голос тоже треснул на части — как я и хотела. Он не имел права так говорить.
— Я не знаю. Я тебя не знаю, — возвращаюсь в жаркую реальность.
— У нас еще будет масса времени познакомиться поближе. Когда вернемся, — в тонкой майке и шортах я чувствую себя голой под его взглядом. — Я жду этого с нетерпением. Кстати, как у вас там продвигается с тварью?
Прикусываю губу и пожимаю плечами. Стискиваю скользкую от пота рукоятку ножа. Он еще долго терпел прежде, чем перейти к сути. Не стоит грубить. Мы
должны вернуться союзниками, если я хочу выжить в Университете. В пятом блоке охотников.
— Вы в Отрезке, кишащем тварями, Аваддон. Никто не удивится, если вернутся не все, — мягко выдыхает тварь — в моей памяти. Когда Плутон это сказала? В ответ на…?
— Нормально. Неплохо. Думаю, уже скоро, — пусть Кан найдет мою улыбку многообещающей. Пусть думает, что умнее всех. Перехватываю оружие и провожу вполне успешный захват. Парень хрипло смеется и повторяет:
— Хорошо, очень хорошо! — вырывается. Он гораздо сильнее. Заламывает руки, ловит за волосы, заставляя мучительно выгнуться. Выкручиваюсь до ломки в суставах, лезвие режет воздух. Черт. Шепот огнем обдает ухо:
— Ты быстро учишься. Мне нравится. Люблю достойных противников.
Сиплю раньше, чем успеваю подумать:
— Тот, кого ты убил, был достойным?
— Чт… — хватка на секунду слабеет. Выдергиваю запястья, бью в солнечное сплетение. Отскакиваю и выплевываю:
— Я видела пятно на ковре. Не ври, что это Нина. Нины здесь нет, а квартира открылась!
Его верхняя губа дергается, на секунду обнажая зубы в оскале. Кан бросается вперед. Я пропускаю удар. Внутренности скручивает. Пытаюсь глотнуть воздуха, но не…
— Ты ни черта не знаешь обо мне и о ней!
Во рту разливается вкус металла. Кан бьет по ногам. Прижимает к земле, навалившись сверху и фиксируя локти до рвущей жилы боли. Слезы обжигают глаза:
— Ты убийца. Она трусиха. Вот и все.
Нинин брат рычит:
— Как будто я хотел убивать ее! — я смеюсь. Кан встряхивает меня, как куклу. Клацаю зубами, прикусывая язык.
— Ты такая же! Не можешь не нарываться! Тты… чертова Нина…! Я не просил многого — только не высовываться! Был хорошим младшим братиком. Украл партию экспериментальных оберегов, их бы на несколько лет хватило! Легче легкого! Наслаждайся жизнью без тварей! Присматривай за родителями! Не раскалывай голову подруге, даже если она увела твоего ублюдочного парня! Неужели сложно?! Но сестренка как всегда умудрилась все испортить своей чертовой магией. И позвонить мне: конееечно, кому еще решать ее проблемы?! Девчонка умирала! Ей бы никто не смог помочь. Думаешь, я не пытался?! — в поясницу упирается колено. Кашляю пылью и кровью — алые брызги исчезают, стоит моргнуть. Кан наклоняется ближе. Мечи перестали звенеть, в наступившей тишине его голос сочится ядом:
— Думаешь, я хотел расчленять тело и топить мешки в болоте? Убегать из дома, как преступник, а потом видеть в новостях свои фотографии и рыдающих родителей? И что она сказала вместо спасибо? — Кан передразнивает совершенно непохоже на Нину:
— Надо было сразу отвести меня в Университет! Хотел сбежать туда один?… Я защищал ее от Хайме, а эта су…
— Не хватит на сегодня? — Тони. За ним Наас, бледный и подобравшийся. Постукивает мечом о землю. Кан отпускает, я неуклюже поднимаюсь. Руки не
слушаются, когда я пытаюсь убедиться, что кости целы. Кан зачем-то тянется к моим покрасневшим запястьям, но Тони рявкает:
— Не трогай ее! — прозрачные зеленые глаза темны от гнева.
— Все в порядке, — каркаю. Наас подходит ближе. Раздраженно качает головой в ответ. Разглядывает, будто впервые видит. Вытираю кровь с разбитого подбородка и фыркаю: спохватились. Мои предплечья давно в ссадинах и синяках, колени разбиты, а на голени не заживает длинный порез.
Кан жесток, но он отличный учитель.
— Теперь я буду ее тренировать, — говорит Тони.
— Да ну? — Нинин брат насмешливо вскидывает бровь. — Не припомню за тобой особых успехов в рукопашной.
— Стреляю я лучше тебя, — хмыкает парень. Капитан пятого блока рассеянно тянется к кобуре, забыв, что оставил пистолет дома. А его нож по-прежнему у меня. Роняет:
— Патронов наперечет.
— Поищем еще. И с рукопашной как-нибудь да разберемся.
— Спасибо, — протягиваю Кану оружие. Пальцы трясутся, но благодаря ему я теперь знаю точно, как вспороть горло одним чистым движением.
Правда, спасибо.
Морщится, отступает:
— Оставь себе. И любые догадки на мой счет — тоже.
— Или что? — сжимает меч Тони.
Кан ухмыляется и отворачивается:
— Полегче, рыцарь. Еще порежешься.
— Почему ты не сказала, что он тебя достает? — шипит Наас, глядя вслед уходящему охотнику.
— Я первая начала. И сама могу себя защитить, — отвечаю в тон. Маг хмурится, сжимает губы. Золотистый хвост треплет налетевший ветер.
— Да ну?! Серьезно? — плечо пронзает болью. Успеваю увернуться от следующего удара и атаковать. Лезвие вспарывает футболку. Боже. Серая ткань расцветает красным. Роняю нож.
— Это я сглупил, — трогает пятно. Осторожно раздвигаю рваные края. Выдыхаю: порез неглубокий.
— Извини… я забыла про нож… — Наас тревожно смеется, накрывает мои дрожащие ладони.
— Я тоже. Прости. Больно?… — плечо? Да, но Кан бьет сильнее. Бил.
— Нет, — притягивает ближе, прижимаясь лбом ко лбу. Против воли всхлипываю: мне его не хватало. Или огня в нем, не знаю. Неважно.
— Против Кана этого мало, — Тони скрестил руки на груди. — Не оставайся с ним наедине. Мне не нравится…
— Со стороны вы выглядели ужасно, — перебивает Наас. Касается моего изсадненного подбородка, заставляя поднять глаза. — Обещай держаться от него подальше.
Зажмуриваюсь. Кан просил о том же в отношении Нааса.
— Ты привыкла справляться сама, — говорит Тони. — Но некоторые проблемы не решить в одиночку. Пожалуйста, в следующий раз помни: мы здесь вместе.
Я всегда одна. И они преувеличивают опасность, потому что не знают про выстрелившую кусками бетона колонну.
Они просто хотят вернуться домой, а я — ключ к порталу. Киваю:
— Хорошо. Извините, что заставила волноваться.
— Обещай избегать Кана.
— Обещаю. Ладно.
Обещание и есть причина, по которой однажды я, выбравшись из вязкой тьмы подвала в хлопающий крыльями пыльный мир магазина, натыкаюсь на Айяку. Зябко охватив себя руками, девушка застыла у стенда с вазонами и землей в пакетах. Дергается, когда я пинаю ту же крышку, что в первый день подцепил ногой Наас.
— Привет, — кутается в легкую вязаную кофту, нервным жестом оправляет коричневую юбку. Торопится объяснить:
— Тони и Наас пошли в тюрьму. Кан остался дома, и Тони попросил…
— Спасти меня от общения с нашим капитаном, — лучше Кан, чем деревенеющая в моем присутствии Айяка. Кана я могу ударить. С ней — лишь молчать и избегать взгляда. — Мы можем тоже пойти…
Тонкие брови сходятся на переносице, враз придавая лицу уязвимое выражение. Жалобно предлагает:
— Может, просто прогуляемся? — ладно.
Снаружи прохладный ветер обещает зябкие сумерки. Над городом собирается бледный закат.
Когда мы забрались в тюрьму, солнце садилось иначе.
Густой оранжевый цвет линеил стены полосами решеток. Мы прошли чешуйчатыми от облупившейся краски коридорами, спустились в липкую влажность подвалов. Воздух там был плотным и клейким, а под ногами хрупала жирная черная жижа. Айяка первой сбежала наверх, в тюремный двор. После бесконечных железных дверей, клеток и сеток, тряской темноты в углах и неровного света от наколдованного Каном шара, на тесной площадке в каменном мешке дышалось почти свободно.
Возвышающаяся на холме серая громада с опаленным боком видна уже с площади, где фонтан и красные цветы. Можно различить витки колючей проволоки по периметру ограды, самодельные флаги на караульных вышках. Издалека — просто яркие пятна, а вблизи проявляются надписи:
Осторожно, люди!
Здесь безопасно.
Закрывайте двери!!!
Во дворе для прогулок их сотни. А еще имен, дат и — рисунков, стихов, просьб и молитв, исповедей и даже заклинаний: новых и древних, сложных и простых, написанных на старых стенах краской, маркерами, кровью, чернилами, мелом. Выцарапанных и выбитых.
— Защитные, укрепляющие, — тихо сказал Тони, смыкая грязные створки зеленых ворот. По ним и дальше полыхнули магией царапины барьера.
— Почему чары работают? — тревожно оглянулась Айяка. — Наложивший их еще жив? Мы все осмотрели…
— Их создали твари, — раздалось из-за закрытых дверей. Маги вздрогнули, Кан схватился за оружие.
— Зачем? — не понял Наас.
Лающий смешок:
— Чтобы они надеялись, что смогут передохнуть и придумать способ выбраться отсюда живыми.
— Аналог Заповедника, — Тони дернул массивную ручку, разрушая цепь и открывая бронзовую в последних лучах тварь. Плутон морщила нос: на земле у костистых лап потрескивала и сыпала искрами еще одна линия защиты. В пару ей перед тварью блестело мутное пятно.
— Не совсем, — Плутон показала зубы. — Мы даем пленнику решать самому, когда начать новый смертельный эксперимент. Милосердней неизвестности, в которой вы держите нас.
— Милосердней?! — вскинулась Айяка. Ее пальцы лежали на эпитафии:
Фейм М. Рарри, меня звали Боб Тревис Тейлор. 15 мая 1865.
Я почти увидела другие стены. Бар. Фотографии и слова прощания. Я тогда решила, что больно видеть их каждый день, но больно — здесь, где время стирает лица, а истории остаются нерассказанными, обрываясь криком под выдуманным небом Отрезка.
— Милосердней, — согласился с тварью Наас. Девушка посмотрела на него почти со страхом. Парень вздернул подбородок. — Хуже всего, если не знаешь, когда за тобой снова придут. Тебе повезло, раз ты этого не понимаешь.
— Они могли оставаться здесь годами, — Тони кивнул на окна третьего этажа с выбитыми решетками. Лазарет. Самые чистые комнаты в здании. Ряды кроватей с серым бельем. Книги и спекшаяся одежда на полках стеклянных шкафов. Для кого-то вроде Фейма-Боба тюрьма стала домом.
— Рано или поздно все выходят, — не все. Мы нашли скелет в петле на перилах парадной лестницы. Еще один, с дырой в черепе, — на караульной вышке.
— Почему ты не можешь войти? Я же здесь, — ты моя тень. Проходишь следом сквозь любые преграды.
— В заклинании часть меня. И других… Высших, — она выплюнула человеческий термин как отраву. — Наша сила отпугивает младших. Это место неприкосновенно.
— Тебе бы хотелось поохотиться на нас, — прошелестел Кан, оглаживая новый нож на бедре. — Или уже наелась досыта в нашем мире? Скольких ты убила после возвращения?
— Кан, — повысил голос Тони.
— Вы так остро пахнете, когда напуганы, — ощерилась тварь. — Но я выполняю свои обещания.
— Перестаньте! — где-то звякнуло, разбиваясь, стекло. Плутон склонила голову, прочертив рогами изящную дугу. Повернулась к подобравшемуся Кану узкой спиной:
— Наас. Идем.
Я встала между ними на линии огня, чтобы Нинин брат не решил воспользоваться пистолетом. Наас с грохотом захлопнул за собой ворота.
— Я путаюсь в днях, — говорит Айяка. Смаргиваю воспоминание и переспрашиваю:
— Что?
Девушка скользит взглядом по занятым птицами проводам:
— В смысле, мне сложно понять, что было вчера, а что неделю назад. Кажется, будто мы здесь год или всего сутки. Время странно идет. Ты не чувствуешь?
— Да, пожалуй, — натягиваю рукава куртки, пряча исчерканные шрамами запястья.
Наас и Тони сейчас переписывают имена и прощальные слова мертвецов. Они не могут поступить иначе, хотя понимают тщетность усилий: почти все строки обращены к семьям, а семьи магов обычно ничего не знают об Отрезках, тварях и самом волшебстве.
А мы не имеем права рассказать.
— Большинство из родственников тоже давно мертвы, — пролистывая клетчатые страницы, напомнил Кан. — Зачем вы их записываете? Вот, 1365 год. Даже потомков не найти: он не оставил настоящего имени.
— Иди к черту, — Наас яростно мылил руки, чтобы прогнать кислый тюремный запах. Напрочь игнорируя своего капитана, Тони обнял Айяку, зарылся носом в блестящие волосы.