— Думаешь, у нас получится? — спрашивает девушка, переступая через дыру в асфальте. Трещины расходятся лучами на метр в стороны. Дальше по улице — пролом в стене, накренившееся дерево с обломками корней, угол скалится битым кирпичом. Пунктирная линия чьей-то смерти.
— Вернуться? Да, конечно.
— Нет, потом… что потом? — Айяка почти танцует на каменном крошеве.
— Ответим на вопросы. Не раз, скорее всего. Но им не узнать правды, — я спрашивала, можно ли прочитать мысли. Нельзя. Запутать, внушить ложные идеи, вызвать галлюцинации — не прочитать. Посмотреть воспоминания, да только мы не покажем: притворимся, что не в состоянии запустить чары. Такое часто случается с магами, если заклинание требует сложных чувств. Возможен еще допрос на полиграфе под наркотиками, и мы пока не придумали, как…
— Тебе придется охотиться на тварей когда-нибудь, — осторожно говорит волшебница.
— А тебе и того хуже, если пойдешь к Хайме, — тру шрам на ладони, сворачиваю в переулок. Впереди просвет. Площадь с колодцем. Черт. Не стоило приводить ее сюда.
— Я не пойду к Хайме.
Слова настигают на середине квартала. Оборачиваюсь:
— Почему? — девушка неловко застывает, юбка еще путается в коленях.
— Я… просто передумала.
Врет. Не просто. Ей что-то нужно от меня. Злость прорывается коротким смешком:
— Да ладно? Это важное решение. Просто передумала?
— Нет… да! Подожди! — выхожу на площадь. Мельком отмечаю: мои звезды на месте. Покачиваясь, ловят последние зыбкие лучи. Я не задерживаюсь, но Айяка за спиной кричит:
— Это же твое… это… это ее колодец, верно?… Да стой же!
— Зачем? — рявкаю, рывком развернувшись. — Чего ты хочешь? Мне не нужна компания, мне не нужна защита — что бы вы там с Тони не думали! Мы не друзья, и потом… вот, что будет потом, после возвращения: мы никогда не заговорим снова. Разве нет?
— Я тебе не нравлюсь, — она трогает пускающее блики украшение. — Я знаю, почему. Я могу рассказать о ваших с Плутоном занятиях и избежать наказания. Даже если они не поверят, что меня обманом заставили провести вас в архив, ничего: маг огня, подчинивший свою силу и Высшую тварь, для них ценнее… — задумывается. Машет рукой:
— Да всего ценнее. Уверена, Кан тоже это понимает.
— И Тони, — холод в затылке. Шрам под ногтями пульсирует болью, в такт мелко дрожащим стеклам в окнах соседних домов.
— И Тони, — соглашается Айяка. — Но я буду молчать не из-за Тони. И не потому, что боюсь тебя… а я боюсь, — ее вцепившиеся в бортик колодца пальцы побелели. — Тогда почему? — под крышей лопается окно. Девушка дергается, сжимается. Молчит, пока падают осколки.
А потом быстро говорит вниз, в гулкую глубину:
— Я убила их.
— Что?…
Кривит губы и коротко, зло смеется:
— Убила. А потом подожгла магазин. Керосин и спички, никакой магии. Магия была до… — девушка отводит взгляд, гладит витые пряди. Я подхожу ближе. — Они… взорвались изнутри. Под одеждой… Этот звук, и как его свитер задергался от… — она опускает голову, но тут же вскидывается, выкрикивает сквозь слезы:
— Я хотела! Я хотела, чтобы они умерли! Я бы убила их снова, и точно так же, даже хуже!
Зажимает рот и отворачивается. Легко касаюсь вздрагивающего плеча:
— Ты защищалась, — вспоминаю ее давние слова.
— Нет, я… я отомстила. Я не смогла защититься.
Сжимаю пальцы:
— Это одно и то же.
Айяка качает головой.
— Нет. Нет. Я выбирала. Я не просто, я… я вдруг подумала, как… я знала, что могу. Раньше и потом ничего такого не было, но тогда я смотрела, как второй одевается, и решила. Что сначала сломается спина… я… — она закрывает лицо руками и глухо шепчет:
— Я только хотела посмотреть на витраж. Я не видела их, пока они не… никто не слышал. На пожар столько людей сбежалось, сразу же — целая толпа у входа… а минуту назад меня — никто не слышал.
— Мне… — жаль. Не то. — Тогда никто не услышал, но теперь ты рассказала мне. Ты что-то решила, поэтому пришла туда сегодня.
Девушка вытирает покрасневшие щеки:
— Да. Я хочу стать охотником. Хочу понять… это тьма спасла меня тогда. Возможно… — она облизывает губы, торопится сказать самое главное, — возможно, я сотворила тварь. Я видела движение, когда они уже… не двигались… Не знаю, я правда не знаю, но думаю…
— Рядом с ними все становится ярче и плотнее, — я разжимаю ладонь, показывая шрам, — отвратительно отчетливым.
Выдыхает:
— Да. Да. Я почувствовала это снова рядом с Плутоном. Твари отвратительны. Они как болезнь, которую не вылечить. Но та спасла меня, а значит — каждая из них родилась не зря. Они жестоки, непредсказуемы и хитры. Их нельзя оставлять на свободе, но и мучить в лабораториях бессмысленно. Что бы ученые не искали, они ищут не тем способом.
— А какой — тот? — давлюсь нервным смехом: слышала бы Плутон.
— Узнать их. Они создаются людьми и не должны сильно отличаться от нас. Теперь мы отмечены отпечатком. Нам нечего бояться. Мы сможем зайти так
далеко, как понадобится, чтобы научиться существовать вместе. Чтобы больше никто не страдал.
— Невозможно, — заглядываю во мрак колодца. Голос прыгает, отражаясь от стен. — Всегда кто-то страдает.
— Магия невозможна, — парирует она, по-детски шмыгает носом. Вздыхаю:
— Чего ты хочешь от меня?
— Научи меня защищаться.
— Я сама мало умею. И ты маг воздуха, не огня. Почему не попросишь Тони?
— Тони занимается со мной, но ничего не выходит. Я не могу сконцентрироваться, выбрать свою главную силу. Я постоянно вспоминаю… — Айяка морщится, словно от боли, — я все порчу. Я пыталась забыть, но не могу. И рассказать ему тоже, он будет смотреть на меня иначе, прямо как ты сейчас, — я не смотрю на нее. — Вот именно. Забудь про воздух. Я должна освоить огонь.
Она отталкивается от чугунного бока и обходит колодец по кругу, восстанавливая стену между нами.
— Я даже просила Плутона. Она отказала. Она разве не сказала тебе?
— Нет, — конечно, нет. С силой тру лоб.
— Я не выношу их. Тварей, — синие, широко раскрытые глаза полны сумеречного морока. — Поэтому хотела… препарировать. Заставить раскрыть все секреты — силой. Мне бы это понравилось.
— Наверняка, — чугун холодит ладони. — Твои страх и злость нашли бы выход.
— Именно. Я поняла это только здесь: дело не в тварях, во мне. Мне нужно препарировать себя, чтобы что-то исправить.
— Исправить не выйдет, — закусывает губу. Я почти не верю, что быстро выдыхаю: — Тебе придется проходить через это снова и снова, — в моей памяти маленькая я раз за разом шепчет: возьми, что хочешь, только уходи. Убей, но оставь меня жить.
Девушка грустно усмехается:
— Во мне сорок семь процентов воздуха, девятнадцать — воды и восемнадцать земли. Семнадцать огня, но тьма перевешивает все остальное. Я никогда не буду магом, пока не перестану бояться прошлого.
Переплетает пальцы, ежится. Твердо заканчивает:
— Ты мне тоже не нравишься. Но ты… что бы с тобой не случилось, оно все еще беспокоит тебя. Но ты научилась переступать и двигаться дальше, а я застряла.
— Почему ты решила, что я справляюсь лучше тебя? — обхожу ее, оставляя звезды и Плутонову вселенную позади.
— Ты пырнула Нааса ножом, — резко оборачиваюсь, а Айяка фыркает. Вдруг смеется, неожиданно громко и ломко среди мертвого города, давится хохотом:
— Я бы… так не смогла!
— Случайно! Я забыла про нож! Он первый начал… — но девушка трясет головой, вытирает набежавшие слезы:
— Знаю, знаю! — убирает прилипшие к щеке прядки, — ты понимаешь, о чем я.
Да. Будто сейчас и поняла:
— Я больше не сдерживаю свой страх, — прямо сейчас на мостовой — его осколки. Над нами в зыбком закатном небе с треском пролетают птицы. Я задираю голову к разбитому окну, когда раздается выстрел.
Замираем. Айина радужка напротив чернеет от волнения. Слушаем: птичий гомон нарастает. Выстрел. Еще.
— Тюрьма?! — срываюсь с места.
— Ближе! — точно, неясный рокот звучит будто бы за углом, грохот следом — четче: кварталы от нас. По стенам, выбивая штукатурку и окна, пробегает волна чешуйчатой дрожи. Закрываю лицо, кашляю, давлюсь пылью. Под ногами прыгает земля. Вспышка света за домами слева разгоняет синеющий воздух. Быстрее, быстрее! Я лечу, но улицы меняются до тошноты медленно. Поворот, серия выстрелов, рыжая арка — срежу через дворы. Айяка что-то кричит в спину, но ее голос перекрывает пронзительное до визга шипение. Звук вибрирует и захлебывается, после секундной тишины взрывается хрипом. В воротах на другой стороне двора клубится сажевыми хлопьями дым.
Задыхаюсь, нырнув в жирную черноту, едва успеваю отскочить — в сантиметре порывом ветра проносится металлическая сеть в вязи бликующих чар. Узорное полотно струится и ширится, а потом вдруг звонко схлопывается, как живое существо. Опутывает бьющийся комок блеклых суставчатых ног.
— Прочь! — рычит невидимый Кан. Прижимаюсь к решетке ворот, ловлю за руку и дергаю на себя судорожно кашляющую Айяку. Горло дерет и скручивает, но завеса уже редеет до серого, и я подаюсь вперед, забыв об осторожности. Связанная удавкой и заклинанием тварь надсадно стонет. Вихляя покрытым серыми пятнышками телом, рассыпает трескучие иглы-стрелы.
— Отвалите! Она стреляет! — хрипит Наас, заталкивает нас за забор. Я не отпускаю: он хромает, на джинсах — заплывшие кровью дыры.
— Она почти мертва! Останься! — маг рвется обратно, но Айяка тоже вцепляется в его куртку.
Из живота твари льется прозрачная жидкость, под брызгами пузырится асфальт. Опутанные серебром лапы вбиваются в землю в поисках опоры. Подламываются, с горьким хрустом расходятся на лучины. От них ползут трещинки, я чувствую вибрацию сквозь подошву ботинок. И природу создания — мертвую, давящую. Огромную.
Тварь хлюпает и затихает. Только игольчатая грива колышется с неровным дыханием. Кан осторожно подбирается к ней, застывает, наведя дрожащий пистолет на крючковатый, покрытый струпьями нарост. Лицо…
— Подожди! — Нинин брат раздраженно сводит брови. У него распорота скула, а из правого плеча торчат толстые полуметровые иглы.
— Что?!
— Хватит. Она неопасна, — тварь с сипением втягивает воздух. Ломается еще одна нога. Меня передергивает.
— Где Тони?! — тонко кричит Айяка.
— Там, — Наас неопределенно отмахивается. — Головой ударился, но вроде в себя пришел. Будет в порядке.
— Стой! — успеваю схватить ее за волосы. — Стой!
— Пусти! — тяну, заставляя неловко запрокинуть голову:
— Он будет в порядке, ты слышала, — внутри твари зреет рассвет. Айяка всхлипывает и пытается вывернуться, но я держу крепко. — Ты хотела понять. Это наш шанс. Кан позаботится о Тони. Верно?
Охотник кривится:
— Что ты собираешься делать?
— Тони, — приказывает Наас. Кан переводит взгляд с меня на него, на затихшую Айяку. Фыркает и опускает оружие:
— Вы… — я сужаю глаза. — Да черт с вами!
— Вали уже, — огрызается рыжеволосый маг. Его капитан зло щурится, сплевывает кровь, но неспешно отходит.
Я разжимаю пальцы и тут же получаю хлесткую пощечину:
— Никогда больше… — взвивается Айяка, но Наас перебивает:
— Смотрите.
Тварь мерцает. Тяжелое тело распласталось по асфальту, обломки лап легко покачиваются, словно в такт неслышной музыки.
Я первой опускаюсь рядом на колени и глажу шершавый бок. Она вздрагивает, но не отстраняется. Быть может, просто не может. Свет, к которому они все так стремятся, разрастается в ней прежде, чем погаснуть навсегда.
— Прости, — шепотом, не зная — понимает ли.
Но я почти понимаю. Она теплая, а должна быть ледяной. Тянется за ладонями, и я обнимаю, приникая горящей от удара щекой.
Она сильнее Плутона, раз не испугалась ее печати.
Высшая.
Обходя вспенившийся асфальт, Наас и Айя тоже касаются умирающего создания. — Она — чье-то воспоминание. Спасение. Все они… их жизнь — бег по кругу, неутолимая жажда. Поиск света, который кто-то запомнил и забыл, отдав в подарок, — я закрываю глаза.
— Наша тоже, — тихо говорит Наас.
Чем заплатила Айяка в тот день? Что пожертвовал Тлалок ради собственного ручного монстра? Как много потеряли Илай и Наас?
Как много они создали?
Запертой под жестким панцирем искре никогда не разгореться в пламя. Крохотный огонек дразнит и обещает. Лжет. Можно сделать его ярче, лишь сгущая тьму вокруг — броню из чужой боли и страха. Поэтому они охотятся на нас: ради пищи, не приносящей насыщения.
Тварь выдыхает в последний раз и кончается. Гаснет, но не темнеет, остается белой с зеленым, пустой внутри. Кожа под пальцами хрупает. Дает трещину. Кусочек проваливается и стукается в животе.
Наас прав. Мы, я — точно такая же. Расширяющийся ком кошмара, до боли в ребрах мелкая и глупая. Семьдесят пять процентов тьмы. И света, конечно, — света, но… темнота всегда перевешивает. Верно, Айя? Мы постоянно ходим по кругу. Застряли, не в силах отпустить.
Где-то в Плутоне сейчас горит мое пламя. Пока я жива, ей нечего бояться. Когда я умру… она снова превратится в черную дыру, если не найдет того, кто сможет и захочет ее услышать.
— Никто не должен жить вот так, — говорит Айяка.
Вокруг нас собираются птицы. Крыши словно накрыты живым покрывалом. Самые смелые спархивают к останкам.
— Зачем они?…
— Пришли за ней, — Наас, страдальчески морщась, встает и помогает подняться девушке. Воробьи странно молчаливы и будто ждут, пока мы уйдем. Шаги: Кан тащит путающегося в ногах Тони. Айяка бежит к ним, Наас подает мне руку:
— Хватит. Пойдем. Пусть заберут ее.
Притягивает вплотную, видно каждую веснушку на грязном лице. Говорит то же, что сказала черноволосая волшебница:
— Нам придется охотиться на них. — Мы не будем.
— Приказы не обсуждаются.
— Мы что-нибудь придумаем.
— Мы не сможем. — Мы попробуем.
***
Солнце жарит в макушку. Вездесущие воробьи галдят на карнизах. За спиной открыта дверь домой. Доносится голос Нааса, что-то эмоционально втолковывающего Тони. Прислушиваюсь: опять спорят, как избежать допроса под наркотиками после возвращения. На ступеньке в лужице влаги — чашка с еще прохладным кислым компотом. Айя сварила и принесла. Я вычерчиваю мелом на асфальте символы, сплетая простенькое волшебство. Читаю формулу про себя, нащупывая ритм и верные ударения. Слова путаются, но записывать нельзя:
— Потеряв власть на материке, оставшиеся в живых маги огня сожгли все книги, до каких успели добраться — а обширные коллекции ордена собирались столетиями, — сказала Плутон прежде, чем заговорить на незнакомом языке. — Пожары уничтожили многие магические тексты. В частности, секцию архива твоего тезки, Раймонда Аваддона, в которой хранились трактаты, описывающие принципы создания устных образов. Их врагам удалось сохранить и восстановить лишь записи готовых цепочек. Саму технику те, кто знал ее, раскрывать на бумаге не пожелали, а делились с преемниками лично. Представь, как мало знаний дошло до наших времен. В Университете наберется с дюжину заклинаний, известных обычным магам. Еще с полсотни в личной библиотеке Совета. То, что я даю тебе… вам двоим, — тварь усмехнулась, вспомнив Нааса, — из этих пятидесяти. Они бесценны.
— Но у меня не получается! Они слишком сложные, а еще нужно ощутить то, что заставит их работать. У каждого же заклятья есть рисунок, зачем…
— Ты справишься. Тренируйся, и однажды сможешь колдовать быстрее любого охотника в этих ваших нелепых перчатках.
Пока мне требуется несколько минут и попыток, чтобы засветить самое простое из слов.
— Как ты запомнила их всех? — спросила я, безнадежно потерявшись в хитросплетениях гласных и дорожках мертвого парка: бить по законсервированным ожиданием деревьям безопасней, чем крошить колонны в подвале.
— Тлалок с возрастом стал забывчив и… беспечен. Он составил список, — ее голос растерял цвет. Как всегда, когда тварь заговаривает о прежнем хозяине. — А позже у меня было полно времени, чтобы вспомнить каждое. Пусть они не действовали в Заповеднике, ты уже знаешь это чувство.
Да. Верно составленное волшебство горчит на языке и холодит затылок. От него тяжелеют ладони, немеет чуть ниже поясницы, где сосредоточие магии. И ничего, что каменные стволы не взрывались щепками — заклинания работали. Повторять и искать в себе нужные чувства сложнее, чем ждать озарения, касаясь рисунка. Но я продолжала, зажмурившись, пока далеко-далеко за горелыми ветвями трещали вспарываемые стены.
Теперь за углом нашего дома целый квартал испещрен разломами и пятнами пожарищ. Дырами от пуль в строе меловых человечков — Тони нашел чей-то запас патронов и через раз дающий осечки пистолет. Пули обычные, ими не убить тварь, но для тренировки годятся. Наас уже потратил свои на тварь, бесполезный револьвер пылится в ящике комода. Мы больше не ходим на стадион: далеко, опасно. Рассыпавший иглы монстр показал, насколько мы слабы. Следующая Высшая похоронит нас здесь, и кто-то сложит кости среди алых цветов.