— Сама знаешь. Ты же маг страха и гнева.
— Да. Только мне, как Наасу, нечего терять. Кроме магии, у меня ничего никогда и не было.
Качает головой, выдыхает:
— Послушай. Если мы вернемся, если заключим мир… если ты решишь остаться в Университете — а они предложат тебе остаться, даже не сомневайся, — присмотрись. Ты сразу увидишь.
— Увижу что?
— Охотников, которые маются между заданиями в баре или на ненужных тренировках. Техников, что круглосуточно и без выходных торчат в своем подвале. Ученые, целители… все они одержимы. И всем плевать, что будет завтра. Но волшебство не длится вечно. Оно заканчивается либо смертью, либо увечьем –
и тогда, если ты перестаешь быть полезным, тебе дают непенф, — украдкой нащупываю в кармане граненый ком Нининого леденца. — Половина твоей жизни, самая важная половина, исчезает без следа. Годы, десятилетия просто… — он замолкает, снова вытаскивает пачку: на этот раз чтобы закурить, — пустеют. Я видел достаточно бывших магов, которые превратились в одиноких нищих калек. Ведь все друзья — стерты с памятью об Университете, завести семью обычно не хватает времени и сил жить двойной жизнью, да и оберегов не напасешься — а значит, время от времени тебе просто не покинуть защитного контура. Любая работа тоже страдает, поэтому мало кто серьезно делает карьеру: хорошую должность сложно совмещать с заданиями. Просто не хочется, если честно, — усмехается искатель. — По сравнению с магией, реальная жизнь — скука смертная. Но в конце только она и имеет значение.
Янни любовно оглаживает созданные чары.
— Теперь понимаешь? — спрашивает Эйса.
Киваю:
— Но с пактом Серафима все изменится.
— Люди редко меняются. Для многих уже слишком поздно… Ладно, я пойду, пока Энид не заблудилась, — но он не спешит. Стряхивает пепел и разглядывает сигарету. Отвернувшись, глухо говорит:
— Серьезно, пока тебя ничего не держит, беги от Университета. Это ловушка, даже страховка в лице твари не поможет. Лучше уйти сразу, пока ты свободна, пока там нет никого, кто стал бы тебе дорог. Тем более, вместе мы знаем достаточно, чтобы обойтись без учителей и руководства. Если объединимся, сможем сами решать, что и когда важно, и никто не отнимет сделанного выбора. Ты не проснешься однажды по уши в дерьме, не понимая, как так вышло, и куда ты потратила целую жизнь.
Давлю смешок:
— По крайней мере, сейчас я точно знаю причины своих неприятностей.
Эйса фыркает:
— Да уж!
Прижимая камешек к щеке, растерянно хихикает Янни. Выдохнув дым, искатель кивает на прощание:
— Мне пора, — волшебница с багряными волосами уже скрылась из виду.
— Давай. Мы догоним Нааса с Хиканом.
— Я найду вас потом.
Едва отходит, когда я зову:
— Эйса! Почему Наас тебя ударил?
Засмеявшись, сын Хайме трогает бледный синяк:
— Это… продолжение старого разговора. Он предупреждал меня не делать глупостей, а я… — небрежно пожимает плечами, — вот он я здесь.
— А Хикан? Почему он — здесь? На нашей стороне. В смысле, он не кажется расстроенным из-за печати Плутона.
Прячет руки в карманах:
— Его положение в Университете немногим лучше, чем у огненных магов. Наас сказал, что Хикан был инфицирован оборотнем?
— Что?
— Наполовину перевертыш. Процесс обращения успели купировать, но раз в месяц Хикан становится… невыносимым. Он много времени провел в лабораториях.
Оборотни ведь теперь редки, а таких, как он, — половинчатых — больше нет в целом мире, — Эйса светло улыбается. — Совершенно особенный.
— Но как тогда его отпустили сюда?
— Он единственный, кто мог повлиять на Тони Луизу, если бы вы заперли знак. Плюс, Хикан был прекрасным охотником, а теперь — в пятерке лучших техников Университета. Он должен был помочь Совету с созданием портала. Да и ученые сейчас от него почти отстали. Провели все эксперименты, до которых додумались, выдали транквилизаторов, хоть засранец их явно не принимает… — парень трет шею. — Но рано или поздно у кого-нибудь появится новая идея, для развития которой потребуются дополнительные исследования. Решение Хикана попытать счастья с тварями было предсказуемым. Даже без печати Плутона.
— С печатью он особенный вдвойне.
— К сожалению. Тем важней подписать мир.
Киваю, соглашаясь и — прощаясь. Янни тоже бросает узор и требует:
— Пойдем, — за три дня он говорил так трижды. Обычно значит: хочу к брату, но сегодня солнце еще высоко, а мальчишка проходит мимо Айиного магазина. Торопится в наш тренировочный переулок.
— Подожди, я хочу зайти домой.
Но Янни ускоряет шаг. Ненадолго останавливается у рытвин и паленых пятен на зданиях, двигаясь от точки к точке. Прикрывает глаза и глубоко дышит, будто пытается втянуть ершистое послевкусие разрушения.
— Янни! — Айяка осталась дома совсем одна. Ей ведь не легче, чем Энид. — Давай хотя бы возьмем с собой Айю. Потом…
— Пойдем! — настойчиво повторяет огненный маг, сворачивая в заплетенную мертвым плющом подворотню. Пойманной красной птицей на миг цепенеет в клетке ветвистых теней. Стремительно пересекает дворик и оборачивается. Машет руками по ту сторону арки:
— Пойдем!
Гаденыш. Впрочем, рядом с девушкой я никогда не знаю, что сказать. Не только я: Наас тоже больше молчит. Вертится поблизости, бессмысленно перекладывая вещи и роясь в давно изученных шкафах, пока Айя не взрывается:
— Хватит! От тебя еще хуже! Когда ты так смотришь, мне жить не хочется! Мне и так…
Наас растерянно каменеет, словно не в силах решить: подойти, коснуться, утешить — или действительно уйти, отступая перед ее болью и призраком погибшего друга.
— Пойдем! — у Янни же нет сомнений.
— Да иду я! — где он? Сбежал! Пускаюсь рысью, высматривая алую куртку. Как он может быть одновременно и неуклюжим, и невероятно проворным?…
— Янни? — дворики выглядят неподвижными. Лишь беспечно чирикают редкие воробьи на деревьях.
— Хоть на том спасибо, — могильные птицы стали приходить ко мне в кошмарах. Вчера я разбудила всех вскриком: приснились бурлящие крыльями тучи.
— Ладно, — опускаюсь на колени, чтобы нарисовать заклинание-карту, когда слышу Яннино далекое и полное восторга:
— Привет!
Рывком развернувшись, напарываюсь на белый скол пространства. Пальцы сами находят шрам:
— Илай, — в тени от полосатого навеса кафе, обходит круглые столики, поднимает с земли и ставит на место плетеный стул. Янни отчаянно машет, прилепившись к витрине изнутри:
— Привеет!
— Иди сюда, — Илай ждет на пороге. Мне нечем дышать, а ладони покалывает от напряжения. Я ведь не раз искала его на карте, касалась описывающей круг по границе Отрезка черной точки. Вчера он был на противоположном конце города. А теперь Янни завел меня прямо в ловушку.
— Чертов маленький… — глотаю ругательства и слюну. Янни не виноват, он просто… ладно, я понятия не имею, что он такое. Деревянно иду навстречу своему наваждению и готовлюсь выхватить нож.
Пистолет давит в поясницу сзади, но я никогда не выстрелю в Илая, пора признать очевидное.
Надеюсь, он…
— Я не трону тебя, — открывает звякнувшую колокольчиком дверь.
Сменил запачканную кровью футболку на чистую, опять в тон кожи. Кажется, не ранен. Кровоподтеки почти сошли. Вооружен: перчатка, кобура под мышкой, ножны на поясе и все что угодно в набедренной сумке. Впрочем, Хикан и Эйса набили свои галетами. Говорю:
— Сначала ты, — Илай улыбается уголком искусанных губ и пятится, не сводя с меня взгляда.
Осматриваюсь. Небольшой зал не несет отпечатка времени. Синие крашеные стены, темная деревянная мебель. Светится витрина с десертами — Янни вертится около нее, отчаянно шуршит пуховик.
Илай заходит за стойку и спрашивает:
— Что хочешь?
Мальчишка показывает на посыпанное кокосовой стружкой шоколадное пирожное, потом передумывает и тыкает в круглое фиолетовое. С мучением на лице возвращается к первому. Илай достает оба:
— Любишь сладкое?
— И вон то еще! — кивает огненный маг.
— А ты? — внимательные красные глаза гипнотизируют, превращая реальность в сон.
— Я не люблю.
— Тогда кофе?
— Да.
Он уверенно обращается с кофеваркой, безошибочно находит выключатель и зажигает лампы на потолке — свисающие на проводах, как в подвале Валентина. Тру росчерки от удавки на запястьях, с усилием отворачиваюсь к окну:
— Это твое место.
— Да, — жужжание и щелчки, звон посуды. Терпкий аромат кофе. Янни кружит по залу, слизывая крем с пальцев. Я чувствую приближение Илая по разлившемуся в воздухе теплу, но не пытаюсь развернуться, когда попадаю в кольцо сильных рук. Вкладывает чашку в ладони, не размыкает объятий. Откидываю голову ему на грудь:
— Почему тогда ты пахнешь зимой и кровью?
Прижимает теснее и вздыхает:
— Тогда стояла зима.
— Этот запах… что он значит?
— След первого колдовства. Ты — нагретый камень. Летняя жара.
— Крыша. Я упала с крыши. Было лето, — горячие лучи скользили по граням осколка, ветер оседал на языке вкусом пыли и выжженной солнцем травы.
— А здесь стояла зима, — зажмуриваюсь. Мир сужается до шершавого голоса. — За ночь все засыпало снегом. Я разгребал сугроб возле задней двери, когда услышал, что внутри кто-то есть. Родители уехали, кафе было закрыто. Главный вход оставался нерасчищенным.
Янни вскидывается, будто тоже на звук. Отложив недоеденное лакомство на ближайший стол, медленно, почти крадучись, направляется к коридору под табличкой WC.
— Я решил, это твари. Я называл их вампирами.
— Почему? — следуя примеру Янни, избавляюсь от лишней чашки. Переплетаю наши пальцы. Его изрезаны до самых костей — пытался сорвать удавку? Илай освобождается, заставляет разжать ладонь со слоистым рубцом.
— Они боятся света. Высасывают жизнь. И мой самый частый гость напоминал человека.
Проведя по шраму, отпускает. Подталкивает к поглотившему мальчишку темному проему.
— Он прогонял прочих. Он объяснил мне, кто я такой.
— Объяснил? — Янни замер у двери в туалет.
— Да. Он был Высшим, — Илай касается губами моего виска, хрипло шепчет:
— Знал про Университет. Научил меня подавлять силу. Чтобы не нашли. Но они нашли.
— Как?
Невесело смеется:
— Он был рядом слишком долго. Его природа… ты знаешь, как твари действуют на людей. Кафе обходили стороной. Родители даже продать его не могли. Часть соседей съехала. Другие спились. У пары с верхнего этажа ребенок покончил с собой, бросившись под грузовик. Ему было десять. Оставил записку: мне страшно жить. Это попало в новости, его родители дали интервью. Пытались оправдаться, их же подозревали в жестоком обращении. Сказали, что дом проклят. Что здесь водятся привидения. Много чего наговорили. Довольно убедительно. У нас сразу стало полно посетителей. Журналисты лезли с вопросами. Школьники приходили толпами, чтобы было не так страшно, покупали печенье на вынос и тут же сбегали. Трусливые глазели через витрину, а смелые пытались вломиться ночью… Но было еще несколько мужчин. Они не выглядели испуганными или заинтересованными. Молча пили кофе и уходили. Возвращались трижды. Третий раз — тогда, после метели.
Еще один мертвый ребенок. Как просто. Как холодно. Из приоткрытой двери черного входа тянет морозом. Толкаю — кожа примерзает к металлу. Во тьме громоздятся коробки и ящики, на второй этаж уходит деревянная лестница. Далекая светлая полоска открывает кусочек неправильно летнего дворика.
— Я пошел на звук. Звон. Зеркало в туалете. Подумал: опять. Мой вампир ушел, без него приходили другие. Они часто били зеркала.
Мальчишка ныряет во мрак туалета. Хрустит стекло.
— Но это были люди.
Люди страшнее всего.
— Пятеро охотников. Я узнал знак Университета: Сирас рисовал его мне.
— Сирас? — иду за Янни.
— Моя тварь. Он не смог защитить меня, мне пришлось справляться самому.
— Первое колдовство.
Илай прислоняется к стене:
— Еще нет. Я прикончил первого лопатой. Даже не задумался, будто убивал раньше. Просто ударил лезвием в горло.
Нащупав выключатель, опускаю ресницы.
— Ударил и второго. Он уронил пистолет. Другие пытались поймать меня удавкой, но здесь тесно.
Щелк.
Едкий оранжевый свет озаряет выложенное белой плиткой помещение. Двери в кабинках распахнуты вразнобой. Янни ступает по рисунку влажно блестящих разводов. Брызги на зеркале у входа отмечают первую жертву Илая. Окровавленная лопата валяется здесь же, у порога.
— У них не сразу получилось. Раньше я застрелил еще одного.
Оглядываюсь на бесцветного в полутьме коридора мага. Он глухо говорит:
— А потом загремел замок на входной двери. Родители вернулись. Я хотел закричать, но охотник сказал…
— Один звук — и я убью их, — продолжает Янни. Склоняет голову и отвечает на другой лад:
— Пусть орет. Я хочу услышать, как он будет орать.
— Какого черта, Фрик? Что ты?… Фрик! — мальчишка кричит, падает на колени. Раскачивается, едва не ударяясь лбом о кафель. Его голос неуловимо меняется. Эхом в ушах бьются выстрелы. Плач. Крики: нет-нет-нет. Нет! Что ты наделал? Мама! Мама! Мы должны были стереть им память! Он убил Джейми! Папа, пожалуйста! Он еще жив! Этот выродок прикончил Джейми!
Отступаю прочь от ожившей памяти. Обнимаю Илая и утыкаюсь носом в ямку между ключицами. Под щекой набатом бьется сердце. Янни смолкает.
— Меня нескоро выпустили из Заповедника, — на плечи ложатся руки. — Не думал, что выпустят. Повезло: психолог поверил, будто я убил тех троих случайно. Испугался. Они не заметили, что я прикончил пятерых.
— Что?… — сжимает пальцы, сглатывает:
— Отметил. Проклятьем… твари, — кривая ухмылка. — Первое волшебство. Сирас показывал мне, как. Сказал: я не всегда смогу тебя защитить. Но отомстить… не я, так другие. Твари ведь ради этого и рождаются. Даже мудрые, подобные Плутону. Месть. Ничего больше. Им нельзя верить.
— Потому, что Сираса не было рядом, когда охотники убили твою семью? — Илай морщится. Облизывает искусанные до ран губы:
— Да. Они умерли из-за него. Он привел охотников и сбежал.
— Неправда. Они умерли из-за тебя, — красный взгляд дробится острыми гранями. Вина? Или злость? Не успеваю разглядеть. Отпускает, шагает назад, где тени скрывают лицо. Ровно отвечает:
— Пакт Серафима — мечта или ложь. Твоя тварь никого не приведет. Мира не будет.
— А ты? Останешься здесь? Думаешь, сумеешь спрятаться — теперь? Или просто боишься встречи с Сирасом? Со своим прошлым? — мне стоит замолчать: воздух
ощетинивается мраком. Но молчание — тоже бегство. А я обещала себе уже дважды:
— Перестань убегать! Посмотри, что ты наделал, — злость расцветает пламенем, высвечивая две лужи крови прямо под ногами. Женскую сумку у стены. Гильзы, ключи от машины с желтым брелоком, крупный отпечаток руки: его отец пытался встать. Илай застыл — точь-в-точь животное в свете фар. Позволяю силе ослеплять. Повторяю:
— Посмотри. Ты привел тварь. Ты привел охотников. Ты убил их. Но ты не виноват. Прими это. И спроси себя снова: ты действительно хочешь остаться здесь навсегда? Разве с тебя не достаточно?
— Солнце, — смеется за спиной Янни, — ты светишь, как солнце! Похожа на Мантикору! Только он ярче, он — взрыв! Ба-бах! — хлопает по пуховику, еще и еще. — Бах! Бах! Бааабб…
— Нет, — чуть слышно роняет Илай. — Не хочу.
Мальчишка забывает про Мантикору, тянется к бушующему под потолком огню. Щурится, растопыренные пальцы дрожат, но все равно почти касаются мечущихся языков. Солнечный ветер пробирается под одежду и путается в волосах.
— Тогда давай попробуем, — зажмуриваюсь. Под веками роятся черные точки. Нина сказала: бабочки у огня. Прячься — не прячься, а конец один. Но:
— Однажды мы погаснем. Давай сначала вспыхнем так ярко, чтобы увидел весь мир. Все, кто прячет свой огонь во тьме прямо сейчас. Все, кому… страшно жить. Прикосновение. Невесомое, почти дуновение пожара, пробегает по плечам. Оканчивается болью у лопаток — Илай толкает к стене. Прижимает до тяжести в груди. Шепчу, задевая носом его подбородок: