А нашла Сойта Роэна. Новые вопросы без ответов. Наас тоже спрашивает:
— Что с тобой?
— Плутон исчезла. Я… волнуюсь, — звучит дико: волноваться за тварь. — Она странно вела себя перед уходом. Вернее, не странно, но… мне показалось, она чем-то встревожена.
— Да? — подходит вплотную, пятерней зачесывает мне челку назад, привычно тянет за хвост. Ловит взгляд. — Я не обратил внимания. Да и напряженный выдался денек. Большинство тварей свалило из Отрезка, ты заметила?
Да. Утром проверяла чары. Почти пустая карта показала четыре до смешного равноудаленных точки. Испугались Высших?
Но Плутону нечего бояться. Так какого черта?!
— Ученые думают, она мертва, — хуже того — уверены.
— Решили, что погибла, когда мы изгнали дух Советника? Лишилась источника силы — и все. Обычно они умирают не сразу, но Плутон жила очень долго. Мгновенное выгорание после разрыва связи возможно, — предполагает маг. — Вряд ли эти умники способны вообразить, что ты приняла клятву твари.
— Да, но…
— Не парься, — Наас натянуто улыбается. — Скоро появится, смотри: тени удлинились.
— Закат, — еще нет, но воздух уже полнится вечерней прохладой, редеют стаи на проводах. Он прав. Плутон придет. Должна прийти. Ее не было целых пять дней. — Тем более, чары и пакт продвигаются неплохо. Я боялся, Хикан не справится, но, благодаря Янни, он грозится закончить прототип до ночи.
— Прототип? — желтоглазый техник перекроил знак из подвала до скелета. Вычерченная им новая плоть не имеет ни малейшего сходства с покрытым изморозью узором.
— Зарин, — зовет Наас. — Успокойся.
— Я спокойна, — выходит слишком быстро, и он хмыкает:
— Ты кусаешь губы, и ветер не мой, — порыв подхватывает слова. Мимо проносятся, закручиваясь и взмывая к небу, лепестки пепла; мелкий мусор чиркает по голым ногам. — Если кто и ведет себя странно, так это ты.
Мы не говорили с ночи, когда я обвинила его в смерти Тони, а он ударил в ответ. — Я должна извиниться. Мне не стоило говорить…
— Но ты сказала, — прищуривается. — И извиняешься не потому, что тебе стыдно. Ты просто напугана и хочешь, чтобы я тебя успокоил. Но знаешь что? Если искать виноватых, то Тони и остальные мертвы из-за тебя. Ты приняла клятву твари. Мне же стоило просто оставить тебя умирать. Позволить барьеру Заповедника выпить твою силу до дна.
Птицы разом взлетают.
— Стоило, — зажмуриваюсь. Дышать нечем. — Вокруг меня все рушится, ты сам сказал — помнишь?
Звенят выбитыми стеклами дома. Хлопают крылья. Небо тускнеет, будто на город вот-вот опустится ночь. Наас встряхивает за плечи:
— Перестань! Хватит ныть и цепляться за прошлое! Что там насчет свободы? Ты только бесконечно копаешься в себе. Прячешься! Ты не найдешь там ни ответов, ни прощения. Поверь мне, я пытался! Я до сих пор пытаюсь — ни черта не выходит!
— А что еще мне делать?! Как иначе все исправить?! — я перекрикиваю завывания урагана и тревожное воробьиное чириканье.
— Никак! — рявкает Наас. — Мы убили их! И все, кто умрет дальше, умрет из-за нас! Часть тебя всегда будет разрушать. Тебе нужны страх и боль — пища для твоей силы!
— Как тварям… — ветер будто напарывается на стену.
— Да! Как тварям! — в наступившей тишине его голос взвивается до крыш.
— Но я не тварь! Мне плохо, а им хорошо от чужих страданий! Я не хотела никого убивать, — глазам горячо. Вытираю щеки. Наас перехватывает запястья.
— Знаю, — прослеживает шрамы. — Ты не хотела. Вот и главное. Чего ты хочешь. Не что тебе нужно. Чего ты хочешь. Это огромная разница и самый главный вопрос. Не кто ты. Не зачем. Чего. Ты. Хочешь. Скажи мне. Только не про прошлое. Чего ты хочешь от будущего.
— Я… — вытираю нос, — я хочу…
Чтобы Тони и Ниль были живы. Чтобы Айяка не плакала по ночам, свернувшись калачиком и накрыв голову подушкой. Хочу, чтобы Илай перестал замирать, кусая губы, у бурого пятна на асфальте — каждый раз, когда мы выходим из дома. Хочу изменить прошлое, не будущее. Но никакая магия не позволит вернуться назад и переписать историю. Наас прав: я увязла в сожалениях, где нет решений, а одна лишь вина.
Я хочу… иметь достаточно смелости, чтобы подойти к Илаю и прикоснуться к сжатой в кулак ладони. Попросить прощения. Утешить.
Хочу найти правильные слова и отвлечь Айю от ее горя — хоть на минуту.
Хочу…
— Хочу, чтобы мир подписали добровольно. Не Совет, остальные. Не хочу запугивать их. Так мы действительно станем чудовищами, и не только на бумаге — в сознании всех магов Университета. Эйса думает, люди с радостью придут к нам, если сделать магию развлечением. Но она — гораздо больше…
— Говори, — требует Наас, стоит замолчать. — Не думай, сначала говори.
Говорю. Быстро, не давая мыслям оформиться и пойти по кругу:
— Страх. Гнев. Грусть, тревога, ревность, потеря… спокойствие и радость, все чувства составляют волшебство и нас самих. Магия сложная, ранящая, переменчивая. Никогда не была и не будет простой. Мы ведь не такие, а мы и есть магия! Поэтому Университет продолжает существовать в несправедливости, лжи
и трусости. Мы не умеем иначе. Пакт всего лишь проведет черту между людьми и не-людьми. Мы освободимся, но ничего не изменим. А потом кто-нибудь нарушит мир и — что? Что будет? Война?! Скорее — бойня!
— Да, — роняет, отводит взгляд.
— Ради войны твари готовы объединиться, — смех звучит колотым льдом.
— И ради мира тоже, — напоминает Наас.
— Или они просто ждут возможности напасть на весь Совет, весь Университет разом. Вдруг они врут нам? А мы верим из-за общей природы… — он открывает рот, но я не даю сказать. Обхватываю бледное лицо, заставляя смотреть на меня, глажу прохладную кожу. — Было просто верить Плутону, пока никто не умер. Но теперь все иначе, и я боюсь. Ее тоже боюсь, видел бы ты, как она говорила о прошлой войне. Я не вынесу, если… Послушай, ты ведь привел меня к ней. Рискнул собой, мной, Айей — чтобы выполнить данное обещание. Я не понимаю, зачем. Она помогла тебе спрятать силу от ученых. И что? Ты мог нарушить слово. Она даже не человек, — Наас кривится: я говорю, как сказали бы другие. — А ты делал вещи и хуже. Что в ней особенного?
Рыжеволосый маг шепчет:
— Ничего.
— Но тогд…
— А разве у тебя было иначе? Ты-то почему приняла клятву?
— Моя сила больше, и… — широкие брови сходятся на переносице:
— Чушь. Но я тоже не могу объяснить…
— Тогда покажи! — до желваков стискивает зубы. — Пожалуйста! Покажи мне! Вздыхает. Отстранившись, опускается на корточки. Прикладывает пальцы к асфальту. Ничего не происходит — с минуту. Отхожу, отворачиваюсь, и тогда сухой треск наполняет дрожью колени. Вокруг Нааса прямо в камне прорезается знак: близнец чарам, что перенесли нас к озеру у сосен и живому-мертвому Тони. Маг поднимает лихорадочно блестящие глаза:
— Готова?
— Да, — конечно. Это же всего лишь воспомина…
Боль скручивает внутренности. Я дергаюсь — раз, другой, — запястья и лодыжки примотаны ремнями к бортикам каталки. Мигающий зимний свет пульсирует писком в ушах. Гаснет — звук рвется. Загорается — и я выгибаюсь от визга серены. Сменяется красным полумраком. Мимо пробегают люди, крики теряются в утробном вое.
Боевая тревога.
Надо мной мелькает человек в белом халате. Отталкивает каталку в сторону. Мир поворачивается. Удар. Гром железа, резь внутри горячо лопается. Я захлебываюсь воплем. Судорога скручивает кости.
— Отвезите его в лазарет! — рявкают рядом.
— Хайме сказал устранять выброс! Идем!
— А тварь?!
— В клетке! Забей! Пошли!
Поворачиваю голову, чтобы увидеть, как четверо санитаров выбегают из помещения. Мониторы на вогнутых стенах мерцают помехами. На полу — формула, жирные линии бугрятся черным мясом. Едкий кислотный запах дерет горло, и я кашляю до нового острого спазма внизу живота.
— Тише, — шелест сквозь рев сигнализации. Солнечное сплетение накрывает тяжестью. Оглядываюсь и встречаюсь взглядом с рогатой тьмой за прутьями клетки.
Плутон.
Когти вспарывают тонкую ткань больничной робы. Силюсь заговорить, но слова ломаются о стучащие зубы и пенятся на губах.
— Спокойно. Я помогу, — но я бьюсь, хриплю, силюсь вывернуться: в точках, где ее пальцы продырявливают кожу, зарождается холод. Стремительно расползаясь, сковывает тело, даже дыхание оборачивается паром.
— Сейчас тебе станет легче, — паника выплескивается узорчатыми трещинами на потолке. Тварь фыркает:
— Сильный мальчик. Свежий. Ты сгоришь очень ярко, — боль вдруг стихает. Покалывание прогоняет лед из крови. Жадно глотаю химический воздух. Знобит. Тварь склоняется надо мной, прижимаясь лбом к потемневшей от магии решетке. Там, где металл касается угольной чешуи, плоть дымится, птичью лапу браслетом охватывает темное пламя. Стону:
— Отпустиии…
— Это повторится. Раз за разом они заберут твою память. Огонь. Душу. Ты уже видел других?
Я… Наас — почти видит их сейчас. Воспоминание в воспоминании. Янни забился в угол, царапает запястье. Алый в сиянии барных ламп Илай смотрит в пустоту. Ниль трясет его за плечо, но маг огня даже не моргает.
— Я умру здесь, — понимаем мы оба.
— Нет. Если я научу тебя прятать свою силу.
— Зачем? — барьер ранит ее, но тварь придвигается ближе.
— Ты хочешь жить. Я хочу умереть. Я помогу тебе, ты — мне.
— Как? — смеюсь. Прямо сейчас мне не шевельнуться.
— Если послушаешь меня, больше не вернешься сюда. Но появятся новые огненные маги. Рано или поздно. Приведи ко мне следующего прежде, чем его впишут в систему барьеров, пока он невидим для заклинаний. Из архива есть проход в Заповедник. Пусть спустится туда. Дальше я сама направлю.
— Как? — повторяю шепотом. Но она слышит и сквозь сирену. Скалится:
— Я здесь несколько столетий. Моя сила пропитала даже ваши охранные чары. Я почувствую. Я заставлю его почувствовать. Просто приведи в архив. Обещай мне смерть, и я подарю тебе жизнь.
Тревога смолкает вместе с ней. Щурюсь от вспыхнувшего света. Когти впиваются глубже.
— А если обману и не вернусь?
— Вернешься. Вы всегда возвращаетесь к нам, убегая от людей.
— Наоборот…
— Разве? Только во тьме ты можешь быть собой без оглядки.
Решетка искрит. Пахнет горелым мясом, с дымом к потолку поднимаются сажевые хлопья, но Плутон будто не замечает. Лишенные белков глаза в считанных сантиметрах от моего лица:
— Так позволь тьме помочь.
Разглядываю взъерошенную макушку с тонкими рогами. Набухающие глянцем волдыри на обожженных прутьями щеках. Она просит смерти, а я вдруг вижу
желание: не жить, но — остаться собой. Настолько сильное, что от него крошатся стены, гаснут мониторы и вновь заходятся воем сигнальные чары.
Я вижу сходство.
Я обещаю:
— Да. Я убью тебя.
— И все? — собственный голос кажется чужим. Порыв ветра смывает запахи лаборатории. Трогаю живот. Маг усмехается и задирает футболку, показывая полукруг из пяти рубцов.
— И все. В ней не было ничего особенного. Просто испуганное создание. Я видел такое же в зеркале и вижу сейчас перед собой, — легко толкает меня в грудь. — Мы одинаковы. Вот и подумай. Как бы на ее месте поступила ты?
— Я убивала ради месяца без тварей. Сейчас на кону слишком многое.
Наас фыркает, обхватывает за плечи:
— Ты лучше, чем думаешь о себе. Это правда, не извинение, — коротко гладит мой разбитый подбородок. — За твоими поступками нет зла. Но если ты еще раз обидишь Айяку, я опять тебе врежу.
Выдыхаю. Он серьезен, но честен.
— Договорились.
Запускает пальцы в волосы:
— Гибель Совета ничего не изменит. Выберут новый. Даже если твари прорвутся в Университет, всех не прикончат: внутри хватает автономных убежищ. Часть магов выживет. Со временем восстановят силы и продолжат охоту с удвоенным рвением. Мир не особенно выгоден старшим тварям: придется ограничивать себя в питании. Хотя не нужно будет постоянно менять ареал обитания, прячась от магов… особенно для Высших это важно. Их присутствие очень заметно. Плюс, Высшие еще получили подпитку от нашей магии. Но вот младшие — для них пакт станет спасением.
— Но они ничего не решают. Все в руках Высших, а те уже получили личных магов огня. Клятвы не расторгнуть, — структура поразительно напоминает Университет: Высшие — Совет, старшие — ученые и администрация. Самые слабые — охотники, искатели, техники и прочие, которым не хватило способностей или удачи добраться до власти. А клятва подобна метке на шее: не спрятаться, не стереть.
— Верно. Но теперь они зависят от нас, помнишь? Когда ты паникуешь, твоя сила не только снаружи все ломает, — Наас оглядывается на лишившиеся краски и лепнины дома. — Ей сейчас больно. Успокойся. Она потому и не приходит. Быть с тобой рядом — невыносимо.
Я отступаю. Наас успокаивающе поднимает ладони:
— Потерпи. Осталось чуть-чуть. День, максимум два. А потом…
— Что потом? После пакта? — беспомощно качает головой:
— Жизнь? — жизнь скользит совсем рядом, за старыми стенами и мутными провалами витрин. Танцует дымом в тени рыжеволосого мага. Я нашла ее по эту сторону пламени, но что ждет нас на другой? — При лучшем раскладе — останемся в Университете. Ты права, идея Эйсы с собственным орденом — чушь собачья. Его не особенно любят, даже не воспримут всерьез, профессорского сынка-то! Вот если бы Сойт Роэн предложил… им все восхищаются… но неважно. Без денег, на одном энтузиазме никто долго не протянет. Поэтому останемся. Почти заложниками — Совету только это и надо, но, с другой стороны, твари пройдут за
нами даже сквозь защитный контур. Хорошо, что не все Высшие связаны клятвами: даже если нас заманят в ловушку и убьют, на свободе остануться твари, которые объединят старших и младших для мести. Совет не рискнет… да ты сама понимаешь. Прятаться под носом у врага проще: мы будем на виду у кучи людей, которые не поддерживают политику Гофолии. Продолжим изучать магию, сдадим экзамены и начнем выполнять задания. Приключения, путешествия, невероятные существа… ты не представляешь! Они не похожи на тварей и на нас тоже. Рядом с ними реальность перекраивается, получаются места даже более сумасшедшие, чем Отрезок! По-хорошему сумасшедшие, — смеется маг. Солнце путается в сияющих золотом прядях. Его запах — влажная земля, цветущие деревья. Первое волшебство: весенняя свежесть в ветхой комнате с наглухо затворенными окнами. Первое убийство.
— Я однажды… боже, это не пересказать. Послушай, магия… ты ошибаешься. Она бывает не только страшной или злой. Иначе никто бы не цеплялся за чертов Университет. Знак у тебя за ухом, — трогает отзывающиеся дрожью линии, — да — метка, исключающая бегство, но и пропуск дальше, чем можно вообразить! Я покажу тебе, когда вернемся! Пройду инициацию и возьму с собой на первое же задание. Кан разозлит… — осекается. Забыл. Забыть очень легко. Растерянное выражение надкалывается морщинками у ярких губ. Обнимаю, глажу между лопатками.
— Все хорошо.
Наас глухо говорит:
— Кан сказал: Тони сам напросился.
— Что?
Горько усмехается:
— Когда связался со мной. Сказал, что мы опасны, что была бы его воля — запер бы всех магов огня в Заповеднике, как Мантикору. Сказал то же, что и ты: мы портим все, к чему прикасаемся. Поэтому он и не хотел, чтобы ты и я жили вместе. И вообще встретились. Сказал: когда огненные маги объединятся, это станет началом конца. Сказал, что Тони умер из-за меня, — голос пляшет от сдерживаемых слез.
— Прости, — мотает головой:
— Вы оба правы. Но он хотел убить нас, а ты — спасти. Может быть, этот путь действительно — начало конца, но мы пройдем его вместе или умрем. Говори мне, что хочешь. Плевать! Пока ты стараешься, все в порядке.
Ничего не в порядке.
Но в его взгляде боль переплетается с решимостью.
Однажды Наас отыскал дуновение надежды за смрадом болезни и вины. Не растерял веры в людей и тварей даже теперь. Я закусываю щеку изнутри, чтобы не расплакаться — вот, где скрывается настоящая магия: