Наутро Стив чувствует себя больше мертвым, чем живым. Он с трудом поднимается со своего спального места, в раскоряку спускается вниз, стараясь не сгибать ноги, и чуть ли не со скрипом склоняется над водой, когда умывается.
Когда они снова идут, становится вроде бы полегче и Роджерс надеется, что это не временный эффект.
На этот раз Наташа впереди и она задает темп всей веренице путешественников. С одной стороны, Стив рад. У девушки не такой широкий и стремительный шаг, как у Джеймса, да и в целом двигается она не так быстро. Так что такая скорость дается мальчику легче. Но с другой стороны, ему не особо комфортно от ощущения, что Барнс за спиной. Стив правда не боится мужчину, но его несколько напрягает и смущает то, что теперь проводник неотрывно смотрит ему в спину. Хотя может Роджерс просто надумывает себе все. Но в любом случае он предпочел бы держать Барнса в поле зрения.
***
Июль выдается жарким. Они держатся главной дороги, но при этом не выходят на нее. Городки сменяются городками, небольшие деревушки другими деревушками, и везде одна и та же картина – исчезающие следы пребывания человечества. Дороги, дома, мосты, дамбы – все разрушается. Иногда растительность погребает под собой все без остатка, иногда еще видны очертания строений и жилищ. Стиву трудно представить, что когда-то тут были люди. Много людей. Целые города, целые семьи, родители с детьми, парочки, друзья. И все эти люди жили…совсем не так, как живут те, кто остался. Стиву интересно, о чем тогда мечтали, чего хотели, к чему стремились. Ему кажется, что каждый человек совершал что-то великое, проживал каждый день ярко, незабываемо. Он делится своими догадками с Наташей. Ну, точнее, Барнс сидит в этот момент рядом, но Стив уверен, что мужчина никогда его не слушает. На губах Наташи появляется легкая улыбка, а в глазах мелькает печаль.
– Все не совсем так, Стив, – она вертит в руках нож и задумчиво хмурится. – Люди жили довольно обычно, большинство, по крайней мере. Работали и учились. Учились и снова работали.
– Я не понимаю, – честно признается Роджерс. – Вам же не нужно было выживать. Только жить. Вы могли заниматься всем, ВСЕМ чем захотите.
– И мы занимались, по мере своих возможностей. Видишь ли, тогда, если ты хотел жить хорошо, позволять себе некоторые вещи – хороший отдых, например, – нужно было работать и работать много. Если у тебя были деньги, то ты мог обеспечить себя, свою семью, позволить себе разные вещи, товары, услуги…как-то так.
– Звучит не… ну, не так, будто каждый день был неповторим. Я представлял себе все как-то более ярко, красочно. Будто, будто… – он пытается подобрать слова так, чтобы не обидеть Наташу.
– Будто был смысл.
– Д-да, – Стив неуверенно кивает и даже немного пугается, когда в разговор вступает Джеймс. Это первый раз, когда мужчина присоединяется к их с Наташей беседам, и первый раз, когда он подсказывает Стиву, помогает сформулировать мысль. Роджерс надеется, что не последний.
– Понимаю, – кивает девушка и даже выглядит немного виноватой, – но деньги тогда играли очень важную роль в жизни людей. Да и сейчас играют. Хотя, валюта все же несколько изменилась. Наши вот с Джеймсом услуги оплатили мылом и шоколадом, – пытается свести все в шутку Романова. О махинациях с оружием она предпочитает умолчать.
– Полцарства за мыло, – поддерживает Барнс. Скрытую насмешку слышит только Наташа.
– Оно бесценно, – важно отвечает девушка, – бесценней только дружба. Хотя кого я обманываю? – усмехается Романова. – Я бы продала каждого из вас не задумываясь. И меньше, чем за тридцать сребреников, – добавляет она и смеется.
Барнс ухмыляется в ответ и из его горла доносится какой-то хриплый, клокочущий звук. Стив определяет его для себя как смех. А еще Стив в очередной раз чувствует себя дураком, потому что не понимает, что смешного в том, что сказала Наташа. «Ну, допустим, что сребреники – это деньги», – думает он, – «и это очень мало? Или что?».
– А… а что это значит? – робко спрашивает он, когда смех стихает.
– Ты не знаешь про тридцать сребреников? – Наташа удивленно смотрит на него, но это не высокомерное удивление, которое Стиву часто приходилось видеть со стороны старших детей. Мальчик вертит головой.
– Раньше, еще до того, как произошло это… все, – Романова красноречиво взмахивает руками, и Стив кивает, давая понять, что ему ясно, что она имеет в виду под этим «всем», – так вот раньше существовала книга, в которой…
– В которой накатали сказок на несколько сотен страниц, – перебивает ее Барнс, подкидывая еще тонких веточек в костер. Дерево начинает весело потрескивать.
– Джеймс! – пеняет она ему, но не выглядит особо недовольной.
– Что?
– И эти сказки читали детям? – Стив не хочет, чтобы началась очередная перепалка между Наташей и Барнсом, тем более, если ее темой станет то, о чем Роджерс никогда не слышал.
– Нет, их читали взрослые, а потом заливали всю эту чушь в уши своим отпрыскам, взращивая их на этом.
– Это называлось религией, Стив, – Наташа поджимает губы и только этим дает понять свое отношение к реплике Джеймса. – Люди верили, что есть нечто такое, что создало всех нас, создало этот мир. Некое… высшее существо. Не знаю, как объяснить.
– Бог? – Стив имеет весьма поверхностные знания, касающиеся этой темы.
– Да, – девушка кивает, – было много религий. Существовали разные течения этих верований и каждая религия по-своему называла бога. У него было много имен. И существовали священные книги, в которых были записаны истории возникновения мира, истории о том, какой путь прошло человечество… Я не очень хорошо знакома с этим, Стив. Моя семья не была особо религиозной.
– Мистер Фьюри как-то рассказывал мне нечто подобное, – Роджерс кусает губу, – он говорил, что все мы – создания божьи и…
– … и он любит нас всех? – снова вклинивается Барнс.
– Да, – Стив удивлен, – а откуда ты?..
– А про то, что на все воля божья, мистер Фьюри тебе говорил?
– Говорил. – Роджерсу почему-то становится стыдно, и он чувствует, как краснеет при виде того, как едко ухмыляется мужчина.
Он ждет очередной колкости, но дальнейшие слова Барнса заставляют его удивленно вскинуть брови.
– Помни об этом, – Джеймс серьезно смотрит ему в глаза. Поднимает вверх правую руку и будто кому-то грозит указательным пальцем, – помни об этом, что бы ни случилось.
– Барнс, прекрати! – теперь Наташа выглядит действительно рассерженно. Она шлепает ладонью по все еще поднятой руке, и Барнс снова растягивает губы в усмешке. – Не слушай его, Стив.
– Да, не слушай меня, – поддакивает мужчина, – слушай бога, он-то точно поможет тебе дойти до города.
– Джеймс Барнс, я советую тебе заткнуться.
– Не я начал эту тему, – бурчит он, но дальше продолжать разговор и еще больше злить Наташу не решается.
На этом разговор прерывается. Наташа сердится, Барнс хмурится и старается не издавать вообще никаких звуков, чтобы не навлечь на себя гнев девушки, а Стив с грустью думает, что так и не узнал, что это за история про тридцать сребреников.
***
В течение всего пути он присматривается к Джеймсу, пытается понять, что же тот из себя представляет. Барнс очень закрытый человек. Иногда Стив даже подозревает, что это и не человек вовсе, а какой-нибудь киборг (это такие роботы, которых пытались изобрести люди, Стив знает, он читал о них в старых журналах, и пока что Джеймс Барнс идеально подходит под описание бесчувственной, безэмоциональной машины). Роджерсу кажется, что мужчина действует по четкому алгоритму действий, конечная цель которых – довести его, Стива, до заданной точки. Больше Барнса не интересует ничего. Главное выполнить поставленную задачу. Мужчина двигается, ест, спит, чистит и затачивает свой неизменный нож, прокладывает путь вперед, сметая с этого самого пути тех, кто решается преградить дорогу. И делает все это автоматически, без капли эмоций на лице. В глазах лишь твердая сосредоточенность. Взгляд меняется лишь в те моменты, когда Барнсу на глаза попадается сам Стив. Это опять же выглядит так, будто мужчина фокусируется на объекте, отстраненно просчитывает что-то в уме и…что дальше происходит в извилинах Джеймса – для Стива тайна за семью печатями и он не особо надеется, что когда-нибудь эта тайна перестанет быть для него таковой.
Он беспрерывно следит за ним. Во-первых, удивляется тому, что Роджерс, судя по всему, умудряется этого не заметить, а во-вторых, так и не может понять, кто же Стив Роджерс такой. Джеймс чувствует глухое раздражение и недоверие. Но в то же время видит и понимает, что мальчишка оказывается сильнее и крепче, и этого от него мужчина совсем не ожидал.
Барнс не понимает, как относиться к Роджерсу. Он совершенно точно отдает себе отчет в том, что старается отгородиться от общения с мальчиком, контактировать как можно реже. Джеймсу кажется, что после одного из вечерних разговоров Стива и Наташи он находит ответ. Роджерс не знает, на что идет. Не знает, что он никакой не великий спаситель человечества (хотя сам Стив ни капли не позиционирует себя так), а обычная разменная пешка. Не знает, что Барнс ведет его как ягненка на убой. И ведь тогда Джеймс задался правильным вопросом и уже, пожалуй, догадывался, какой будет ответ – Стив не знал, что прощался с приютом навсегда.
Джеймс Барнс не хочет целенаправленно вести на смерть кого-то, кто дорог ему. Джеймс Барнс не может позволить себе привязываться или питать симпатию. Не к Стиву Роджерсу точно. Поэтому мужчина выбирает равнодушие. Но выбирать и придерживаться – разные вещи.
– Только взгляни на него, – цедит сквозь зубы Барнс в один из вечеров, прищурившись глядя на мальчишку.
Наташа отрывается от карты, которая лежит у нее на коленях, и поднимает голову. Стив сидит к ним вполоборота и, судя по всему, с головой погружен в чтение словаря. Что он делает? Ищет новые слова? Хочет узнать точное значение уже знакомых?
– Джеймс… – она вздыхает и смотрит на мужчину. Барнс знает этот взгляд, он означает что-то вроде «ах, Джеймс, бедный-бедный, ничего не понимающий Джеймс». – Ты постоянно цепляешься к нему. Это был не его выбор – родиться с иммунитетом. Или родиться таким, какой он есть. Просто… просто постарайся быть чуть менее предвзятым, ладно?
Он ничего не отвечает. Наташа качает головой и возвращается к изучению карты.
Ладно, хорошо. У Барнса совсем не получается быть равнодушным или хотя бы объективным, когда речь заходит о Роджерсе. Он бы рад так же безразлично относиться к мальчишке, как тот относится к нему, но не выходит, не получается. Барнс постоянно срывается: либо рявкает, либо цедит сквозь зубы, стоит только Стиву спросить у него что-нибудь. Третьего варианта не дано. Неудивительно, что мальчик старается держаться Наташи. На его месте Джеймс бы поступил точно так же.
Девушка почему-то искренне уверена, что дело в наличии иммунитета. Но Барнс не завидует. Он просто не понимает. Почему Роджерс? Почему у какого-то дохляка, который того и гляди испустит дух от слишком быстрой ходьбы, есть иммунитет? Почему он? Почему не кто-то сильный, смелый, более достойный? Почему Роджерс? Джеймс не может найти ответы на все те вопросы, что вихрем носятся у него в голове. Джеймс видит в этом некую глумливую насмешку. И его это раздражает, делает озлобленным и нервным. Барнс чувствует себя неврастеником и истеричкой. И снова злится – и на себя, и на мальчишку. И так по кругу.
К концу июля Стив даже не сомневается в том, что Барнс его на дух не переносит. Поэтому старается сократить общение до минимума, не навязываться. Все чаще мальчик задается вопросом, который ему неловко озвучивать, ведь, в конце концов, это не его дело и он не хочет совать нос в чужие отношения. Но Наташа всегда очень терпеливо и доброжелательно относится и к его нескончаемым «почему», и к его любопытству. Он дожидается конца ужина и пока Барнс отойдет, оставив их с девушкой одних.
– А… – Стив замолкает, но в итоге все же решается, – а вы с Джеймсом, ну…вы муж и жена?
Наташа отрывается от чистки автомата, смотрит на мальчика округлившимися глазами, а потом неожиданно громко и весело смеется.
– Мне не настолько нравится раздражать его, чтобы становиться его женой, – она хихикает, глядя на Стива, который явно удивлен таким ответом.
– Эй, Джеймс, – она обращается к мужчине, который неожиданно появляется за спиной Роджерса, – ты бы женился на мне?
Барнс замирает и недоуменно смотрит на девушку.
– Нет, – размыкает он плотно сжатые губы, – ты не так много грешишь, чтобы словить подобное наказание.
– Видишь, он еще иногда и шутить пытается, – Наташа посмеивается, но скорее над обескураженным лицом мальчишки, который плохо понимает, какие отношения связывают его проводников.
Джеймс со спокойной невозмутимостью воспринимает те моменты, когда Наташа начинает донимать его провокационными или двусмысленными вопросами. Надо же ей как-то веселиться в его компании, поэтому он – по мере своих не самых выдающихся юмористических способностей – пытается ей подыграть.
***
В то августовское утро она выходит из очередной лачуги, повстречавшейся им на пути и послужившей ночлегом, когда утренний туман еще стелется над полем, а воздух наполнен влагой и прохладной чистотой.
– Что?
– Что «что»? – переспрашивает Джеймс, отводя взгляд от украшения в волосах девушки.
– Что «что «что»»? Давай, теперь твоя очередь, – в ответ Барнс хмыкает и снимает котелок с огня.
– Просто захотелось надеть, – она пожимает плечами, будто оправдываясь, и греет руки о жестяную кружку, которую ей передает мужчина, – он красивый.
– Да. – Джеймс не мастер делать комплименты, ничего лучше «ты тоже красивая» в голову не приходит, поэтому он просто соглашается с Наташей.
Девушка отхлебывает горячий чай, блуждает рассеянным взглядом вокруг и вдруг ее лицо приобретает сосредоточенное выражение.
– Знаешь… – она вскидывает голову и внимательно смотрит на мужчину, но договорить не успевает.
– Доброе утро. – Стив подходит к ним, на ходу застегивая легкую куртку. Опускается рядом с Наташей.
– Доброе, – она улыбается, но Джеймс видит, что уголки губ все равно опущены. Сам он ограничивается едва заметным кивком.
Наливает чай в кружку мальчика и думает, что вечером, во время отдыха, нужно вернуться к прерванному разговору.
Днем они пересекают границу с Огайо. Джеймс замечает, что Наташа несколько раз будто неосознанно касается пальцами гребешка, камни которого искрятся в мягких лучах солнца.
Он собирается предложить сделать остановку, но когда они сворачивают на улочку очередного безымянного городка, на их головы сыплются стекла. Из окна второго этажа одного из домов вываливается бегун и с шумом падает на дорогу. Он барахтается на спине, как жук, не может перевернуться и встать. Первые мгновения и Барнс, и Наташа оказываются в ступоре, все происходит как-то неожиданно, но девушка быстро приходит в себя и стреляет. Звуки привлекают новых зараженных. Кажется, будто они лезут из всех щелей: из домов, каких-то закутков, подворотен, проржавевших машин.
– Отходим! – Барнс прикрывает отступающих Наташу и Стива.
Он отстреливается, но понимает, что та дюжина зараженных, которая уже мертва, не сильно уменьшила количество преследователей.
Они сворачивают несколько раз наугад и наконец выбегают на улицу, которая идет перпендикулярно к предыдущей дороге, и мужчина понимает, что они смогут оторваться, если успеют добежать до забора, который разрезает проулок на две части.
– Быстрее!
Он хватает мальчишку за шкирку и практически перекидывает его через плотную железную сетку.
– Наташа! – Барнс оборачивается к девушке, которая стреляет по сжимающемуся вокруг них кольцу. – Давай же!
Он оттесняет ее ближе к забору, сам открывая огонь. С боков прорываются несколько зараженных. Барнс подпускает их ближе: голову одного рассекает сильным ударом о кирпичную стену, а второму вгоняет нож в висок. Романова отталкивает от себя щелкуна, который оказался более стойким и одной пули не хватило, а Джеймс сворачивает ему шею.
– Давай, я подсажу, – он помогает Наташе зацепиться за верхний край и подталкивает.
Сам немного разбегается и подтягивается на руках, но за ногу успевает зацепиться зараженный.