– Отбой, – бросает мужчина, когда остается несколько едва тлеющих угольков.
Он поднимается, тушит остатки костра землей и первым идет к покосившемуся домику. Стив послушно поднимается и заходит следом. Они молча готовят спальники. Роджерс все поглядывает, как ему кажется незаметно, в сторону Барнса, думает, как лучше начать разговор, и буквально кожей чувствует волны раздражения, идущие от мужчины. Барнс умудряется невербально дать понять, что закрыт и глух к любым проявлениям общения. Стив глубоко вдыхает и, наконец, решается. Только открывает рот, чтобы начать, как мужчина едва заметно качает головой.
– Отбой.
Пожалуй то, что приходится повторять дважды одно и то же, делает настроение Барнса еще хуже, но Стив сам медленно начинает закипать.
– Если я однажды выведу тебя из себя, ты так же быстро расправишься со мной, как и с зараженными?
Мальчик совсем не так планировал начать, правда, но слова сами вырываются, он просто не успевает сдержаться.
С одной стороны, он весь замирает от ужаса – Барнс, стоя к нему боком, каменеет и в звенящей тишине словно наяву слышится отсчет последних секунд мира. С другой же стороны, где-то в районе груди зарождается предвкушение грядущего и ожидание неизбежного – если Барнс слетит с катушек, то Роджерс почему-то не сомневается, что размажет и разорвет на куски их обоих, а не только его – самонадеянного и болтливого не в меру.
– Еще немного и узнаешь.
Стиву интересно, сколько внутренних сил нужно, чтобы так долго сдерживать себя. А ведь мужчину уже заметно потряхивает, и челюсти стискиваются с такой силой, что скрипят зубы.
– Я не боюсь тебя, Барнс, – и Стив не врет. Он почему-то абсолютно уверен в том, что никогда мужчина не обрушит на него ни единого удара, не причинит умышленного вреда. – Предлагаю перестать ругаться, это глупо. Мы ведем себя, как идиоты.
Мужчина как-то странно булькает и сипит, склоняет голову чуть вперед и вбок, будто ослышался.
– Заткнись, – удается выдавить ему из себя.
Джеймс в бешенстве. И стоящий напротив мальчишка даже не представляет, насколько тяжело сдерживаться из последних сил, чтобы не разнести тут все. Разнести так, чтобы этого неугомонного дурака, находящегося в эпицентре, не задело.
– Просто заткнись, Роджерс, – он с трудом проталкивает слова через сжимающееся пересохшее горло.
Собирается выйти из комнаты, но Стив загораживает ему проход.
– Я знаю, почему ты злишься, – мальчик смотрит ему в глаза, упрямо нахмурив брови.
– Да неужели? Может потому, что я должен рисковать своей жизнью ради какого-то сопляка? А может потому, что теряю своих людей? А может быть потому, что вся эта херня, в которую Фьюри так верит, на деле просто его больные фантазии и пустые надежды? А? Скажи же мне, какой из этих вариантов верен? Давай, просвети меня.
Джеймс чувствует, что его сейчас прорвет и он опять наговорит кучу гадостей и ужасных вещей, за которые ему потом будет стыдно, но сил, чтобы извиниться и признать свою неправоту, он не найдет.
– Тебе страшно, – мальчишка не позволяет Барнсу сбить себя с мысли, не ведется на его резкий тон, – ты тоже боишься, просто хочешь скрыть свой страх за агрессией.
Мужчина замирает, крепко сжав зубы, и сверлит Роджерса ледяным взглядом. Ему хочется ударить его. Заставить отвести глаза. Заставить взять свои слова обратно. А еще вдруг Барнс чувствует себя невероятно беспомощным и смешным, потому что Стив прав. И смеет говорить эту правду ему – Барнсу – в лицо.
– Да-да, я заткнусь, – продолжает Роджерс, не отступая, – но сначала до тебя должно дойти, что это не делает тебя слабым или глупым, или каким-то неправильным. Ты не бесчувственная машина для убийств, Барнс! Ты всего лишь человек, и именно поэтому абсолютно нормально злиться и делать вид, что ненавидишь всех и вся, когда тебе больно и горько от того, что ты теряешь тех, кого любишь. Никто не может отобрать у тебя право тосковать по Наташе и оплакивать ее, поэтому не надо притворяться тем, кем ты не являешься, ты не должен стыдиться того, что чувствуешь. И скрывать это не должен тоже.
Стив быстро тяжело дышит и сверкает глазами. За все то время, что он говорит, он не отводит глаз от лица Джеймса. И будто впервые видит его. У Барнса самое живое, самое выразительное лицо, которое приходилось видеть Роджерсу. Ведь теперь Стив различает каждую эмоцию и каждое настроение. Но мужчина по привычке ощетинивается, прячет нежное, беззащитное нутро, потому что боится, что заденут, ранят прицельно, и Роджерс ведь, черти бы его побрали, именно это и делает.
– Я сейчас расплачусь, – высокомерно цедит Барнс, не оставляя жалкие потуги доиграть до конца. Сам ведь понимает, что ведет себя, как капризный, взбалмошный мальчишка.
– Хорошо, – кивает Стив, на которого теперь это бездарное представление не оказывает никакого эффекта, – у меня как раз остался один чистый платок. И лучше не плачь, лежа на спине, – добавляет он, забираясь в спальный мешок, – слезы в уши попадают, неприятно. Спокойной ночи.
Барнс стоит, замерев посреди комнаты, и понимает, что этот мелкий засранец уделал его. Но он не чувствует злости и ненависти. Признаться, ненависти по отношению к мальчишке у него не было никогда, лишь раздражение и непонимание, но сейчас отступают и они. Джеймс не знает, как и что теперь делать, но камень в груди становится легче, и дышится свободнее. Он откидывает волосы с лица, трет лоб, переминается еще какое-то время с ноги на ногу, и, наконец, подходит к своему месту. Устраиваясь в спальнике, какое-то время лежит на спине, пялясь широко раскрытыми глазами в потолок, ощущая непривычную пустоту в голове, потом вспоминает, что сказал ему Стив, и переворачивается на бок. Впервые с момента смерти Наташи Джеймс чувствует себя спокойнее.
– Доброе утро, – Роджерс выходит из домика, на ходу запихивая вещи в рюкзак.
– Доброе, – слышит он в ответ после непродолжительного молчания.
Вот, так уже неплохо, думает про себя Стив, когда они вновь идут, а он снова оказывается у Барнса за спиной. Надо приучать (или приручать?) Джеймса постепенно, не давить и возможно когда-нибудь они смогут с ним мирно сосуществовать.
Джеймс старается, правда. Он усмиряет себя, когда внутри начинает закипать раздражение или недовольство, держит эмоции под контролем и изо всех сил пытается общаться. Нельзя сказать, что тот вечерний разговор перевернул между ними все с ног на голову и теперь они лучшие друзья, вовсе нет. Но теперь Джеймсу правда чуть легче, проще находиться рядом со Стивом. Хотя бы то, что он начал называть мальчишку по имени (пусть пока только про себя) – уже о чем-то да говорит. Сам Роджерс тоже вроде как приободрился. Барнс вдруг ловит себя на мысли, что ни на секунду не задумался о том, каково было Стиву, когда они потеряли Наташу. Они сблизились с девушкой за тот недолгий период, что провели вместе, но мальчик ни разу не дал слабину. Джеймсу становится стыдно, что он вел себя как последний мудак и эгоистичный хрен. И еще Барнсу стыдно за то, что мальчишка, который младше его на добрых два десятка, понял все быстрее и нашел в себе силы, чтобы сделать первый шаг навстречу. Мужчина не хочет возвращаться к тому состоянию, в котором они находились совсем недавно, поэтому прилагает максимум усилий со своей стороны.
***
– Нужно осмотреть дом.
Место, в котором они находятся, сложно назвать хотя бы деревней. Скорее это был какой-то перевалочный лагерь. В округе не больше десятка домиков. Сначала они наблюдают издалека: нет ли зараженных или других людей. Потом подходят ближе, осматривают строения, выбирают подходящее и еще какое-то время наблюдают за небольшим одноэтажным домиком с пристройкой.
Барнс осторожно крадется, замирает на месте, прислушивается. Обходит здание по периметру, заглядывает в окна. Стив осторожно движется следом. Он восхищается тем, как тихо все умудряется проделывать мужчина. Восхищается и запинается о какую-то железяку, едва не растягиваясь во весь рост на земле.
Море. Джеймс вспоминает о море, когда оборачивается и смотрит на мальчишку, неодобрительно поджав губы. Стив отвечает виноватой улыбкой и неловко пожимает плечами.
Скрываться теперь смысла особого нет, поэтому Барнс подходит к двери и дергает за ручку. Проходит внутрь, держа оружие наготове, вновь замирает на месте и прислушивается. Все, что удается расслышать – сопение Стива за спиной. Джеймс вздыхает и проходит дальше по недлинному коридорчику. Обои висят лоскутами и вымазаны чем-то зеленым, пол скрипит, а плинтуса вырваны с мясом. Роджерс открывает рот, чтобы что-то спросить или сказать, но Барнс шикает, приказывая хранить молчание. Сначала надо убедиться, что они здесь одни, а уже потом говорить.
Впереди три двери. Джеймс открывает первую и за ней оказывается небольшая кухня, если судить по наполовину разломанному гарнитуру. На полу валяется мусор вперемешку с какими-то вещами. Кухня проходная, поэтому мужчина двигается по направлению к соседней комнате. Гостиная. Тоже вся развороченная и захламленная. Зато сохранился диван, почти приличный на вид.
Барнс вновь выходит в коридор, придерживая дверь, чтобы Стив вышел следом.
Мальчик не совсем понимает, что толкает его на тот поступок, который он совершает далее. Роджерс подходит к последней двери и распахивает ее. Напротив него, в паре метров, стоит человек. Точнее, он раньше был человеком. Мальчик впадает в ступор и пялится на зараженного, который почему-то не торопится нападать, стоит на месте, едва заметно покачиваясь. Стив делает шаг назад, половица под его ногой скрипит, и зараженный резко вскидывается от громкого звука.
– Ой, – успевает выдать Роджерс, прежде чем захлопнуть дверь. В нее с той стороны врезается зараженный.
Все это занимает от силы несколько секунд. Джеймс даже не успевает среагировать и отдернуть мальчишку, чтобы тот не лез впереди него. Стив обычно вообще держится у Барнса за спиной, поэтому проблем не возникает, а тут…
– «Ой»? Серьезно? Серьезно, блять? – спрашивает Джеймс, вновь открывая дверь, одной рукой вцепляется в шею ринувшемуся вперед бегуну, а второй вгоняет нож в темечко. Кости противно хрустят, что-то хлюпает, зараженный сдавленно сипит и валится на пол, когда Барнс его отпускает.
Мужчина поворачивается к Роджерсу и с осуждением смотрит на него.
– Язык.
– Чего?
– Не выражайся, – поясняет Стив, опирается на дверной косяк и заглядывает в комнату.
Барнс не находит, что ответить. Он несколько обескуражен поведением мальчишки, да и ситуацией в целом.
– Какая это стадия? Первая? – спрашивает Роджерс, когда Джеймс роется в куче мусора, сваленной у окна.
– Первая, – подтверждает мужчина, оборачиваясь через плечо, бросая взгляд на мальчика, который присел около тела и внимательно разглядывает зараженного, – бегун.
– Почему он не напал сразу? – Стив отмечает потрепанный вид, грязную одежду, кожу лица и рук. Около рта и носа размазаны кровавые дорожки. Вообще, на этой стадии зараженный мало отличается внешне от обычного человека.
– Зачастую они пассивны. Скорее всего, их организм еще борется с грибком, а такое состояние нечто вроде сна. И в такие моменты они реагируют лишь на шум неподалеку.
– Почему тогда «бегун»?
– Обычно они держатся в группах, – поясняет Барнс, отворачиваясь от кучи барахла, в которой нет ничего мало-мальски полезного, – окружая жертву они становятся довольно быстрыми и ловкими.
– А щелкуны?
– Третья стадия. Вторая – между бегунами и щелкунами – сталкеры. Зрение и скорость развита, как у бегунов, но уже начинает развиваться эхолокация, как у щелкунов.
– Я не знал о сталкерах, – признается Стив, отходя от зараженного и устраиваясь в полуразвалившемся кресле.
– Их редко можно встретить, нападают из-за укрытия. Если нам повезет спуститься в какой-нибудь подвал или катакомбы, то там, скорее всего, именно с ними мы и проведем незабываемые часы.
– Не знаю, что меня сейчас поразило больше: новая информация или то, что ты, оказывается, знаешь так много слов.
– Ха-ха. – Барнс с совершенно бесстрастным лицом смотрит на Стива.
Джеймс ни за что не признается, что это засчитано. Чертов Роджерс.
– Надо проверить пристрой, – переводит он тему и выходит из комнаты.
Оказавшись спиной к мальчишке, Барнс позволяет короткой, быстрой ухмылке скользнуть по губам.
***
В конце сентября заряжают дожди. Идти в такую погоду не имеет смысла: видимость почти нулевая, дороги размыты, да и подходящей одежды у Стива нет. Не хватало еще, чтобы мальчишка заболел.
Больше недели они почти безвылазно сидят на месте. Мужчина, куртка которого довольно плотная, совершает короткие, не особо успешные набеги на близлежащие дома очередного небольшого городка, в котором они с мальчиком останавливаются.
Стив не любит оставаться один. И дело не в том, что он боится, а в том, что когда Барнса нет рядом, Роджерс начинает волноваться. Вроде бы Джеймс немного приходит в себя и теперь не лезет на рожон, но Стив все равно испытывает беспокойство: мало ли во что ввяжется мужчина. Мальчик предпочитает не выпускать его из-под своего чуткого контроля. Узнай Барнс, как для себя все это формулирует Стив, удивился бы, наверное.
– Можно пойти с тобой?
Джеймс понимает, что сидеть в четырех стенах который день подряд – не особо весело, но взять мальчишку с собой не может. Нужно найти для него теплую одежду. Барнс ругает себя за то, что раньше не подумал об этом.
– Я ненадолго, – коротко отвечает он. Оставляет на тумбе нож и выходит из комнаты, слыша за спиной тяжелый вздох.
Стив закрывает за ним дверь на защелку, берет в руки нож, который мужчина теперь оставляет, когда уходит, и снова садится на стул, подтягивает колени к груди и терпеливо ждет возвращения Джеймса.
Барнс старается не уходить дольше, чем на час-полтора. Ему не нравится оставлять мальчишку одного. Почему-то Джеймсу постоянно кажется, что стоит ему только выпустить Стива из поля зрения, как Роджерс тут же найдет, во что вляпаться. Вроде бы мальчик и сидит за закрытыми дверями, не привлекая к себе внимание никоим образом, вроде бы Барнс и объяснил ему, как пользоваться ножом и обороняться в случае чего, но на душе все равно неспокойно, когда Стив не сопит за спиной. Надо найти одежду, переждать непогоду и они смогут двинуться дальше, все будет нормально.
В этот раз он отходит дальше. Все близлежащие дома уже осмотрены и нужно проверить другие. Это все отнимает достаточно много времени, на самом деле. Сначала нужно убедиться, что поблизости нет людей или зараженных, а если и есть, то либо уйти, либо… Барнс не хочет ввязываться в драку ни с теми, ни с другими. Пыл действительно поостыл. После нужно какое-то время следить за выбранным домом, потом проверить все этажи и помещения, и только затем обыскивать.
На этот раз Барнсу везет. Почти сразу он находит рубашку, у нее оторваны все пуговицы и на рукаве слева небольшая дырка. Все равно пригодится, ночами становится холоднее и Стиву не помешает дополнительный слой одежды.
В следующих двух домах нет ничего, что можно было бы прихватить для Роджерса. Зато Джеймс находит тазик и небольшую кастрюльку.
Подходя к пятому дому, Барнс прикидывает, сколько времени уже прошло с его ухода. Выходит прилично и он решает, что этот дом будет последним. На первом этаже нет ничего, кроме голых грязных стен и мусора. Под лестницей по полу тянется засохшая кровавая дорожка, обрываясь у двери, которая, видимо, ведет в подвал. Мужчина уныло думает, что именно так и начинались низкосортные фильмы ужасов. Поэтому решает поступить умнее и идет на второй этаж. В спальне находит более-менее целую простынь, а в гардеробной – о чудо – пару ботинок. Джеймс подозревает, что Стиву они будут великоваты, но это все же лучше чем тряпичные кеды. В кладовой только пыльные пустые банки да металлическая тарелка с какой-то плесенью. В уборной сломанный унитаз и грязная, забитая ванна со стоячей водой. Остается последняя комната. И Барнс не особо надеется что-то там найти. Но удача сегодня улыбается Джеймсу, если и не во все тридцать два, то в двадцать восемь уж точно, и под сломанной кроватью он находит шапку. Светлая шапка с помпоном. Только вот сбоку запачкана чем-то бурым. Мужчина смотрит на головной убор в своей руке, прикидывая что-то, после прячет его в карман куртки и торопливо сбегает по лестнице вниз. Накидывает капюшон и выходит под проливной дождь.