— Д-да, — выдохнула Петуния, словно признаваясь в смертном грехе, — только сейчас он уехал с … друзьями на … чемпионат мира по … Ой, я точно не помню, по чему… — скомкала она признание. И ей явно стало легче, что она сумела проскочить «подводные камни».
— Ах, как жаль! А мы хотели бы познакомиться и с сыночком Лили тоже, да, Эйнар?
Юноша кивнул. Он расстроился, что не удастся сообщить Гарри, что они оказались роднёй, но подумал, что скажет об этом в Хогвартсе, и дружелюбно улыбнулся всем Дурсли.
…Миссис Эвергрин разместили в гостевой спальне, а её сыну пришлось занять комнату Гарри. Миссис Дурсли очень сокрушалась из-за этого, но Эйнар с улыбкой убедил её, что всё нормально, что он даже рад. Парень внимательно осмотрел комнату, которая казалась нежилой, походила на склад потерянных вещей и вовсе не напоминала обиталище юного колдуна. Похоже, Гарри, отправляясь на чемпионат, забрал отсюда всё до последнего клочка пергамента. Кстати, что за чемпионат? И тут Эйнар вспомнил: финал чемпионата мира по квиддичу! Он вообще-то хотел попасть и на этот матч тоже, но отец после билетов на оба полуфинала просто не мог позволить себе ещё и финал.
Юноша улёгся в кровать Гарри, опять и опять обдумывая все свалившиеся на него новости. Незаметно для себя Эйнар задремал, но вдруг какие-то странные звуки заставили его вскочить и насторожиться. Стены заснувшего дома Дурсли не только сотрясал дуэт храпящих Дадли и Вернона, к этому грохоту примешивалось ещё что-то. Эвергрин на цыпочках подошёл к двери, чуть помедлил — и резко открыл. Петуния едва успела отпрянуть. Она привалилась, словно обессилев, к стене, её лицо было залито слезами, а с губ срывались душераздирающие всхлипы. Эйнар замер в растерянности.
— П-петуния… Что с вами? Почему вы плачете тут, под дверью, посреди ночи? Что случилось?
— Эйнар… — простонала она. — Я должна тебе кое-что сказать. Но не могла найти силы.
— Да что случилось-то? Я понял, у вас с мамой какие-то тайны… Вы уверены, что я должен знать их?
Миссис Дурсли со страхом и отчаяньем взглянула на парня — и опять разрыдалась. «Да что ж такое с ней?» — раздосадованно подумал он, шагнул назад в комнату и вопросительно посмотрел на плачущую женщину. Она вздохнула со всхлипом и вошла. Эйнар уселся на кровать, Петуния села на стул возле стола.
— Я не могу не сказать тебе правду. И сказать не могу.
— Ну, вы уж решите, пожалуйста, говорить или нет…
Такие слова могли быть приняты за грубость, но, видимо, такого толчка Петунии и не хватало. Слёзы всё так же текли безостановочно по её впалым щекам, но говорила она очень спокойно, даже отрешённо, и тихий её голос не позволял усомниться в том, что всё это правда. От первого слова до последнего.
— Сначала спрошу. Эйнар, ты волшебник?
Прямой вопрос требовал прямого ответа. Парень кивнул.
— Ты поэтому заставил Холли приехать сюда? Из-за Гарри? Ты считаешь его своим родственником?
— Да. Он мне троюродный племянник. А вы — моя троюродная сестра.
— Это не так.
…Петуния говорила долго. Эйнар слушал и молчал. Когда чувствовал, что от её слов ему отчаянно не хватает воздуха, он хватался за ворот пижамной куртки и судорожно сглатывал. Больше всего он хотел вскочить, заорать, начать крушить всё вокруг… Но он, тупо уставившись в пол, просто сидел и не издавал ни звука. Юноша чувствовал, как кипит магия внутри него, и боялся только одного, что не справится с выбросом. Но он как-то справился. Наконец, Петуния сказала «Прости», неловко коснулась ладонью его спутанных кудрей и, тихо ступая, вышла из комнаты. Эйнар так и просидел без движения, пока не забрезжил рассвет. То, что кипело и плавилось в его душе, казалось, застыло в некой форме. И ему ещё предстояло осознать, что же это за форма. И не только ему. Когда парень понял, что в состоянии вновь двигаться, он прошёл в ванную комнату и долго стоял под душем. Потом вернулся в комнату, переоделся и сложил вещи. Решительно прошёл к гостевой спальне и постучал. На пороге возникла Холли, зевая и улыбаясь:
— Ты чего вскочил в такую рань, милый?
— Собирайся. Поехали отсюда, — выдохнул он, нахмурившись.
— Что, вот прямо так, никому не сказав?
— Я… Петуния поговорила со мной сегодня ночью. Она наверняка догадается, почему нас нет. Я теперь всё знаю. Поехали.
— Ты… знаешь? — её глаза расширились в страхе.
— Знаю. Собирайся. Я ни минуты лишней в этом доме не останусь. Жду в машине.
Эйнар пошёл ко входной двери и не оглянулся. Не прошло и получаса, как их машина покинула Литтл-Уингинг.
— …И что же ты теперь знаешь, Эйнар? — осторожно спросила миссис Эвергрин.
— Что я не родной вам сын, — как-то очень буднично ответил юноша. Машина вильнула.
— И что теперь? — женщина даже не прятала страх в голосе. То, чего они с Йеном так боялись, всё-таки произошло…
— Ничего, — пожал плечами Эйнар. — То, что я приёмный, не мешало же вам любить меня. Почему это должно сейчас мешать мне любить вас? Ты по-прежнему моя мама. Папа — всё так же мой папа. А я — ваш сын.
====== Совсем другой Эвергрин ======
В Коукворт они заехали всего лишь забрать Йена и вещи и тут же отправились в Лондон, домой. Оставшись наедине с отцом, Эйнар сухо сообщил, что тайна его появления в семье Эвергринов для него больше не тайна. Йен не мог не испытать облегчения и ещё раз подивился, насколько же повзрослел его мальчик. Он с гордостью и благодарностью обнял его и почувствовал, как ровно бьётся сердце Эйнара. Успокоился ли Сигюрдссон? Конечно, да. Но отцовская любовь всё-таки колола его собственное сердце тревогой: не слишком ли много свалилось на подростка, не слишком ли внезапно пришлось тому повзрослеть… Йен и сам не мог бы объяснить, почему, но ему казалось, что сын… Да! Сын! Родной! Несмотря ни на что — родной!.. Так вот, ему казалось, что сын не так уж спокойно воспринял правду, как пытался показать ему и Холли. А может, он всё-таки зря тревожится?
В преддверии шестого, предпоследнего, года в Хогвартсе, Эвергрин-младший стал более серьёзно задумываться о том, чтó бы ему хотелось делать после учёбы. Несколько раз отец брал его с собой в Министерство, провёл краткие экскурсии по Департаментам, в первую очередь, конечно, по своему. Там Йен познакомил сына с Уилки Бикроссом, ещё довольно молодым волшебником, который, тем не менее, уже был старшим инструктором в Аппарационном испытательном Центре и проводил в Хогвартсе специальные подготовительные занятия по аппарированию (для шестикурсников, кстати). Молодые колдуны быстро нашли общий язык и долго болтали.
Перед самым началом учебного года Эйнар решился пойти к магловскому парикмахеру и попросил, насколько возможно, избавить его от «детских» кудряшек. Мастер внял просьбе юноши, и теперь Эйнар надеялся, что с новой короткой стрижкой старым прозвищем его будут называть разве что Фред и Джордж Уизли, в насмешку. Не то, чтобы прозвище ему надоело, просто он по многим причинам считал, что прежнего «Кудряшки Сью» уже нет. По возвращению из парикмахерской Эйнар долго и придирчиво разглядывал себя в зеркале, чего ранее никогда не делал. Удивлённая Холли, пряча улыбку, остановилась позади него.
— Мама, что скажешь? — наконец задумчиво вымолвил юноша, ухватил одну из только что уложенных наверх и назад кудрявых прядок, оттянул её до носа и отпустил. — Я теперь красивый?
Миссис Эвергрин счастливо улыбнулась:
— Почему «теперь»? Ты и был красивый.
— Ну, да, — усмехнулся Эйнар, — какая мать скажет сыну, что он некрасивый…
Холли подошла к нему, обняла и положила подбородок ему на плечо. В зеркало теперь смотрели две пары орехово-карих глаз. Парень ещё раз отметил, что кроме цвета глаз, сходства с матерью было не много. Он поморщился от этой мысли, и Холли тут же это поняла и отстранилась.
— Красота в глазах любящего — это, конечно, верно. Но ты и на самом деле вполне симпатичный юноша. И эта стрижка тебе идёт, она тебя совсем переменила…
…Так что, в «Хогвартс-экспресс» 1 сентября действительно садился совсем другой Эйнар Эвергрин. Но если перемены в его душе были пока едва ясны ему самому, изменения в его внешности, похоже, заметили все, кто хоть мало-мальски был с ним знаком.
Оказавшись на платформе Девять и Три четверти, парень присел возле своего сундука, чтобы завязать шнурок на кроссовке, и пока он так сидел, мимо него шли ученики Хогвартса, и однокурсники, и те, кто был курсом-двумя младше.
— Привет, Эйнар! Вау, Эвергрин сменил причёску! — эти и подобные приветственные слова летели со всех сторон, причём, если кто и посмеивался, то… уж никак не девчонки…
Эйнар встал, он чувствовал, что неудержимо краснеет от смущения.
— …Это что у тебя на голове, Эвергрин? Червяки на тусовке?
Ну, а так мог сказать только один его знакомый. Нахальный слизеринец Драко Малфой. Действительно, это был он, как всегда в сопровождении своих подпевал Крэбба, Гойла и Паркинсон. Эвергрин нахмурился:
— Если ничего в моде не понимаешь, Малфой, так лучше помалкивай и не позорься. И побольше уважения к старосте, а то ещё год не начался, а Слизерин уже баллы потеряет благодаря тебе.
— Вот именно, что год ещё не начался, — ухмыльнулся Драко, — мы даже ещё не в поезде, так что ты пока не имеешь право снимать баллы.
— …Йенссон, у тебя проблемы? — раздался за его плечом знакомый голос. Из-под арки на платформу высыпали Уизли: Фред, Джордж, Рон и Джинни, а также Гарри Поттер и Гермиона Грэнджер.
— Да не то, чтобы проблемы… — скривился Эйнар. — Просто какие-то слизеринцы гриффиндорского старосту не уважают.
— Ну-ка, староста, отвернись на минутку, — продолжил Фред и покосился на сестру: — Джин, ты, кажется, давно не практиковала свой Летучемышиный сглаз. Спорим, ты его забыла?
— Это я-то забыла?! — рыжая девчонка тряхнула кудрями, прищурилась и, поддёрнув рукава вязаной кофты, полезла в карман за палочкой. Малфой чуть попятился, его свита встревоженно переглянулась. Джинни окинула взглядом Эйнара: — Староста, а ты точно отвернёшься?
Тот широко улыбнулся:
— Да мне только что любезно напомнили, что я пока не могу никого штрафовать, а потому — полный вперёд, мисс Уизли!
Если бы Эвергрин не знал, что аппарированию начинают учить только на шестом курсе, он подумал бы, что слизеринские четверокурсники дезаппарировали, так быстро они исчезли в толпе. Гриффиндорцы дружно рассмеялись. Эйнар хлопнул по ладоням близнецов, помахал с улыбкой остальным и пошёл вдоль состава в первый вагон, где были купе для старост. И опять он замечал, что почти все девочки, как только он приближается, начинают шушукаться и хихикать… «Интересно, а раньше они обращали на меня внимание?» — невольно подумал юноша.
На пиру в честь начала учебного года Эйнар специально постарался сесть подальше от всех своих приятелей: увидев на вокзале Поттера, он вдруг понял, что ему теперь как-то очень неловко находиться рядом с Гарри. Но полностью избавиться от «мелких» ему не удалось, с ним рядом уселся Лонгботтом, стесняясь, как всегда, а напротив плюхнулась Джинни Уизли, надувшись, что ей не хватило места рядом с братьями. Она принялась трещать о финале квиддичного чемпионата, но внимательно (и восторженно) её слушал только Невилл, Эйнар же ушёл в себя. А затем, после традиционного распределения новичков и после ужина, встал с опять-таки традиционной речью ректор Дамблдор. Но не успел он продекламировать и половины, как в громовых раскатах, завывании ветра и блистании молний (снаружи Замка бушевала самая настоящая буря) в Большой Зал театрально ступил новый (точнее, очередной) учитель Защиты от Тёмных сил. Бывший мракоборец Аластор Хмури впечатлил своим появлением не только будущих учеников, но и некоторых преподавателей. Нимало не смущаясь под пристальными взглядами почти всех присутствующих, он поздоровался с ректором, уселся за учительский стол и принялся за еду. Дамблдор же продолжил свою речь и просто поразил всех учеников новостью о том, что после многолетнего перерыва возобновляется легендарный Турнир Трёх Волшебников, и проходить в этом году он будет не где-нибудь, а в Хогвартсе. Посреди воцарившейся тишины Фред Уизли невольно вскрикнул «Да ладно?! Шутите?!» и этим разрядил напряжение.
Несмотря на неоднократно повторённое предупреждение об ограничении возраста участников Турнира, не меньше 17 лет, Эйнар был уверен, что близнецы Уизли обязательно попытаются это обойти. И точно: мельком глянув на приятелей, он заметил, как они с решимостью на одинаково нахмуренных физиономиях принялись шептаться с Роном и, конечно, с Гарри.
— …Эйнар, а ты хотел бы поучаствовать в этом турнире, если бы смог? — спросил Невилл.
— Конечно, хотел бы. Это хорошая проверка, на что ты способен.
— Эх, я бы обязательно подал заявку на участие…
— Да? — Эйнар с удивлением взглянул на него. — Думаешь, тебя бы выбрали Чемпионом школы?
— Конечно же, нет! — хихикнул Лонгботтом. — Именно потому, что меня ТОЧНО не выбрали бы! Но я мог бы сказать бабушке, что я это сделал. Она стала бы уважать меня немножко больше, — он вздохнул. — Ведь она считает меня совсем никчёмным волшебником… Так же, как все вокруг.
Эвергрин усмехнулся и хлопнул его по плечу:
— Ты бы поменьше думал о мнении других. При всём уважении к твоей бабушке, жить-то тебе. Думай своей головой и поступай так, как лучше для тебя.
— А если я сделаю что-то, что другим не понравится?
— А это их проблемы. Ты не золотой галлеон, чтобы всем нравиться. Чтó бы ты ни сделал, кто-нибудь всё равно останется недовольным. А если вдруг всем понравится — то недоволен будешь ты сам. Так что, толика разумного себялюбия — именно то, что тебе нужно, Лонгботтом.
Невилл недоверчиво покосился на него, а Джинни, сидевшая напротив, хихикала и энергично кивала:
— Точно-точно, Невилл! Я выросла с шестью братьями! Если бы я старалась угодить каждому из них — давно бы с ума спрыгнула.
…В этом году Эвергрин гораздо больше радовался, что он староста. Несмотря на то, что он внезапно обнаружил, что многие девочки обращают на него внимание, больше всего он стремился оставаться в одиночестве. В учебники он и раньше «закапывался» не хуже Гермионы, а поскольку он был уже на предпоследнем курсе, никого из гриффиндорцев не удивляло, что Эйнара либо можно было видеть в гостиной между башнями книг, склонившимся с пером над свитками, либо… его вообще там не было. Обязанности — да и привилегии — старост весьма способствовали стремлению парня быть одному. Он никогда не отказывался от вечерних и ночных дежурств и всегда соглашался подменить кого-нибудь, а ванная комната старост вообще стала его любимым местом пребывания. Фред Уизли громогласно «беспокоился», что либо его друг от постоянного купания вылиняет в такое же белёсое существо, как глиста, ну, или Малфой («Что, в принципе, одно и то же», — ухмылялся Фред), либо у него жабры вот-вот вырастут, а Джордж «подозревал», правда, чуть потише, что Эйнар втюрился в русалку, и это именно она «сделала его красавчиком», а теперь Эвергрин тренируется жить под водой как его «пассия». Что, конечно, не исключало отращивание жабр, соглашался он с братом. Эйнар только усмехался, отмахивался от этих подначиваний и сбегáл в очередной раз на дежурство или в ванную.
В канун Хеллоуина в Хогвартс прибыли делегации двух других магических школ-участниц Турнира Трёх Волшебников, Дурмштранга и Жез’лешарма. И появление этих делегаций, и сами кандидаты в Чемпионы, юноши и девушки семнадцати лет, возглавляемые директорами школ, произвели большое впечатление на учеников Хогвартса, ведь мало кто из них видел прежде иностранных колдунов. Но ещё бóльшее изумление принесло известие о способе отбора Чемпионов. Кубок Огня, древний артефакт, как и утверждал Дамблдор, действительно был беспристрастным судьёй, который выберет участников для Турнира. Кубок установили в холле, очертили золотистой линией, через которую не могли перейти те, кто не достиг нужного возраста. Кандидаты в Чемпионы должны были бросить в него записки со своими именами. Эйнар, как и многие другие, с интересом обошёл вокруг Кубка, разглядывая его, убедился, что не пересекая линию добросить заявку в огонь не получится, и с не меньшим интересом посмотрел на слегка озадаченных близнецов Уизли. Фред и Джордж переглядывались и одинаково чесали затылки, а Джордан хихикал за их спинами. Но Уизли не были бы Уизли, если бы их не осенило, чтó можно сделать, и они целеустремлённо поскакали наверх по Главной лестнице. Эйнар чуть помедлил, но понёсся вслед за ними, уж очень ему стало любопытно… Снадобье Старения они готовили, конечно же, все вместе в спальне и выпили его тоже вместе. Написали на клочках пергамента имена и тотчас же помчались к Кубку.