А после перекуса так хорошо ему стало! Ох, как хорошо. Водица журчит, травка мягонькая, живот полон от вкусностей, под ивой тенек, свежо... Как сладко дремлется по обедне...
Проснулся Матька внезапно. Спал он всегда беспокойно, бабка говорила, что ногами-руками дергал, будто бежать куда-то али драться с кем удумал. Вот и сейчас умудрился скатиться к реке, ногой в воду угодил. За время его дремоты небо успело потемнеть, заполниться тучами - к ночи будет гроза. Легкие дуновения ветерка сменились на резкие холодные порывы. А у Матьки как назло даже рубаха не обсохла.
Завернув повыше штанины и сняв лапти он побрел через реку, проминая ногами высокие стебли камыша. Брод оказался не таким уж мелким, Матька промок по самый пояс. Одежда неприятно липла к телу, обувка увязала в грязи и влажном мху да и лес будто изменился. Коряги так и норовили подвернуться под ступню, зацепиться за ткань, деревья заслоняли дорогу ветками, сурово шелестели.
У скособоченного березового пня пришлось остановиться. Во-первых, баба Лида точно говорила про один пень! А тут их было целых два. И оба одинаково замшелые. Во-вторых, Матька не мог вспомнить, куда нужно поворачивать...
- Лиса по лесу шла, лиса лычки драла, и лапотки сплела, медведю не дала и волку не дала, - забормотал Матька, направляя толстым пальцем то в одну, то в другую сторону. - Мужу двое, себе трое и детишкам по лаптишкам... Выходит налево идти надобно.
Еле заметная под густой травой тропка и в самом деле уходила налево и сворачивала за кустами орешника. Идти по ней было нелегко, вся в ямах, острых камнях и выбоинах. Еще и извивалась, что змеюка. Матька боялся оторвать взгляд от земли, моргнешь и дорожки уже нету. Наверно потому даже не заметил, как вывалился из темноты плотного пролеска на прогалину, залитую светом. Так и замер.
Про эдакие места он раньше только мельком слыхал. В открытую про них не говорили, опасались. Бабы шептались между собой, дети страшные байки придумывали. А мужики деревенские и вовсе молчали. Вроде и нет у нас ничего такого под боком.
Если муж с женой живут-поживают да дитё зачать не могут. Если извела кручина-печаль, свет белый не мил, тянет к речке пойти, топиться. Если молодец любый с войны не воротился, не знаешь ждать его или оплакивать. То пирог сдобный испеки, в блюдо расписное положи, заверни в белое полотенце с вышивкой по краям, бусин разноцветных с собой возьми, цветов нарви. С этим добром в час урочный, в полную луну отправляйся к алтарю в чащобе. Всю ночь у алтаря на коленях стой, вознося хвалу Мать-Земле. А с первыми лучами рассвета она явится. И по своей милости наградит или накажет. Так говорили.
В центре полянки возвышался столб из белоснежного камня. Вплотную к нему стояли несколько валунов поменьше. Они были оплетены шнурами, на узелках висели связки высушенных цветов, свежие венки зверобоя и полыни, блестящие речные ракушки, местами мелькали россыпи неочищенного янтаря. Перед алтарем, спиной к Матьке, сидела девушка. Услышав шум, она резво вскочила на ноги, развернулась и выставила вперед руку с зажатым кинжалом.
- Ты еще кто такой?
- Я Матька, - засмущался увалень, представив как выглядит. Весь мокрый и грязный, одежка в траве перепачкана, штанины корягами порваны, в волосах трава и чертополох. Экое чудо-юдо, перепугаться можно. Сплюнул на ладонь, попытался пригладить непослушные волосины. Подумал пару мгновений и поклонился в пояс. - Добрый день, царевна...
- Какого ххарга? Какая я тебе царевна! Я парень!
- Парень? - удивился Матька. В сказках не говорилось, что делать, если царевна оказалась парнем. А все остальное сходилось. И лес присутствовал, и опушка, и ведьма с избушкой... - А ты уверена? Ой, уверен?
- Штаны стянуть, уд показать, что ли? - царевна перестала сердиться и задорно расхохоталась, смешно морща нос. - Меня Иолаем кличут. Тебя какая нелегкая сюда занесла? Деревенские здесь редко бывают. Или заблудился?
- К ведьме иду, - разочарованно протянул Матька. - Бычок у нас занемог.
- Ты по этой дороге напрямик в болота угодишь, балда. Ведьмина избушка в другой стороне, - Иолай оглядел его сверху донизу. - Не дойдешь ты сам. Айда провожу, по короткому пути быстро управимся.
Обрадовался Матька, согласился без вопросов, вдвоем знамо сподручней и веселее идти. Они обогнули алтарь и обойдя кусты можжевельника и раскидистую ольху, двинулись глубже в чащу.
Иолай молча шел впереди, уверенно поворачивая направо и налево, перепрыгивая ямы и пригибаясь под низкими ветвями. На молодца он совсем не был похож. Матька ведь наизусть помнил, как царевны-то выглюдят:
"Белолица, черноброва, с легким станом. Ликом нежна. А идет, будто по воде лебедушка плывет, величествено и грациозно. Очи зеленью горят, будто малахиты". Совпадает! А что одет по-мужици, так это ничего, не в платиях же по зарослям разгуливать. Все равно хоть в балахон засунь, краше любой щеголихи будет. И голос нежный, как у соловушки.
Матька решил, если царевна хочет, чтобы ее считали мужиком, значит так нужно, может колдовство какое древнючее. А Матька хоть дурак, но в былинах толк знает.
К избушке дошли к темноте, как раз начал накрапывать мелкий дождик. Ведьма стояла в дверях, будто дожидаясь гостей. У ног устроилась крупная рыжая кошка. Из избы тянуло дымом, теплом и горячей едой. У Матьки громко заурчало в животе, кошка ощерилась и замяукала, а Иолай разулыбался, обнажая ровные ямочки на щеках.
- Здравия желаю, сударыня ведьма, - промямлил Матька. От неловкости никак не получалось сложить в голове слова. - Я к Вам... В Запрудье Уголек слег, а коров-то много. А я под ивой уснул...
- Бык у них в деревне заболел, матушка. Вот Матьку за тобой и послали. Мы в чащобе встретились, - помог Иолай, подталкивая его в спину ко входу в избу. - Заночуем, отдохнем, а с делами завтра разберемся.
- Заночуем? Матушка? - еще сильнее растерялся Матька. На вид Иолаю и осьмнадцати не стукнуло. А ведьма по виду уж век землю топтала.
- Неспроста ты с сынком моим названным в лесу столкнулась, - по-вороньи заклекотала ведьма, вперив в увальня пристальный взгляд. - Пряла, я пряла, кости бросала, травы плела, думала, кого тропка, приведет... А вот ты какой, Матька из Запрудья. Проходи, коль пришел. Тем паче ровно к ужину явились. Величать меня можешь Яриной. А бычок ваш и право до завтра обождет.
Простое убранство маленькой избы Матьку не смутило. Внутри было чисто, натоплено, светили лучины и стол Ярина уже накрыла. У парня разом набежала слюна, как увидал наваристую похлебку из грибов, гороха и капусты, стопку тонких блинов, блюдце с толчеными ягодами... А сударыня-хозяйка еще и чугунок с пряным сбитнем из огня достала да по кружкам разлила.
В сенях ему велели раздеваться, живо отобрали всю одежду и разложили на печи сушиться. Ярина заявила, что голые юнцы ее не смущают, тем более ничего из ихней одежды на Матьку не налезет, но простынку прикрыться все же дала.
При свете она больше не казалась пугающей. Нос большой, картохой, волосы седые, глазища черные косят немного, сухонькая сама, маленькая, Матьке даже до груди не достанет макушкой. Старух таких в каждой деревне навалом.
А улыбка-то у нее добрая, лучики морщинок по лицу разбегаются и смотрит сердечно, спрашивает заботливо, как ему Матьке живется? А сама меж делом ему то похлебки добавит, то пирожок в руку сунет.
Говорит: "Любо мне, как ты трапезничаешь. Здоровый дух много пищи требует. Вон сынок мой кусок сыра откусит, хлебом заест и весь день потом нос от еды воротит."
Иолай в ответ смеялся так заливисто, что Матька тоже начинал веселиться. Ярина хмурила брови, махала на них рукой да в очах у нее смешинки мелькали.
- Как в байках. - подумал Матька. - Где добрый молодец потерялся, его нашли, отмыли, обогрели, спать уложили и басню перед сном поведали.
И думы свои сразу озвучил
- Сказку рассказать? - задумалась старушка. - А о чем?
- Про царе... - начал было он, но наткнулся на прищуренный взгляд Иолая и резко передумал. - Про богатырей.
- Что ж... Тогда слушайте...
В горнице извивались тени, снаружи гудел ветер, гремела гроза, лапы елей хлестали избу по деревянным стенам. Иолай с кошкой лежал на печи, Матька на полати снизу. Старуха сидела за столом и речь ее лилась свободно и размеренно. Баяла она. О сыновьях, что подвели отца и мать, накликали беду, превратились в медведей. О прекрасной девушке-птице, живущей высоко в горах, там, где хребты задевают облака. О пустом троне, захваченным злобным ящером, у которого вместо сердца кусочек хризолита. И о трех слепцах, что потерялись однажды, и теперь не могут встретиться...
Уже погружаясь в сон, Матька пожалел, что ночь не может длиться вечно.
Глава 2. Вильтон
"Первые слова в пустоте были: твердь, воздух и вода. Пламя же пришло из небыли. Оно поглотило и твердь, и воздух, и воду. Так из Ничто появились Рем и Дэй - светила, что сияют ночью и днем. Задул теплый бриз. Из бурлящей воды воздалась Мать Ио, сотканная из капель и лучей. Согрелась она светом, а ветер ласкал ее дуновением. Любовь ее породила все сущее. Волосы окутали стаи птиц. Шагнула правой стопой, разлился бескрайний океан. Шагнула левой стопой, возросли леса. Опустила руки, с пальцев спустились стада животных. Устала Ио, легла в искристую воду и уснула. Пока отдыхала, из чрева ее поднялись муж и дева. Были они горды и прекрасны как мать. И ступили на твердую землю. Увидели стада животных и стаи птиц, И решили, что все богатства дарованы лишь им. И звали их Отор и Ила"
Кульские писания. 983 г.
Небо над Крандовым полем затянули грозовые облака. Серостью оно сливалось с черной землей, измятыми травами, залитыми кровью. В потускневших телах, забытых в огромной братской могиле, не различить было ни нагрудников храмовников, ни меховушек северян. Покореженные доспехи, вмятые в грязь шлемы, искалеченные трупы скрылись в сумраке.