Собака в ответ кивнула, а может, просто устала держать голову. Филиппе подхватил её и понёс в машину – та была лёгкой, почти невесомой.
“Поблизости нет домов, кругом лес. Сколько же она пробыла здесь? – он расстелил своё пальто на заднем сиденье и бережно уложил на него собаку. – Нельзя рассказывать, что видел Лию, что слышу её. Нельзя сейчас, нельзя…”
– Что, если она болеет бешенством, укусит тебя и придётся ставить уколы? – волновалась Софи, пока заводила машину. – Ты хоть представляешь, что можно умереть от асфиксии?
– Значит, не судьба, – а сам подумал: “Или как раз судьба”.
Софи больше не гнала и заехала за кормом. Она переживала, как оставит Филиппе одного, пока пойдёт в магазин, но брат уснул, крепко прижимая собаку.
– Ты уверена, что мне нужно идти? – спросил Филиппе, когда они приехали к Софи домой. Он хотел как можно скорее напиться и уснуть, желательно не просыпаясь. Вот только его, как и Гамлета, мучил один и тот же вопрос: «Какие сны приснятся в смертном сне?»
– Давай пока оставим её в гараже или подвале? Собака будет отвлекать и может испортить новую мебель. Запачкает или, что ещё хуже, погрызёт, – Софи прищурилась и недовольно посмотрела на брата, а потом на собаку. Тесси хотела попросить не оставлять её одну, но на лай по-прежнему не хватало сил. Она лишь грустно вздохнула и жалобно посмотрела. Устоять было невозможно.
– Давай я возмещу, если она что-то испортит? – предложил Филиппе.
– Договорились, – смягчилась Софи и перестала хмуриться. – Тогда первым делом помой её. Потому что эти грязные лапы не будут ходить по моему чистому паркету и уж тем более не коснутся ковра в гостиной.
– Тише, тише, я не причиню тебе вреда, – Филиппе был рад, что можно немного прийти в себя и отвлечься, пока остальные накрывают на стол. Поставил собаку в большую ванну и ласково погладил. Бережно поливая Тесси из душа, отрегулировал температуру воды. Другой рукой достал шампунь. Легко открыл его, вылил на мокрую шерсть и стал растирать. Эти простые действия успокаивали. Он не переоделся. Рукава пиджака намокли, вода и грязь попали на брюки. Филиппе хотел поскорее навсегда избавиться от свадебного костюма: “Я был так счастлив, надевая его в тот день. Зачем я надел его сегодня? Порадовать её? Вот идиот”.
– У вас там всё в порядке? Или мне помочь? – поинтересовалась Софи, но заходить не стала.
– Ничего не нужно, мы сами, – отозвался Филиппе. Тесси немного напряглась из-за того, что он повысил голос. Передняя лапа задрожала – собака, словно устала стоять. Он погладил её, чтобы успокоить.
– Все садятся за стол. Поторопись, пожалуйста, – попросила сестра.
Он обнял Тесси и вспомнил их с женой давний ночной разговор по душам.
– Может, заведём кошку? – предложила Лия.
– Собаку? Детей? – шутливо отозвался он.
– Скажи мне, каким отцом ты собираешься быть? Понимаешь, я хочу прожить это по-настоящему, – она стала слишком серьёзной. – Быть рядом с ребёнком, воспитывать и принимать. Не беспокоиться, что он рушит мою карьеру. Стать ему другом. Не спихивать на нянек, без крайней нужды. Не для галочки. Не хочу потом обнаружить, что совсем не знаю его. Прочувствовать каждый момент становления, направлять, оберегать и отпустить с лёгким сердцем, когда придёт время.
– Я хочу также, – Филиппе обнял жену. – Только прошу, давай у нас будет один ребёнок? Ты сама знаешь, что любовь родителей не всегда делится поровну.
– А может и никогда, – согласилась она.
“У нас уже не будет детей, – думал Филиппе сейчас, – ни одного, ни даже двух. Ни одного. Никогда”.
Стало адски холодно, и он услышал: «Папочка, спаси нас!»
Собака тявкнула и вывела его из транса. Филиппе схватил большое полотенце и накинул на мокрую Тесси, которая не сдвинулась с места, пока её не вытерли насухо. Потом попыталась отряхнуться, но только вяло повела ушами и медленно вышла из ванной, тихонько цокая когтями.
– Филиппе! – настойчиво позвала Софи.
– Да иду я уже, иду!
Софи перехватила брата в коридоре – мокрого, грязного и взъерошенного. Молча отвела его в спальню и выдала чистую одежду Питера – длинную чёрную водолазку и старые потёртые джинсы.
“Филиппе теперь напоминает Стива Джобса, не хватает только очков и седины. Хотя… – приглядевшись, она увидела парочку седых прядей. – Как я раньше не заметила? Не заметила, что брат за эти две недели постарел на годы”.
В гостиной от ароматов кружило голову. Софи вместе с Карлой и Хлоей всё приготовили ещё до поездки на кладбище. Лия редко кулинарила, зато частенько вспоминала мамину стряпню.
“Всё так странно, так не сочетаемо, – Филиппе привык, что на поминках всегда отвратительна еда, – горе, слёзы и эта сочная куриная кесадилья, лазанья. Как сюда могла зайти грусть? За что?”
Все молча помогали друг другу накладывать еду, общаясь только кивками, короткими фразами. Филиппе не просто вспомнил – он увидел, как кинофильм перед глазами, тот нелепый случай.
Лия кружилась вокруг схем, держа в руке кружку. Он подошёл сзади, хотел обнять её. Она не ожидала и всё расплескала. Пятно расплылось на бумаге, немного размыв чернила.
– Вот изобретём мы Машину Времени, и я вернусь в этот самый момент и успею уклониться, – пообещала Лия, она была уверена в их успехе.
– Я вернусь раньше и отучу тебя пить кофе за работой, – подначивал профессор, и тут же принял кофейный душ. Хорошо, что напиток был чуть тёплым.
Лия обиделась – ей казалось, что манера пить на ходу, жить с кружкой в руках, делает её особенной. Так и было, ей всё это шло, даже излишняя эмоциональность и взбалмошность.
Наконец, мать Лии начала беседу, заставив его отвлечься от воспоминаний.
– На десерт я приготовила лимонный пирог. Дочка очень его любила, – последнюю фразу Карла произнесла по-итальянски.
Тут всё было так, как любила Лия – только близкие, вкусная еда и пластинка Эллы Фицджеральд. Карла не собиралась плакать, ей не впервой терять близкого человека. Не то что бы такое примиряет с болью, но, прочувствовав однажды, понимаешь, что как бы ни было плохо – это проходит. Самое страшное – это действительно тоже пройдёт. Хлоя положила свою руку поверх руки матери, чтобы унять её дрожь. Жест был по-семейному милый и трогательный. Филиппе вновь ощутил одиночество, оно становилось осязаемым.
Софи вспомнила, как бабушка подошла к ней на похоронах родителей.
«Милая, ты ведь знаешь, что слёзы не стоит лить понапрасну? – бабушка обняла её. – Сейчас можно и поплакать, но потом лучше не стоит. Когда я умру, пусть твой платочек останется сухим. Хочу, чтобы все смотрели на вас и думали: “Какие у неё сильные внуки”. Ты же знаешь, что самые честные слёзы – те, что пролиты в одиночестве».
Софи услышала её. Подросла и стала сильней. На похоронах бабушки они с братом держались достойно её памяти, как она того и хотела.
– Можно я расскажу? – Карла обратилась к Филиппе. – Прости мне мою сентиментальность, но у нас в семье принято делиться воспоминаниями об ушедших, чтобы почтить их память. Понимаю, что тебе тяжело, но позволь мне. Лия, как и все в нашей семье, занималась вокалом, рисованием и танцами. А потом неожиданно увлеклась физикой. Думали ненадолго, не верили, что это всерьёз, но ошиблись. – Карла неспешно пригубила вино, переводя дыхание. – Всё началось с того, что дочка наткнулась на видео с твоим выступлением о каких-то материях или материалах. Прости, не запомнила. Там было ужасное качество и звук, но она всё пересматривала и пересматривала его раз за разом. Потом взялась за энциклопедию, что была дома, затем начала искать статьи в Сети. У нас тогда частенько были перебои с электричеством, медленный интернет, то и дело пропадал. Но ей это всё было важно и интересно. Лия слишком много сидела за компьютером и книжками, меня это беспокоило, – Карла неожиданно замолчала.
– Помнишь, как ругала её, что она начнёт носить очки раньше тебя? – подхватила Хлоя. – Мы никак не могли понять, что же она там ищет? Она лишь отмахивалась. Лия отвечала, что изучает, познаёт, станет великим учёным и обязательно сделает какое-нибудь значимое открытие. А вот мы только и умеем, что красиво петь. Я не обижаюсь, – и тут же исправилась, – не обижалась.
– Не обижались, хоть и считали её поведение немного странным, – добавила Карла. – Лия отличалась от нас, пошла в отца.
– О, да, – согласилась Хлоя, – они с папой всё спорили об устройстве Вселенной, чёрных дырах. Сейчас, наверное, встретились там и продолжили свои беседы.
– Я лишь надеялась, чтобы это было во благо, – вздохнула Карла. – Она рассказывала об этом? Что именно ты её вдохновил?
– Нет. Наверное, считала, что могу возгордиться, – Филиппе не знал об этом.
– Так бы и произошло, – подтвердила Карла. – Моя дочь восхищалась тобой.
“Восхищалась мной, а я подвёл её, – злился Филиппе. – Всё это не пошло ей во благо, она мертва! Её не будет! Никогда! И это моя вина”.
Весь вечер вспоминали о Лие – грустное, весёлое, порой слишком личное. Филиппе осознал, что за эти четыре года даже толком не узнал, какой была его жена. Сердце щемило: “У меня теперь нет никого ближе её родных, зря я боялся их. Только они понимают, как больно её потерять”. Следствие уже началось, и скоро его должны были вызвать на очередной допрос. Больше всего ему не хотелось снова и снова рассказывать о том, как всё произошло. О том, что он, кажется, убил её. Но Карла и Хлоя не укоряли его, не пытались выяснить, как всё произошло. Они раздели с ним эту боль и уехали в отель около полуночи.
Филиппе же был слишком вымотан и пьян, ему постелил в комнате для гостей. Он неожиданно обнял Питера, прошептал: «Спасибо», и отстранился лишь, когда почувствовал, что его слёзы намочили чужую рубашку. Уходя, Питер погасил свет, но на всякий случай оставил дверь приоткрытой. Алкоголь помог. Филиппе уснул, не увидев её лица.
Филиппе проснулся около полудня. Вставать не хотелось, но голод напомнил ему, что пора уже выходить из своего логова. Спустился вниз и нашёл Софи на кухне. Сестра читала газету.
– Разве в наше время ещё кто-то читает? Я думал, что все утыкаются в телефоны, – Филиппе старался, чтобы в его голосе звучало больше иронии, чем горечи.
– Только если пишет твой муж. Питер, кстати, выгулял найдёныша. Решил, что нам стоит выспаться, – Софи отложила газету. – Как насчёт яичницы с беконом? Или завтрак чемпиона – хлопья с молоком?
– А если я соглашусь на всё сразу? – он сам удивился такому аппетиту.
Сестра кивнула, она находила это хорошим знаком. Филиппе всё зевал, да потирал глаза. Стоило умыться, но взглянуть на себя было выше его сил. Потёр лицо руками, зацепился за колючую бороду, размял плечи, спину. Всё тело ломило.
– Пойдём лучше к камину, – Софи поставила еду на поднос. – Сегодня опять этот жуткий холод.
Шторы в гостиной плотно задёрнуты. В полумраке можно скрыться от реальности, от внешнего мира и создать собственный. Филиппе провёл рукой по мягкому бежевому дивану, за который вчера переживала сестра. Заметил, как много книг в дубовом шкафу. Было тут что-то манящее и волшебное.
“Питер всегда мечтал о большой библиотеке, Софи о камине, – думал он. – Их мечты осуществились. То, о чём мечтали мы с Лией, уже никогда не сбудется. Не будет ни вечного двигателя, ни наших детей. Хотя нет, кое-что всё же успело исполниться прямо перед её смертью”.
Лия мечтала надеть на их годовщину своё любимое платье. Каждый день примеряла его, но упрямая молния не желала ползти наверх. Жена села на диету, а он всё шутил про её отменный аппетит и любовь к трём «п» – пицце, пасте и паэлье. Но она отчаянно стремилась к своим идеалам и преуспела. Филиппе встряхнул головой, чтобы вернуться в реальность. Знал, что не вытрясти из себя все эти грустные мысли, но попытался сделать вид, чтобы не расстраивать сестру. Софи забралась в кресло и устроилась поудобнее. Брат выбрал диван. Поленья потрескивали, от камина шло расслабляющее тепло.
– Помнишь, как бабушка читала нам сказки? – она меланхолично улыбнулась. – Никогда не укладывала нас, мы ложились сами. У неё был такой низкий, скрипучий голос. Она говорила, что виноваты частые простуды, но, кажется, ответ крылся в баночке из-под специй.
– С кубинскими сигарами, – добавил Филиппе.
– Бабушке, не было и шестидесяти, а тогда казалось, что это беспросветная старость, – вспоминала Софи. – Что уж и говорить, я думала, что когда мне стукнет восемнадцать, то буду взрослой, серьёзной. Но разве умный человек станет пить четыре шота текилы на голодный желудок накануне сложного экзамена?
– Сдала? – он уминал завтрак, стараясь не запачкать всё вокруг, но глотал жадно.
– Да, а самое забавное, что на отлично, – похвасталась сестра. – Я пришла в ужасном состоянии. Без косметики, с огромными синяками под глазами. Думала, не стоит идти. Но преподавателем был суровый мужчина. Как и все, считал свой предмет самым главным.
– О да, мы такие, – он вспомнил про университет, и стало тоскливо.
Филиппе обожал свою работу. Каждый раз, когда он начинал читать первую лекцию новому потоку – это был вызов. Студенты нехотя слушали, кто-то лениво записывал, другие откровенно зевали. Но вскоре разговоры прекращались, а ручки и телефоны откладывались в сторону. Потому что это было настоящее шоу! Он жонглировал словами как горящими факелами. Филиппе легко их очаровывал, а потом вёл за собой, освещая сложный путь в науку.
– Так вот, из-за бессонной ночи меня сморило, – продолжила Софи. – Проснулась, когда все ушли. Преподаватель сидел за столом и проверял работы. Он поставил мне отлично, решил, что всё знаю, раз я так сладко сплю.
– Ты не рассказывала об этом, – заметил Филиппе.
– Как получилось, что, когда умерли родители, мы были близки, а после смерти бабушки нас развело? – она всё же решилась спросить.
– Прости меня, – Филиппе задумался. – Я был молод и заносчив. Весь мир лежал у моих ног, не хотелось, чтобы хоть что-то тянуло назад. Общение с тобой делало меня мягким и домашним. Ты была моим якорем.
– Якорем? – удивилась Софи.
– Или лучше сказать причалом, – Филиппе тяжело вздохнул и понял, что метафора хоть и звучит пафосно, но верно отражает суть. – Да, я знал, что могу вернуться в любой момент, и меня примут. Я задумывался о нашей семье, когда видел тебя. О том, как мало от неё осталось.
– Мне было очень тяжело, когда ты отдалился, – сегодня откровения давались ей легко. – Если брать твоё сравнение, как причал я пустовала, заполняла пространство не теми людьми. Это плохо повлияло на меня. Сложно сохранять благоразумие, когда некому приглядеть за тобой. Сам понимаешь, что не от большого ума я напилась в годовщину смерти родителей.
Правда больно резанула обоих. Филиппе переживал: “Я тогда оставил её одну, это могло привести к беде, и вот я снова подумываю уйти”.
– Но, к счастью, я встретила Питера, – она улыбнулась.
– Он всегда казался мне Питером Пеном, – признался брат. – Маленький мальчик, который носится со своими буковками, премиями, бесконечными журналами. Всегда в джинсах и странных кардиганах. До сих пор гадаю: с диоптриями ли его очки или для образа?
– Судил по обложке? – усмехнулась Софи.
– Боялся, что он инфантилен и совершенно тебе не подходит, но был не прав. Потом случилось это… – Филиппе хотел сказать несчастный случай, но передумал. – Я наблюдал за ним. Питер сразу стал серьёзнее, отложил дела, чтобы оберегать тебя. При нём всегда был горячий напиток, что-то сладкое и носовой платок. Все эти две ужасные недели. У него будто включился режим «настоящий мужчина», – но не стал добавлять, что окончательно понял это вчера, рыдая на его плече.
– Я очень люблю тебя. Не уходи, прошу тебя, ради меня. Пожалуйста, ради меня, – Софи пересела на диван и обняла брата.