- Господин! - спустя время, утирая рукавом со рта гусиный жир, сказал толстяк. - Я понимаю, что нас больше не связывают дела, но... вы человек с железной хваткой и умением зарабатывать, совсем неожиданно, деньги. Я имею связи... так почему бы нам не помочь друг другу?
Аристократ понимал, к чему клонит его гость. Он знал о том, что рано или поздно, разговор зайдёт и об этом. Поэтому он и велел своей матушке остаться у себя. Но, пока слова не были сказаны, рано было что-либо предпринимать. Он верил, что люди творят судьбу, а не она их. Иначе... иначе получался совсем грустный вывод. И это при всём его знание и могуществе мысли!
Толстяк не стал ходить вокруг да около, а сразу, прямо в лоб сказал:
- Почему бы нам не начать взаимовыгодные дела? А свяжем мы это двойной свадьбой. У вас есть мать, к тому же, - он хохотнул, - бесхозная. А у меня целых три дочери! И все как на подбор!
Аристократ, слушая собеседника в пол уха, уже знал всю его жизнь. Он знал, что на самом деле задумал толстяк. И видел всех его, трёх официальных дочерей... и целую вереницу от различных продажных дев. И те трое, и все прочие, не выделялись настоящей красотой. Разве парочка дочерей от одной портовой девки имели не такое уж отталкивающее лицо, как все прочие, да и не были слишком уж похожи на свиней... но женитьба, на ком бы то не была, явно не входила в ближайшие планы молодого аристократа. Особенно с кем-то обладающим столь скверной кровью.
А вот про его матушку, стоит сказать, толстяк заговорил зря. Многое в человеке, после открытия новых знаний, успело размыться, зачерстветь или умереть. Но, родную матушку, как собственно и свой дом, со всеми пращурами, он ценил. И подобное высказывание, сравнение с вещью... да даже одни только слова, что можно ему, скоту такому, да его дорогую матушку, в жёны?
Аристократ, не подав вида, рассвирепел пуще лютого зверя. Его правый глаз немного иначе начал выглядеть. На какие-то полминуты, может, минуту. Но одного взгляда этим глазом на обнаглевшего толстяка хватило, чтобы тот замолк и потупился.
- Как посмел ты? - спокойно спросил молодой мужчина. Толстяк даже не попытался сказать и слова. Аристократ продолжил. - Забирай своё поганое золото и проваливай в свою дыру. Три дня срока, а после - смерть. Тебе, и всему твоему проклятому выводку. Ты меня понял?
- Да, господин. - Безропотно сказал толстяк, утаскивая ящик с золотом.
За пределами комнаты толстяку помогли. А из оцепенения, точно глубокой задумчивости, он вышел только на полпути домой. И ничего-то он не помнил. Ни разговора, ни того, что приказал ему аристократ.
- Бред сивой кобылы! - восклицал толстяк и ругался на своих подчинённых.
Он ещё не знал, что спустя немногим больше двух дней, он самолично устроит в своём поместье ужаснейший пожар. Не знал он и того, что прежде, самолично прирежет всю свою семью. И, само собой не знал, что, оказавшись объятый пламенем, он будет улыбаться, и говорить раз за разом:
- Всё сделано, господин!
***
Как же мучительно было молодому аристократу, зная всё наперёд, и не имея ни к чему интереса, избегать несколько незнакомых книг. Они ему доставили невероятную боль, но, в них явно скрывалось столь много, что всё ему известное в сравнение с этим окажется не более, чем пустяком.
Знал, какой боли будет ему стоить новая попытка, но испытывал тягу к этим запретным знаниям, как ни к чему другому за время всей своей, не особо долгой физически жизни, но фантастически затянувшейся благодаря обретённым и пережитым знаниям.
И, однажды, любопытства ради, - ведь его умение предсказывать совершенно не работало на странных книгах, - приказал горбатому, крысоподобному заглянуть в книгу.
Тот долго умолял пощадить. Ползал на коленях. Говорил, что служит и будет служить верой и правдой. Но, увидев протянутую в его сторону руку. Помня, чем это обычно заканчивалось. И услышав:
- Выбирай.
Выбрал книгу. Так у него, как сам рассудил горбач, был хоть какой-то шанс выжить.
К великому удивлению, как господина, так и слуги, ничего не случилось. Тот просто смотрел на страницы и ничего не понимая, оглядывался на стоявшего в стороне господина.
- Ясно. Можешь положить её на место. - местом для книги служила полка на которой стояли подобные книги. - Оставь меня.
- Но господин? - было, попытался слуга.
Аристократ перебил.
- В последнее время ты заставляешь меня чересчур много повторять. Достойный ли ты после этого слуга? Нужен ли ты мне вовсе?
Как и прежде, крысоподобный в простых словах ощутил угрозу и страшную силу. Он опрометью бросился прочь. Наступал на полы длинного одеяния, падал на пол, поднимался, и вновь бежал, как от самого страшного, ожившего кошмара.
Аристократ чувствовал, что он всего лишь мальчик, желающий тягаться в силе с могучим великаном. Он чувствовал, как от книги исходит непроницаемый мрак. И этот мрак так манил к себе, так пугал своей неизвестностью и силой.
Вздохнув, он открыл книгу. И тут же свалился без чувств. Его пронзила такая мучительная боль, что воздух, который был в лёгких, словно огнём, обжигал, выходя наружу. Новый вдох стоил ещё больших мучений, - как будто бы свежую рану прижгли солью.
Полчаса он лежал, пуская слюни, не в силах произнести и слова. Тихо-тихо хрипел. Тело его не слушалось, как будто бы все связки в раз оказались перерезаны. Словно кукловод взял, да обрезал все нити.
И мысли, которые текли прежде бурным потоком, наткнулись на непроницаемую, высокую плотину. Вокруг высились крутые склоны. И, не смотря на всё желания, мужчина так и не смог заглянуть за завесу. С первой попытки.
Едва придя в себя, мужчина, прослеживая внутренним зрением все нарушения в теле, на скорую руку себя лечил. Это было не такой уж и простой задачей. И, что вероятно, сумей он прочитать также эту книгу, когда впервые зашёл в книжный архив, то ему бы уже никто не помог.
Он вновь открыл книгу и... результат повторился. А потом опять... и опять... вновь и вновь один и тот же результат. Упорство ничего не меняло. И молодой аристократ на целых два дня бросил свои попытки взять штурмом крепость сокрытых знаний. Целых два мучительных дня... полных соблазна вернуться и вновь взглянуть на неясный текст незнакомого языка.
"Когда я успел полюбить боль? - раз за разом, мысленно он спрашивал себя. - С каких это пор мне нравится страдать?"
Только как человеку со стажем пристрастия к спиртному, больше чем в половину жизни, трудно устоять перед явно болезненным соблазном, так и аристократу было мучительно себя сдерживать.
А после он сорвался. И не один раз валялся на полу, как беспомощный калека. Обещал себе больше не глупить. Заняться важным. Возродить величие дома. Захватить весь мир, - теперь это не звучало бредом или чем-то сверх сложным, но... это виделось слишком скучным занятием.
И мужчина раз за разом повторял отречение от странных книг. А после срывался. Отрекался. Срывался... отрекался и... не мог устоять перед соблазном новых, тайных знаний.
За время почти в полтора года с его телом приключились некоторые перемены. Цвет кожи начал меняться на непроницаемо чёрный, словно сотканный из самой густой тьмы. Благо, не на всём теле разом. Но правую руку приходилось прятать под тканью.
Вместе с переменами в теле менялась и сила его слов. Однажды, случайно, когда обвалился один из переходов, он одним лишь словом заставил камни вернуться на свои места. И, что примечательно, они слились меж собой в монолит. Эта часть прохода стала самой крепкой во всём замке.
Тогда-то и стали очевидны первые перемены в безуспешных приступах странных книг. Вначале лишь только на мгновения он заглядывал за плотную завесу слоёв миров. Но, вскоре, когда и спина покрылась чернотой, а на руке возникли причудливые, ещё не ясные наросты, время пребывания в другом слое мира увеличилось до десяти секунд.
Мужчина уже знал, что в другом мире он всегда оказывается на холме. Под ногами он видел совершенно мёртвую землю. Вокруг не было ни единой травинки. Ни единого кустика или захудалого деревца. И всегда была ночь с полной луной. Ни единого облака. А воздух - тяжёлый, опаляющий нутро. С тех пор, как ему приоткрылось это примерно десятисекундное перемещение, мужчина отрешился от всего мира. И только горбач, запуганный всеми, боящийся любого движения господина, связывал его и мир, - приносил еду и воду, записки от взволнованной матушки, а также относил успокаивающие ответы от аристократа.
На правой руке явственно обозначились шипы. Ногти стали обращаться в когти. И кожа преобразовывалась в крепкую чешую.
Однажды, интереса ради, аристократ попытался ножом содрать чешуйку, но даже самая маленькая не поддавалась. Желая проверить свои силы, он, однажды, спустившись в глубины замка, проломил самую крепкую, его же словом восстановленную стену. Такое не то, что человеку не под силу, одним ударом не одно стенобитное орудие не могло сделать подобного.
Аристократу ещё раз пришлось щёлкнуть пальцами, - сердце его второй тени, горбача, просто остановилось от увиденного.
- Не помню, чтобы разрешал тебе умирать.
После этого мужчина продолжал пытаться читать книгу, но максимум, предел, которого он смог достичь, - семнадцать секунд. В эти секунды, его явно поджидали на другой стороне.
На всё том же холме, где ничего не росло. И вокруг была одна только мёртвая земля. Он стоял и удивлялся, видя перед собой размытый, дымный силуэт с огромной пастью.