Пока Мари слушает дерево, Хищник проезжается по ней отвёрткой, потом смотрит на показания, приподняв брови, и тихо спрашивает у Фёдора:
— Ты ничего не хочешь мне объяснить насчёт своей жены?
Мужчина усмехается:
— Когда ты её привёз, то просил передать сам себе четыре слова.
Ещё более вопросительный взгляд в ответ.
— «Спойлеры», — цитирует Фёдор. — И ещё, «обратное кольцо событий».
Хищник выпучивает глаза, но проглатывает такое объяснение. Хм... Не нравится мне это «обратное кольцо событий». Это уже не первое, с которым я сталкиваюсь. А Доктор их боится — значит, они реально опасны. И вряд ли очень часто встречаются, иначе бы он спокойнее на них реагировал.
Следующий вопрос Повелителя Времени заставляет меня напрячься ещё больше:
— Так, вы, обе. Признавайтесь, кто из вас генерит обратный ход Времени.
— Сладкий, ты о чём это?
Острый палец тут же упирается в Сонг:
— Цыц. Ты — вообще сложное событие во Времени и Пространстве. А вот ты, Росинант, — палец разворачивается на меня, но тыкать уже не рискует, — тёмная лошадка. Как бы мне вас растащить подальше друг от друга и понаблюдать, кто именно из вас двоих корёжит темпоральные линии?
— Почему не ты? — спрашиваю. — Объясни?
— Потому что! — ну и ответ. — За себя я всё знаю, и это не моё влияние.
— В отличие от профессора Сонг, у меня даже нет аппаратуры для темпоральных перемещений. Как я могу влиять на Время? Ты нелогичен.
— А ты пряма, тупа и недалека, как шпала. Нет, как далек. Хотя почему «как»... Это сейчас у тебя нет аппаратуры. А в будущем?
Озадачил.
— У меня недостаточно информации о физике Времени. Я разобрала скопированные у тебя записи, но не понимаю по-галлифрейски.
— Кстати, ещё одно обратное кольцо событий. Земляне украли темпоральные разработки у далеков, которые украли их у землян. Правда, кольцо неполное, так как тебе подвернулись и наши книги тоже. Знал бы тогда, как твой сканер работает — ты бы в жизни у меня доступ в библиотеку не получила. Признавайся, это ты Время кольцуешь?
— Откуда мне знать? — отрезаю. — Данные отсутствуют, для статистических выводов тоже не хватает фактов. Спасайте ноги Мари, её ловит корень.
— Не ловит, разговаривает, — женщина поворачивается к нам с лукавой улыбкой, совершенно не обращая внимания на медленно выбугоривающийся из-под грунта корневой отросток. А мне казалось, она в трансе.
Фёдор решительно подходит к жене и пытается отцепить её от ствола.
— Давай ты врастать сюда не будешь, а?
— Да подожди ты, несносный человек, — смеётся она, — дай хоть разобрать, что оно пытается передать.
Мари снова утыкается лбом в ствол. Мы напряжённо ждём.
— Если я ничего не придумываю, — наконец говорит она, — то они все — и цветы, и кусты, и деревья — сейчас просто удивляются. Сосна всё время повторяет, «я спала и проснулась». Но по-моему, это не про зиму, потому что она считает, что сон был двух видов — тёплый, когда надо расти, и холодный, когда расти не получается.
— Как они нас обнаруживают?
— О, это очень просто. Мы для них пахнем, светимся и трясём землю. Последнее им очень не нравится, потому что ранит их стебли и корни.
— Светимся? — озадачивается Ривер. — Ну я понимаю ещё, ТМД. А мы-то с какого боку?
— Возможно, тепло. Да и мозг излучает целый спектр всяких волн, — отвечает Фёдор. — Наверное, они ассоциируют любую форму улавливаемого излучения со светом.
— Про запах тоже понятно, — соглашается Доктор. — Есть такое страшно ругательное слово, «аллелопатия» — это химическое влияние растений друг на друга. Почему бы и людей им так не воспринимать?
— А ещё они очень обижены на мёртвую землю, — продолжает Мари, наконец-то сама отлепляясь от дерева и принимаясь счищать с ладоней смолу. — Я так понимаю, это город и вообще любое место, где живёт и работает много людей. Говорят, что старшие обещали помочь им всё почистить и оздоровить почву. Я спросила, кто старшие, и сосна сказала, что их двое, и что они тут неподалёку, на участке мёртвой земли живут. А ещё она удивляется, куда делись птицы, но в то же время эти старшие обещали, что никакие гусеницы и жуки этим летом им не повредят, можно будет разрастаться и чистить, чистить, чистить. Улучшать и потом жить в своё удовольствие. И никто не придёт топтать стебли, или рубить деревья, или разливать в почву яды...
— Настаиваю на гербициде, — говорю.
— Нет, — резко отвечает Доктор. — Это новый вид живых существ. Аналогов в природе не существует.
— Ну и что, объясни?
— Это геноцид!
— А то, что происходит с Землёй, это не геноцид? — уточняю.
— Тоже геноцид. Но конкретно этот лес ни в чём не виноват. Его не спрашивали, хочет он ожить или нет. Его не заставляют убивать других. Ему просто дают шанс комфортно и мирно расти и развиваться.
— Вот только он враждебен по отношению к людям, — вдруг замечает Ривер. — Знаете, милые мои, пора нам на АЭС, тряхнуть этих амариллов. Кто за, поднимите руку.
Ложноручку они через скафандр не увидят, поэтому поднимаю манипулятор. Фёдор, Мари и сама Ривер голосуют. Один Доктор, естественно, даже не думает присоединиться, зато находит повод обворчать нас всех:
— Нашли время заседать. Пошли уже!
— А деревья, между прочим, нас не так видят. Других людей и животных — так, как я рассказала, а нас — нет. Они только свет чувствуют, и не весь. И только потом понимают, что кто-то прошёл и примял траву.
— Мозговые волны, что ли, улавливают, — бормочет Хищник. И добавляет громче. — Во всяком случае, такое сходу придумать сложно, особенно... учительнице музыки.
По-моему, он хотел сказать какое-то другое слово вместо «учительницы».
И мы отправляемся продираться через прошлогоднюю траву и зеленовато-красно-бурый подлесок.
...Через пять скарэлов мы уже начинаем нервничать. По-местному, уже поджимает к семи вечера, а электростанции всё нет. Лес не настолько большой, чтобы пилить по нему напрямую почти час. Особенно имея возможность ориентировки по направлению лесопосадок — не кругами ведь сосны высаживали...
— Леший крутит, — замечает Фёдор то ли в шутку, то ли всерьёз. — Кажется, мимо этой бузины мы уже проходили. Не единожды.
— В лесу все кусты одинаковы, — отвечает Ривер, нервно оглядываясь. — ТМД, поднимись, погляди, насколько мы близко?
Третья такая просьба за время блуждания. Могу поспорить, что даже самым медленным ходом до бетонного забора с колючей проволокой вряд ли больше скарэла. Поскольку леший, судя по моим данным, мифическое существо, я скорее склонна подозревать какое-то излучение, влияющее на центры направления в наших мозгах... И что интересно, на мой навигационный компьютер тоже. Под защиту скафандра может проникнуть только очень ограниченный тип излучений, связанный с эмпатией и телепатией — ну конечно, если не считать каких-нибудь запредельных уровней радиации, но она везде пролезет, и в этом случае мои спутники уже были бы основательно поджарены лучевым загаром и блевали под каждым кустом. Эмпатия, телепатия... Деревья? Навряд ли, ведь мы как-то дошли почти до самой стены. Амариллы? Да ещё в искажённом времени?.. Ну, знаете, если два амарилла могут такое натворить, то я — галлифреец. Может, это какие-то убер-генно-модифицированные амариллы с заточкой под эмпатию и телепатию? Тогда откуда они такие вообще взялись?! Что-то у меня в мозгу опять всё не складывается. Пока собственным фоторецептором не увижу этих красных выродков с Альвеги, не успокоюсь.
— Предлагаю более рациональный вариант, перевезти на себе. Доктор, Ривер, оставайтесь здесь с манипулятором Вихря Времени. Вы двое, взялись за меня с двух сторон. И не заслоняйте датчики!
Если я буду видеть забор, то уж точно с маршрута не собьюсь. Так оно и выходит, вот только лететь приходится медленно и под землянские взаимные уговоры не бояться — женатая парочка начинает надоедать мне своими заскоками. Как я их только терпела? Ссадив двуногих у пруда охладителя, чувствую облегчение. И, хотя пробивающаяся трава здесь тоже красно-бурая и живая, это их проблемы, как они дождутся моего возвращения с остальными. На бетонную облицовку пруда как-нибудь переберутся, в конце концов.
Лечу за другой парочкой. Этим приходится посигналить — у обоих неяркая одежда, сверху плохо видно. Стоят, спорят у куста бузины, куда переселять амариллов. Делят шкуру неубитого терроркона, на мой взгляд. Не факт, что альвегианские цветочки согласятся на пересадку; не факт, что это вообще физически возможно, учитывая глубоко зарывающийся главный корень.
Спорить Хищник с Ривер продолжают даже тогда, когда добираются до пруда. Перечисляют планеты, сравнивают условия. Я не прерываю — попытка не пытка. Конечно, ложноручки зудят пустить инопланетную растительность в расход, но в мезозой за это попасть тоже неохота, с меня и двадцатого века хватает. Надо рассуждать трезво и действовать по объективной обстановке.
Обходим пруд по бетонным плитам, приближаясь к ограждению ЧАЭС. В обычном течении времени здесь наверняка сидят рыбаки, но в искажённом ни мы их, ни они нас не видят. На другой стороне — бетонная стена, опутанная колючей проволокой, за ней — четвёртый блок. Станция, на мой архитекторский вкус, спланирована по принципу «дёшево и сердито» — реакторы, конечно, вынесены в отдельные корпуса, но длинный ангар машинного зала с турбинами электрогенераторов для всех единый. Не очень хорошо с точки зрения пожарной и аварийной безопасности, особенно учитывая, что в турбинах радиоактивный пар. Одну трубу прорвёт, и все турбины встанут до полной дезактивации помещения. Плюс к тому, мне сдаётся, использованные материалы не очень качественные, но это надо поближе прозванивать стены. И вот такое они считают «абсолютно надёжным». РБМК — реактор большой мощности канальный — вообще довольно примитивная и ненадёжная конструкция, они им хвастаются лишь за неумением создать ничего лучше. А по сути, это шахта, забитая графитом, в котором просверлены дырки и вставлены циркониевые трубы — собственно, каналы. В них заправляют стержни управления и защиты реактора, и конечно, главный компонент — связки твэлов, то есть «тепловыделяющих элементов» — ниобиево-циркониевых трубок с урановыми таблетками, которые тихо себе тлеют и кипятят подаваемую снизу воду. Пар поднимается наверх и по отводящим трубопроводам летит в турбину. Если вдруг лопнет хоть одна трубка с топливом, температура в канале повысится, вода начнёт кипеть быстрее, давление пара — расти, а трубы — не справляться с нагрузкой. Если лопнувших твэлов будет много, канал просто порвёт паром, жёсткие нейтроны попадут в соседние каналы и перегреют твэлы, чья оболочка, опять же, порушится и обнажит топливные таблетки... Ну, дальше всё понятно. По наиболее распространённой версии предстоящей аварии, на каком-то этапе так оно и будет. Конечно, надо отдать должное, земляне постарались навесить на каждом элементе реактора тьму систем защиты и обычно меняют аварийные твэлы вовремя, но что-то сегодня ночью алгоритм не сработает. А чего ожидать от тех, у кого на атомную электростанцию даже не завезены нормальные дозиметры и отсутствуют средства индивидуальной защиты в каждом помещении с персоналом?
Мы тоже пользуемся атомной энергией, причём в несравнимо больших объёмах, чем земляне, но никогда не позволяли себе подобного халатного отношения, хотя казалось бы, что там лишний кэр-другой при нашей-то грязи. Ядерная война основательно ставит мозги на место, приучаешься быть почтительным с атомом. Хоть я сама фоню так, что незащищённый землянин, подержавший меня голыми руками в течение местного часа, отправится на больничную койку, но не хотела бы оказаться здесь в половину второго ночи. Расчётная мощность взрыва РБМК — около шести тысяч кэров, может, чуть больше. Потом с недельку вокруг аварийного корпуса будет нащёлкивать от трёх сотен до двух тысяч того же самого, в зависимости от близости к источнику заражения. Мой скафандр не выдержит. Для аварийного перегрева и взрыва моего собственного автономного источника энергии ему хватит пяти тысяч — веская причина отсутствовать в главном зале в момент аварии. Для «пробоя» биозащиты — полутора тысяч. Это только кажется, что если твой природный фон высок, то ты можешь выдержать запредельные лучики. А на самом деле, через биологию не перепрыгнешь. Чем фон выше, тем хрупче равновесие в твоём собственном организме. Мой бешеный метаболизм — полное обновление клеток организма за пять лет — прямое тому доказательство. Чуть разбалансируй, и привет, лучевая, которая у далеков протекает даже тяжелее, чем у землян. По местным меркам, с меня нащёлкает где-то двести тридцать — двести пятьдесят рентген в час, но прибавь к этому столько же, и я уже в госпитале. А если земляне получат удвоенную дозу своего фонового излучения, то даже не заметят. Да что там удвоенную — удесятерённую. Тут ещё разница в биологии играет роль. Одно дело, через кость в нервные ткани долбиться, а другое — напрямую мозг палить. Пока с гуманоидов слезает кожа, мы загибаемся от внутренних ожогов центральной нервной системы. Вот где справедлива земная пословица, «пока толстый сохнет, тощий сдохнет».
Подводя итог, мне страшно. Две большие даледианские мозговые бактерии — инфекция и радиация, в полный рост, и спрятаться от них совершенно некуда. А если совсем честно себе признаться, мне страшно настолько, что я почти готова войти в режим панического уничтожения любых целей. Стрелять, стрелять, стрелять, лишь бы вышвырнуть из головы мысли об окружающей меня опасности. То есть это такой ужас, который перешибает даже врождённый страх перед Доктором. От такого обычно с ума сходят. И я это по собственным медицинским показаниям вижу — уже больше трёх скарэлов мне в вену капает успокоительное. То есть с того момента, когда я обнаружила, что навигационная система врёт. Забавно, а днём всё было безразлично. Наверное, афтершок отпускает, да плюс близость станции, где сидит и издевается над окружающей экосистемой Нечто, да плюс странная атмосфера, спровоцированная темпоральной рассинхронизацией и облаком дриад, периодически подающих какие-то звуки через манипулятор Ривер, вот я и запаниковала. Слишком много всего разом навалилось.
И что самое ужасное, я себя знаю. Боюсь, боюсь, а потом как со страху выкину какой-нибудь фортель... Боялась Доктора — и оказалась с ним на одной стороне баррикад. Боялась Континуума Забвения — и осталась в нём жить. Боялась рифта — и сиганула в него без скафандра. Не удивлюсь, если понесусь ночью на АЭС, обгоняя ТАРДИС. Ну что за суицидальный характер, как меня вообще с конвейера-то выпустили?
— О чём задумалась, ТМД? — на купол скафандра ложится сухая и горячая ладонь Ривер Сонг. Тридцать семь и четыре, споры из сыпи не выделяются. Надо же, действительно система работает. Жаль, нельзя им поднять температуру посильнее, после тридцати восьми земляне, как правило, валятся пластом.
— Планирует завоевание вселенной, — хмыкает Хищник, вышагивающий впереди по траве, как местная птица цапля. Нам надо обойти забор слева, чтобы попасть куда нужно, приходится топтать растительность назло врагу-бионику.
— Ошибка, — отзываюсь. И честно признаюсь. — Мне страшно.
— Ну, это заметно, — Ривер выразительно стучит пальцем по улыбастеру. Как я ненавижу этот детектор лжи на своём корпусе! — Но ведь тебе из-за чего-то конкретного страшно?
— Нет, — ёжусь. — Просто неясная обстановка. Ненавижу неясности.
— Вот сейчас и проясним, я вижу ворота.
— Все видят ворота, — соглашается Фёдор. — А как мы в них пролезем?
— Через проходную. Там всё равно никого нет, — отзывается Доктор. — Точнее, есть, но нас не увидят.
Довольно скоро мы добираемся до огромных автоматических ворот с аркой трубопровода над ними. Хищник намеревается подняться по лесенке к двери проходной, но Ривер нахально подходит к воротам.
— Сладкий, заходить — так заходить. И потом, кое-кому из нас неудобно по лестницам лазить.
Он фыркает:
— Кое-кто может своим ходом через забор, — и лезет за отвёрткой.
А мне обидно. Я довольно много сделала для любимой планеты Доктора. Нет, не из альтруизма, от целостности темпоральной линии Сол-3 зависит судьба моей нации. Однако он всё же мог бы относиться ко мне не так вызывающе и резко.