А всё же, корни напрягают, надо подняться и переместиться на «пятачок» по воздуху. Там очень удачная аназоиновая лужа, да и у меня на корпусе ещё не всё выветрилось, так что есть шанс спокойно пронаблюдать за происходящим.
— Что вы придумали с реактором, отвечайте? — говорю я кустам. Любопытно, ТАРДИС отключила меня от своего переводчика, или нет? И если отключила, то как мы с ними сейчас будем разговаривать? А, найдут кого-нибудь из персонала.
— А зачем ты пришла? — спрашивают они вместо ответа. Надо же, галлифрейский корабль всё ещё переводит для меня инопланетную речь. Странный он всё-таки. Хорошо, что у наших кораблей нет самосознания.
— Ответьте на мой вопрос, и я отвечу на ваш. Нет смысла лгать, мне всё равно не выбраться отсюда живой, и рацию я тоже отключила, чтобы корабль меня не нашёл.
Они с половину рэла молчат, потом тот, которому не досталось от Мари, всё же отвечает:
— Используя его энергию, мы смогли создать достаточно мощный луч, чтобы взять под контроль службу управления энергией в этой стране, — Минэнерго, что ли, поголовно заразили? — И оттуда скоро пойдёт приказ выставить параметры на всех электростанциях на нужные нам частоты.
Варги-палки. Я лоханулась, и Доктор тоже. Мы так зациклились на факте взрыва ЧАЭС, что совсем не подумали о менее энергозатратных вариантах для захвата Земли. Раз реактор взорвётся, значит, это враги и сделают — кто сказал? На самом деле-то, никто! Конечно, проще Минэнерго придавить, чем пыжиться самим, и стабильное состояние реактора подтверждает их слова. А ведь у меня в мозгу проскакивало что-то такое в самом начале, что за взрывом могут стоять отнюдь не амариллы, вот только я не сочла нужным об этом подумать как следует.
Ну что ж, ответ за ответ. Тем более что на часах — один час двадцать две минуты семнадцать секунд по местному времени.
— Я пришла рассказать вам правду об Альвеге, — говорю, перещёлкивая кое-что в настройках скафандра и отстукивая короткое сообщение дриадам. — Наша звёздная система находится по соседству с вашей. Вы были первыми, с кем мы столкнулись, и первые, кто посмел не покориться воле нашего Императора. За это ваша планета была уничтожена. Мои предки уничтожили ваших. Я доделаю их дело.
— Ш-ш-што-о?!
Пока амариллы оправляются от потрясения и ищут способ меня раздавить без вреда для себя, я быстро работаю. Единственный способ сейчас сорвать приказ в Минэнерго и остановить альвегиан — это взрыв, до которого осталась всего минута. Я как раз успею.
Есть такое классное оружие — резонатор. Колебания гравиплатформы могут производить звук, способный разрушить любой материал в зависимости от заданной частоты. Я задала на цирконий, во мне его практически нет, да и звук не на меня направлен. Если дриады правильно поймут мои слова, то они секунд двадцать-тридцать продержат автоматику на ложных показаниях, и системы защиты просто не сработают вовремя. А потом будет поздно, потом с реактора сорвёт крышку вместе с СУЗами, и шанс загасить пекло пропадёт в принципе. А я полечу в разгорающийся перед вторым взрывом реактор. Быстро и чисто.
Глядя на поднимающуюся надо мной арку корней, я отдаю последний приказ компьютеру, активировать резонатор на полную мощность.
Гравиплатформа раскачивается не сразу, поэтому жуткий вой нарастает в течение рэла. Потом громовым пульсирующим звуком наполняется весь зал. Нависшая надо мной растительная биомасса с испугом отодвигается. Это тактическая ошибка, если бы амариллы понимали, что я творю, они бы меня сбросили с реактора, позабыв о разлитом яде. С лязгом начинает подпрыгивать плитный настил — те самые кубики, которыми закрыт «пятачок», бетонные блоки по четыре тонны каждый. Весь реактор мне не по зубам, повредить удастся лишь участок, попавший под гравиплатформу, но и этого хватит за глаза. Твэлы подо мной сейчас просто рвёт, где-то в графитовом аду раскалённые топливные таблетки летят вниз, испарив всю воду в своих каналах. Рядом, на взбесившемся от давления пара полу, подпрыгивает микрокамера. Смешно, Доктор сейчас всё это наблюдает, но остановить меня точно не успеет. Зато если сообразил, что на самом деле тут происходит, то развернул свою систему подавления биоизлучения, чтобы кое-кто не успел отдать прощальный приказ и развеять всех инфицированных в пыль.
Вой нарастает, скафандр трясёт, я уже почти не могу выносить звуковые волны, но знаю, что именно сейчас пар в каналах достиг такого давления, что рушит стены. Ещё чуть-чуть потерпеть, ещё чуть-чуть добавить мощности — я боялась смерти? Ха, некогда бояться! Мне весело! Я устроила такую знаменитую катастрофу, это была я, слышишь, Хищник?! Это я уничтожила реактор! «Пятачок» лихорадит, он начинает дрожать всё с большей амплитудой, амариллы уже всё поняли, но поздно, они уже не смогут остановить процесс… Что это за рыжий поток со стороны входа в зал?
Удар снизу.
И я ничего не помню.
====== Сцена шестнадцатая. ======
Помрачение сознания продлилось всего лишь доли рэла, просто реакция организма на крайне сильную встряску. Соображаловка включается в тот момент, когда я в клубах пара и графитовой пыли лечу по воздуху куда-то в дальний угол зала, мимо медленно заваливающейся разгрузочно-загрузочной машины. Нет, только не это! Первая проскочившая мысль — меня швырнуло вбок разворачивающейся в воздухе крышкой биозащиты, но потом я понимаю, что скафандр фактически снесли и утаскивают в сторону мелкие рыжие шарики. Сволочи! Маленькие сволочи, что же вы творите?!
В общем гуле я даже не слышу, как бухаюсь в угол, об этом скорее даёт понять сильная встряска гамака. Сознание уже не мутнеет. Рухнувшая башня РЗМ, наверное, прикроет меня от второй вспышки, но я и не смогу её увидеть, потому что упала прямо на фоторецептор и разбила его в хлам. Ничего не видно. Чертовски жарко. Истерически верещит дозиметр, половина систем уже вышла из строя, мой внутренний реактор пошёл на перегрев, но компьютер ещё пытается сражаться. Пол трясёт без остановки, аудиорецепторы сдохли вместе со всеми остальными от радиации и раскалённого пара. Что творится снаружи — понятия не имею, лишь догадываюсь по приглушённым бронёй звукам, что авария идёт своим чередом, как по нотам Мари. Бросаю взгляд в угол подрагивающего и мерцающего вирт-монитора — час двадцать три сорок, время второго взрыва. На скафандр грохается изрядный шмат бетона, но недостаточно тяжёлый, чтобы раздавить поликарбид. Сговорились, что ли, продлить мою агонию? Чувствую привкус металла во рту. Так не должно быть, это один из первых признаков облучения. Взгляд на резко покрасневшие от ядерного загара ложноручки подтверждает: лишь миг пробыв над открытым реактором, я хватанула столько, что мне с лихвой хватит. Значит, быстрая и лёгкая смерть отменяется. Буду медленно издыхать от радиации под бетонным завалом, если не рванёт внутренний движок. Проклятые дриады, зачем они вмешались?!
Страшно. Вот теперь действительно страшно. То, что осталось от системы жизнеобеспечения, ещё как-то пытается выстроить внешнюю защиту от проникающего излучения, продляя агонию. Сейчас через все слои защиты на меня пробивается кэр с четвертью за один рэл. Я труп, однозначно. Вот только умирать буду несколько часов, может быть, сутки.
Тело скручивает спазмом. Когда это время успело поменяться на час двадцать шесть? Выпадения из реальности, это плохо. Поражение центральной нервной системы. Потом начнётся состояние спутанного сознания. Одно утешает, обычно при нём отключаются болевые центры, и есть шанс, что я буду умирать в нежных объятьях эйфории и приятных глюков. Во всяком случае, мозги не болят, а должны бы. Только слабость.
Опять спазм, прямо наизнанку выворачивает. Очень жарко. «И, пожарищ шуму внемля, лес кругом стоял багров…» Откуда из самой глубины памяти выскочили эти древние земные строчки? Это не из баз данных, они отключились, это что-то осело в мозгу. Не могу вспомнить произведение, а строфа колотится и колотится:
— «Снился сон жене Калмаха,
Всех страшнее был он снов:
Вдруг звезда упала наземь,
Поднебесный бросив кров,
И жилища запылали
Средь обугленных дворов
И, пожарищ шуму внемля,
Лес кругом стоял багров...»*
Внезапно понимаю, что повторила стих уже несколько раз. А может, и не несколько. Всё, отказ мозга из-за обширных лучевых поражений.
— «Снился сон жене Калмаха… Снился сон жене Калмаха… Средь обугленных дворов… Вдруг звезда… звезда… упала наземь…»
«Подобрать испытуемый экземпляр невозможно. Там Доктор. — Продолжать зачистку на остальных участках», — что это, рация? Нет, рация молчит, она не может говорить, и патвеб тем более. Тогда почему я вижу его зелёный огонёк? Глюки…
— Вот она! — чужой, но такой знакомый голос крайне глух, хотя я каким-то чудом догадываюсь, что это был крик буквально над моей издыхающей тушкой. Нет, это тоже галлюцинация, Ривер Сонг здесь делать точно нечего. Зато в этой части видений зелёный огонёк не горит.
— Мы её так не вытащим, разворачивай защиту, быстро, быстро! — это уже Хищник. Почти сразу раздаётся противный визг металла по металлу, а мои приборы взрываются сообщением о разгерметизации. Но почему-то не больно. Или внешняя сенсорная система отключилась, или болевые центры в мозгу полностью отказали.
Визг нарастает, я уже вижу, как появляется щель и начинают лететь золотистые искры из-под режущего диска. Что удивительно, часть из них не гаснет, а замирает в воздухе между мной и щелью. Интересно, чем мой скафандр так лихо пилят? А дриад глаз бы мой вообще не видел, поэтому я его закрываю. И нечего на мне оседать и стараться прикрыть от внешней среды, поздно. Но, как ни странно, в мозгах проясняется, и в какой-то миг я понимаю, что всё происходящее — не галлюцинация. Эти придурки действительно пришли за мной!!!
— Симметричные уроды! — не сдержавшись, ору я, как только затихает режущий инструмент, падает отпиленная часть брони и внутрь просовываются руки в защитных перчатках, держащие что-то вроде целлофановой плёнки. Понятно, защита от радиоактивной пыли, которой снаружи должно быть предостаточно.
— Заткнись и отсоединяйся сама, — доносится снаружи в ответ, — или я тебя оттуда вырву силой, наплевав на зонды.
Я бы и не отсоединялась, но у компьютера есть правило — раз броня критично повреждена и столько систем выведено из строя, значит, действует схема «максимальная проектная авария». А если так, то он должен меня автоматически отключить на случай ошибок медблока или скачков напряжения в искусственных нервах. Так что все провода и кабели от меня уже отлетели сами собой, и весьма решительные руки Хищника ничего мне не отрывают, выдёргивая наружу в объятья целлофана.
В кои-то веки не удаётся задавить крик боли. Видимо, дриады каким-то одним им известным образом пытаются поддерживать во мне жизнь, но сделали только хуже, я начала всё чувствовать. С тем же воплем оказываюсь в чём-то вроде большой банки или стеклянного цилиндра, на котором резво захлопывается крышка. Золотая аура никуда не исчезает и мешает мне толком разглядеть происходящее, но всё же я успеваю уловить, что вокруг нас — пространство, освещённое двумя переносными фонарями и подозрительно свободное от пыли, и догадываюсь, что в закромах Хищника завалялась «Сфера Гамма» из сорок третьего века — земная система защиты для проведения экстренных аварийных работ в условиях жёсткого излучения. По сути, силовое поле, разрастающееся пузырём и вытесняющее как пыль, так и жёсткие частицы. Галлифрейские скафандры работают дополнительным барьером, а на ботинках ещё и прочные бахилы. Что ж, хоть не босиком тут прыгают.
Ривер перехватывает колбу, Доктор берёт отставленный в сторону инструмент. Мой изуродованный скафандр останется под завалом. Почему его не найдут земляне? Но на размышления сил нет, сознание снова меркнет от невыносимой боли…
— …Права была Таша, металертовая болгарка — это вещь, — слышится под звук льющейся воды.
— Таша Лем?! — голос Ривер становится похож на эту самую металертовую болгарку.
— Тише, милая, не ревнуй. Когда мы с ней воевали в Войне Времени, она ещё не имела никакого отношения к Церкви, а тебя даже в проекте не было. И твоих родителей, кстати, тоже. И ты это знаешь!
— Всё равно не упоминай при мне Ташу Лем!!!
— Между нами ничего не было, — оправдываясь, бормочет Хищник гораздо тише, но я всё равно его слышу, и Ривер, наверное, тоже.
Приоткрываю глаз. Дриады пропали или ушли в невидимость. Вокруг колбы льётся и урчит мыльный раствор с радужными пузыриками, рядом толкутся ноги в скафандровых ботинках и отмокает несчастный инструмент. Ясно, смываем пыль. Сейчас, когда никто меня не шевелит, даже почти нормально — только боль, противная слабость, тошнота и металлический привкус во рту. Вот бы снова отключились болевые центры... Доза-то всё равно не совместима с жизнью. Что у Хищника за садистская наклонность продлять агонию противника?
Поток воды прекращается, Ривер стаскивает шлем и садится рядом со мной прямо в утекающий дезактивирующий раствор:
— Тлайл, ты как?
— Жить не буду, — отвечаю, еле выталкивая из лёгких воздух. — Это временное улучшение. Симптоматика показывает, что я труп в течение суток. Пристрели из жалости-и?
— Мне надо смыть с тебя пыль, — отвечает она, осторожно снимая крышку. — Потерпишь?
— Постараюсь потерять сознание, — жаль, она не различит иронию. Забавно, фея-крёстная, несколько часов назад я хоронила тебя. Но похоже, умру быстрее, чем ты.
Ко мне протягиваются руки и подбирают куда бережнее, чем грубые лапищи Хищника. Но мне всё равно больно и противно. Всё противно. Даже доживать оставшиеся часы. И прохладный мыльный душ, охлаждающий горящую шкуру, совсем не радует. Наглотаться бы и утонуть, так ведь не дадут. Будут нерационально бороться за меня до последнего. Интересно, сколько я схватила?
— Конечно, будем, — улыбается Ривер. Похоже, я что-то произнесла вслух. Значит, опять перестаю управлять сознанием. — Доктор, где там твой дозконтроль?
Из-за воды пришлось прикрыть глаз, поэтому только чувствую прикосновение холодного металла. Противный писк дозиметра.
— Тридцать четыре с половиной зиверта, — слышится сквозь него. — Надень шлем обратно, пока мы не дотащили её до лечебной капсулы.
Ривер присвистывает:
— Это что, пыль не смывается?
— Нет, это радиация проникающего и наведённого типов, — выталкиваю с трудом, стараясь не наглотаться дезактивирующего раствора. — Гаммочка, Сонг. И жёсткие нейтроны. Я падала в разбитый реактор, пока меня не столкнули дриады.
— Это они показали нам, где ты находишься. Тинкербелл очень хотела спасти свою Венди.
— Уничтожила бы их за такое спасение.
— Они вряд ли понимали, что творят. Ты им чем-то приглянулась, и они делали, что могли, чтобы сохранить тебе жизнь, — замечает Доктор, выполаскивающий мою колбу изнутри. — Знаешь, говори с нами. А то тебя не разберёшь, когда ты в сознании, когда бредишь, а когда в обмороке.
— Брежу я всё время, — отзываюсь с Пашкиными интонациями, пока меня укладывают обратно в капсулу. Видимо, это не простое стекло, потому что Ривер было заметно тяжело её держать. — Хочешь, почитаю тебе Общую Идеологию?
— Да хоть «Капитал» Маркса, только не молчи, — он перехватывает капсулу одной рукой, а второй подбирает болгарку.
Я начинаю зачитывать О.И. по пунктам. Доктора наверняка от каждой статьи коробит, но зато Общая Идеология — это то, что далек отчеканит, даже будучи в состоянии бреда и горячки. Если начну сбиваться, он поймёт, что дело дрянь…
…Наверное, я всё-таки сбилась. Потому что вдруг обнаруживаю себя в реанимационной капсуле, под капельницей. Запахов не чувствую вообще — значит, слизистая сожжена радиацией, на очереди сетчатка и зрительный нерв. Скоро ослепну. Рядом сидит Ривер, уже без скафандра, но из нагрудного кармана торчит маленький армейский дозиметр. Как ни странно, я чувствую себя намного лучше, тошнота и головная боль унялись, но вот выражение лица феи-крёстной далеко от радужного. Зато сыпь у неё почти исчезла, что не может не радовать. Хоть что-то было не зря.