Сижу, пырюсь фоторецептором в телевизор, излучаю ненависть и обидку. Даже не знаю, сколько времени прошло — не следила. Агрессин перестал стучать в мозгу, гормональная система успокоилась и больше не кипятит кровь, но общаться с двуногими по-прежнему не хочу. Нам ещё шотландского горца ловить по буеракам и стюардессу из самолёта выковыривать, вот тогда и пообщаемся. А пока… Всех ненавижу!
Рывок воздуха к вентиляции, шипение открывающегося шлюза. Рука без защитной перчатки, мужская рука, протягивает мне клубничный йогурт:
— Пожалуйста, не дуйся, ТМД.
— Ты будешь облучён. Здесь опасный уровень ионизирующего излучения.
— Угу. Съешь и не ворчи.
— Это подкуп. Карается понижением в звании, а при особо крупном размере — разжалованием в рядовой космодесант. Взятка от Доктора — особо особый крупный размер.
— Ты извини, у меня от далеков порой голова набекрень, — он садится по-турецки прямо на пол. — Вот сейчас ты всерьёз занудствовал или пошутить пытался?
— Если мыслить логически, то мне данная статья закона, даже существуй она в действительности, уже безразлична. Следовательно, это была шутка, — мрачно отвечаю я. Не то чтобы хочу с ним разговаривать, но уж больно питательная штука — земной клубничный йогурт.
Доктор подскакивает и начинает задумчиво расхаживать по каюте. Ему тут очень мало места, тем более что я рядом. Поэтому — два шага в одну сторону и два в другую, как маятник. Мою еду он так и мнёт в руках.
— Нечасто можно услышать шутку в исполнении далека.
— Я утверждаю, что ты нас совершенно не знаешь. Выражаясь понятным тебе языком образов, есть ли разница между рядовым карательного батальона СС и работником германского конструкторского бюро того же времени?
Он снова шлёпается на пол:
— В общем, да.
— Или нет. Один сжигает низшую расу живьём в амбарах, другой оставляет следы от кружек с кофе на чертежах нового крематория для военнопленных. Ну так, в чём разница?
— Хм, если только в уровне цинизма. Ядовитое сравнение и удивительная самокритика.
— Самокритика? Объясни, ты осуждаешь дератизаторов и публично обвиняешь их в массовых убийствах крайне умных созданий? А как ты относишься к лаборантам, которые кушают бутерброды прямо за работой, а потом идут колоть крыс культурой чумы и кормить ядами? Взрываешь их лаборатории, или организуешь общество защиты городских грызунов, или поднимаешь мировую крысиную революцию?
Отчётливый скрип мозгов Доктора.
— Намекаешь, что крысы иного мнения на эту тему, чем люди?
— Намекаю. Отдай мой йогурт, — приоткрываю скафандр и высовываю ложноручку. Звук отдираемой фольговой крышечки, потом ощущаю прохладную тяжесть. Надо же, не побоялся. Излучение-то очень сильное, даже если была сделана защитная инъекция. Хотя галлифрейцы поустойчивее к радиации, чем прочие гуманоиды.
— Так вот, — захлопываюсь, слизываю верхний слой и продолжаю лекцию. И чего я не пошла писать образовательные гипно-информеры для потомства, ведь предлагали? — Мы ни то, ни другое. Любишь смотреть краешком глаза — подумай и краешком мозга. Если мы ненавидим всё живое и желаем ему гибели, то зачем нам скафандры, защищающие не только нас от окружающей среды, но и окружающую среду от нас? Ведь в них есть даже защита от вторичного излучения**, снаружи мы для вас полностью безвредны.
Доктор замирает. Нет, честно, обалдел, словно высчитал парадигму Скасиса. Может, дружить с богатым воображением и хорошо, но с логикой — правильнее. Очевидный факт, лежит на поверхности, но как же этим двуногим мешает фантазия! Один дурак сказал, «мутанты плохие», другие подхватили и мифов навыдумывали. За всё время своего существования мы ни разу никого не убили зря, не плодили напрасных жертв, а неуравновешенные садисты исправно вылетали в ссылку. Общая Идеология одобряет только твёрдо выверенные действия плюс железное правило естественного отбора — «выживает сильнейший». Да, наша цивилизация — машина смерти, под гравиплатформу которой лучше не подворачиваться. Это правда, и мы ей гордимся. Но…
— Я тебе скажу ещё кое-что, Доктор. Нам вполне хватает и незаселённых планет. Космос набит сырьём для производства — для не ленивых есть разработки астероидных полей, пылевых туманностей и газовых гигантов, для ленивых — термоядерный синтез любых первичных веществ. Наша приспособляемость к радиации позволяет нам жить в таких местах, на которые очень мало конкурентов. Наши технологии позволяют не тратиться на рабов и не обращать внимание на низшие миры до тех пор, пока они сами не начинают обращать на нас внимание. Как ты думаешь, почему мы нападаем на этот планктон? — почти шиплю. Взятка взяткой, а ярость никуда не делась, и я говорю не совсем правду. Точнее, так расставляю акценты на фактах, чтобы врезать оппоненту побольнее. — Потому что везде, где мы нападаем, появляешься ТЫ. Ты — наша главная и единственная цель!
Он отшатывается и смотрит на меня с такой же ненавистью, до трясучки:
— Хочешь сказать, вся пролитая вами кровь…
— …приманка. Чтобы уничтожить ТЕБЯ, - это уже совсем враньё. Даже страшный Хищник не стоит таких ресурсных затрат. Вот только он сейчас этого точно не сообразит.
Доктор разъярённо вылетает из каюты, чуть не вынеся шлюз. Фух, а мне-то как полегчало! Сделал гадость — в жизни радость. Пусть теперь он порычит от злости, а я пока доем и книжки почитаю. Нехорошо, конечно, что мы на полдороге перессорились, но если посмотреть на ситуацию под другим углом, даже удивительно, как долго мы продержались рядом. Чувствую, нам обоим требуется небольшой тайм-аут от общения.
Итак, два скарэла я сижу и сканирую книги в библиотеке. Шкаф с галлифрейской литературой заперт, но я и через стекло могу прогнать луч. По-галлифрейски читать не умею, но это можно просто упаковать в архив и отложить до лучших времён. Да-да, научная литература только до моего субьективного года, но, похоже, мне и этого хватит. Может, здесь и переводы галлифрейских учёных на другие языки найдутся, я пока ещё не очень копалась по наворованному — времени не было.
Сзади, чувствую, кто-то вошёл. Шаги выдают Доктора.
— У меня к тебе один вопрос, — сдавленным голосом говорит он, стоя за моей спиной. — Отвечай правду, от этого зависит, продолжишь ли ты путешествие со мной или полетишь отсюда до ядра ближайшей звезды.
Я знаю его вопрос.
— За что именно я?
Говорю же, я знаю его вопрос. Он ведь жертва неведомой мне совести.
— За то, что ты когда-то однозначно занял сторону талов. Ты позволил себе судить предвзято. Золотое правило любого конфликта: двое в драке, третий не лезь. Ты разрушил хрупкое равновесие и спровоцировал очередной виток войны. Ты добил Скаро. Мы ненавидим тебя. Мы будем мстить, пока не рухнет Вселенная.
— Вы ненормальные биороботы с одной коротенькой программой, — с отвращением отзывается Доктор.
— Да. Обеспечить максимум безопасности для последующего возрождения расы. Для этого следует, в частности, устранить любую угрозу. Ты опаснее всех других угроз, вместе взятых. Ты должен быть устранён любыми методами, от прямого элиминирования до вербального переубеждения. Последним я и занимаюсь с момента нашей встречи.
— Спасибо, что поставил в известность, — незамедлительно следует брезгливый ответ.
— На здоровье, — Доктор достоин знать правду. Стрелять по нему бесполезно, нам неизвестны механизмы регенерации. Может, толпой бы навалились — запинали бы, но я одна. И единственное, что мне доступно — это вывалить на него максимум правды, показать ситуацию с нашей точки зрения и заставить задуматься.
— Вы не сможете возродить каледов по нескольким причинам. Во-первых, они — давным-давно для вас чужаки, а во-вторых, у вас всё равно нет образца ДНК.
— Есть небольшой шанс восстановить ДНК предков из наших собственных генетических кодов и доработать, — спокойно отвечаю я. Странное это спокойствие, словно твёрдо знаю, что в этом раунде словесной дуэли победа останется за мной. Давно я не чувствовала такого холодного спокойствия, с того дня, как была схвачена на Скаро.
— Я общался с каледами, — отвечает Доктор. Почему я не удивлена, ха-ха? — Если в вас от них что и осталось, то только образ мышления, причём от худших представителей расы. Чистота крови, неприемлемость чужаков, бетонные мозги, ать-два от забора до обеда, инакомыслящих к стенке. Но биологически вы и близко не валялись. И отправиться в своё прошлое за образцом вы тоже не сможете, вы выполняете законы равновесия времени строже, чем даже сами Повелители.
— Возрождение нашей расы — только наша забота, — я наконец медленно разворачиваюсь, словно иду на таран, и чеканю: — Зачем ТЫ вмешался в конфликт на Скаро?
Он сверлит меня взглядом так же, как и я — его. Мы — два заклятых, лютых, непримиримых врага. Сейчас бессильны и мой инстинкт самосохранения, и его долг перед друзьями. Ненависть, бешеная ненависть затопляет библиотеку. Да, мы испытываем слишком сильное взаимное отвращение для того, чтобы вцепиться друг в дружку, это дуэль духа. Кто первым выйдет из себя, тот и проиграл.
Он молчит, я продолжаю:
— Я тебе скажу, зачем ты вмешался. Ты тоскуешь по сородичам. Ты одинок. Все, кто внешне напоминает тебе галлифрейцев, вызывают у тебя слепую симпатию, — у него дёргается щека, словно я влепила ему пощёчину не морально, а физически. — Главные фавориты — земляне, но и другие существа со стопроцентным визуальным совпадением подпадают под это неосознанное стремление уберечь и спасти. Чувство тоски по родине, Доктор. Ты увидел людей, притесняемых отвратительными уродливыми монстрами, и понёсся причинять добро, не вникая в детали. Ошибка в том, Доктор, что далеки и талы — два подвида одного и того же вида, и приспособляемость к окружающей среде у них примерно одинаковая. Талы — точно такие же лживые, трезвые, самовлюблённые, расчётливые эгоисты, как и далеки, просто они выбрали иную стратегию защиты своей расы, оскорблённую невинность. Увидели глупца в синей будке, у которого технологии на тот момент превышали всё мыслимое на Скаро, да ещё и одержимого идеей мирового братства и вселенской справедливости, и просто не удержались от соблазна. Как и мы. Но твоя предвзятая слепота не позволила тебе понять и увидеть, что тобой, как салфеткой, попользовались обе стороны, а не одна. Разве ты не заметил, что у талов тоже есть рефлекс отторжения чужака, и только волшебное слово «Доктор» способно их притормозить? Ведь у них тоже есть своя защитная дезинформация и своя общая идеология, как и у нас. Мы разные народы, но до сих пор один и тот же вид.
— Ты закончил? — Доктора трясёт от отвращения и ненависти. — Тогда убирайся отсюда, немедленно, пока я тебя не убил!
— С удовольствием, — отвечаю. — Лучше принять свою судьбу от рук сородичей и понести заслуженное наказание, чем путешествовать с бегущим от себя трусом. В конце концов… Это было глупой затеей.
— Абсолютно глупой, — ну хоть в чём-то мы сошлись. — Далека не исправить.
— Слепцу не прозреть.
Самым медленным и величественным ходом направляюсь прочь. Жалкая галлифрейская тварь. Допиши в свой список жертв двести восемнадцать существ, которым ты чем-то да обязан — я знаю, что когда ты протрезвеешь от гнева, тебе станет очень больно, хоть и не понимаю, почему. Но в задачке главное, что тебе будет мучительно больно. А теперь — гудбай.
— А ну, притормозите, — доносится из полутьмы коридора. И на пороге появляется Ривер Сонг с пистолетом в одной руке и чайной чашкой — в другой. — Померились яйцами, и хватит. Ладно, ты, муж. Но от тебя, ТМД, я такого не ожидала. Откуда из тебя-то столько тестостерона попёрло?
Я останавливаюсь, лишь немного не наехав на её туфли.
— Отойдите, профессор Сонг. Я здесь — нежеланный гость.
— Угу, — соглашается она. — А для меня — вполне желанный. Не хочешь общаться с Доктором — на здоровье, но помоги мне спасти родителей. Я прошу тебя.
— У профессора любопытная манера просить. С пистолетом наготове.
Она озадаченно смотрит на правую руку, выдаёт самую сердечную улыбку и легко говорит:
— А, извини, рефлексы.
Пистолет перекочёвывает в карман жилетки, а Ривер попивает чаёк всё с той же непринуждённой и обаятельной улыбкой:
— Я правда прошу тебя. Доверши начатое. Ведь далеки всегда доводят эксперимент до конца?
— Всегда, — соглашаюсь я.
— Так давай поставим Свалку на колени и порвём её. Фигня вопрос, а?
— Почему меня никто не спрашивает?! — возмущённо взрывается Доктор.
— Потому что ты уже всё сказал, сладенький. Ты и так подвёл моих родителей под плачущего ангела. Я не позволю тебе ещё и зарыть их на Свалке Истории, — она пьёт чай, но правую руку всё ещё держит в кармане с пистолетом. Мда. Из Доктора получился бы хороший далек, но вынуждена признать, из Сонг он вышел бы просто бесподобный.
— Ты сумела меня впечатлить, — признаю я вслух. — Я буду в своей каюте. Позови, когда прилетим на следующее место назначения.
Ривер сдвигается, давая мне проезд. Доктор безмолвствует — да, прекрасно сыграно и на моих, и на его слабостях. Никакому отделу Чёрных далеков, отвечающему за планирование операций против Хищника, такое и не снилось, а мне и подавно. Как там говорят на Земле, «нервно покурить в углу»?
А за спиной слышится приятный голос этой немыслимой женщины:
— Хватит ссор на борту, у тебя два яйца, а у ТМД — пятьдесят шесть, и все взрывоопасные. Прикормил далека — терпи, сладенький… — и звук поцелуя.
Ах, профессор, вы восхитительны.
Мы порвём Свалку.
Фигня вопрос.
Комментарий к Сцена шестая.
* «синее» зрение далеков - это не аксиома. В сериале хватает моментов, когда мир показан через фоторецептор, но в полихроме. Видимо, синяя картинка - это именно фильтр, который работает по тому же принципу, что и приборы ночного видения, плюс расширенные возможности - вывод информации прямо в «глаз», дальномер, целик и так далее. Самый натуральный боевой фильтр, чо.
**вторичное излучение (или вторичная радиация) — атомы любого защитного покрытия под влиянием сильной постоянной радиации постепенно «расшатываются» и тоже становятся активными, испуская постепенно нарастающее рентгеновское излучение. Таким образом, постоянно облучающаяся изнутри броня далеков должна фонить сама по себе, и довольно круто. А она этого почему-то не делает. Или мимо проходили сценаристы, или мы ещё не всё знаем о далеках. Предпочитаю обыгрывать второе, так интереснее. =)))))
========== Сцена седьмая. ==========
— А-а-а! Убрать! Убрать это с меня! Профессор, вы снимете эту ювенильную особь!
Мои вопли разносятся по вересковой пустоши под хохот Ривер. Доктор сидит на замшелом валуне и ухмыляется удовлетворённо-мстительно, то разминая пальцы, то потирая подбородок. А на моей спине, в слепой зоне, там, где из бластера не достанешь, болтается и веселится маленькая грязная дрянь лет двух отроду. Да там на одних руках — целый зоопарк всякой мерзости, как оно посмело хвататься за меня? За меня, самое совершенное создание во всей Вселенной?! Висеть на сенсорных датчиках?! Это же больно! Пинать чёрными босыми ногами мой чистенький, только час назад помытый поликарбид?! Мама-радиация, зачем я обернулась посмотреть на эту антисанитарию — к фоторецептору тут же тянется грязнющая рука?! А-а-а!
— Профессор Сонг!..
— А-бу? Бадабу-гу? Ха-ха-ха! — и снова череда пинков по спине. Я кручусь, как стрелка компаса в магнитной аномалии, пытаясь стряхнуть с себя веселящегося детёныша. Пристрелить маленькую дрянь!
— Уничт… тожить…
— Не увлекайся, далек, — после ссоры в библиотеке я для Доктора больше не «ТМД», — договор был стрелять только по киборгам.
Он встаёт, подходит к нам и хватает под мышки брыкающегося малыша.
— Иди сюда, «ювенильная особь». Вопрос, что с тобой теперь делать…
Я бы сказала, но моё рациональное предложение не поддержат. А над гуманным решением задачки пусть сами мозг ломают.
Проблема с ребёнком возникла, когда мы накрыли последнюю точку. Весёлая семейка — троянский воин, девочка из будущего, их отпрыск. Древняя Британия, дикие пустоши и никаких признаков разумной жизни. Видимо, семья куда-то переезжала и остановилась на привал посередь пути. Ребёнок спал, когда мы их накрыли. И мамаша, и папаша, естественно, были киборги-подменыши. А вот ювенильная особь оказалась настоящей. Мы уже почти ушли, но Сонг обратила внимание на пошевелившийся плащ, горкой валявшийся в телеге. Приподняли, а там — оно. Смотрит, недоумевает, где родители и кто мы такие, и явно готовится со слезами орать. Пока Доктор носился по полянке, вдохновенно размахивая руками, и радовался за свою подружку Вики и её мужа, а профессор искала по карманам, что бы такого сунуть в руки ребёнка, чтобы предотвратить экспрессивную реакцию на отсутствие родителей, эта мерзость переменила решение плакать и вздумала поизучать большую блестящую штуку, то есть меня. Ну и вот… Собственно, да, вот. И слов-то других нет, кроме этого глупого «вот».