Кай рассеянно кивает, словно обдумывая мои слова. Он городской парень и вряд ли верит в приметы. Наверняка воспринимает это как суеверие – несмотря на свою медицинскую подготовку. Но потом он говорит:
– Может, нам развернуться? Отъехать назад и найти другой путь?
Я выглядываю в окно и смотрю на солнце. Пересечь путь койота – это не шутки. Но… я не вижу другого выбора.
– Не стоит. Потеряем слишком много времени, если станем сейчас возвращаться. Но… – Я съезжаю на обочину и глушу двигатель. – Сейчас самый подходящий момент, чтобы выпить виски.
Кай смотрит, как я вылезаю и иду к заднему борту. Откидываю его и забираюсь в кузов. Там я нахожу бутылку виски, бережно завернутую в старые одеяла, вытаскиваю ее и иду к переднему краю кузова. Затем отвинчиваю крышку и салютую бутылкой. После чего подношу виски к губам и делаю один большой глоток. Янтарная жидкость обжигает горло. Проглотив, я протягиваю бутылку Каю.
Он уже вылез из грузовика и стоит теперь возле борта, не сводя с меня глаз. Предполуденное солнце играет в мягких прядях его волос, отбрасывая полосы голубого пламени на лицо и заставляя вспыхивать серебряные полоски на галстуке. Он долго смотрит на меня, словно пытаясь понять, о чем я думаю, затем протягивает руку и берет бутылку. Поднимает и делает долгий медленный глоток. А потом еще один.
– Ты часто посещаешь вечеринки? – спрашиваю я.
Он опускает бутылку и склоняет голову набок, подняв руку, чтобы закрыть лицо от солнца.
– Ты ведь не собираешься читать мне лекции о вреде алкоголя для индейцев? Или рассказывать, что я следую устаревшим стереотипам?
– Просто подумала, что шампанское ближе к твоему стилю.
Моргнув, он издает легкий смешок.
– Ты вообще слушаешь, о чем я говорю?
– Конечно. Даже когда ты несешь полную хрень.
Он смеется, а я спрыгиваю с кузова грузовичка и закрываю задний борт. Затем подхожу и забираю у него бутылку.
– Никогда не пробовала ничего подобного. В резервации нет спроса на шампанское. Когда пришла Большая Вода, мне было пятнадцать. Думаю, к тому времени я уже успела сделать глоток «Курз»[38]. Насколько я знаю, «Курз» среди пива – как шампанское среди вин, верно? Поэтому наверняка это что-то да значило!
Я усмехаюсь собственной шутке, затем откидываю крышку бензобака, вставляю сито и лью туда виски. Мы оба смотрим, как медленно пустеет бутылка.
Кай драматически вздыхает.
– Ничего, переживешь.
– С трудом. – Он трет губы, словно пытаясь запомнить вкус. – Значит, твой грузовик ездит на самогоне…
– На любом топливе, какое получается достать.
– Я думал, в Динете полно ископаемого топлива.
– Так говорят. Но Совет Племени полностью контролирует производство бензина и предпочитает продавать его в Нью-Денвер или ПМЦ. То есть в регионы, наиболее пострадавшие от Энергетических Войн. Там бензин стоит дороже. Поэтому они отправляют его тем, кто готов платить.
– Что такое ПМЦ?
– Прославленное Мормонское Царство. Никогда не слышал? Почти вся территория к западу от Нью-Денвера и большая часть того, что осталось от Аризоны, за исключением Динеты. Говорят, там есть на что посмотреть.
– В ПМЦ?
– Ну хм… я имею в виду озеро Пауэлл, где находятся нефтеперерабатывающие заводы. Всего в двухстах милях западнее Западного края Стены. Говорят, заводы работают день и ночь, и официальные представители племен живут в тех местах как короли. Хотелось надеяться, что после Энергетических Войн ресурсами начнут распоряжаться как-то иначе. В смысле, распределять среди людей по справедливости или хотя бы помогать строить чертовы солнечные панели. Да хрена с два.
– Жадность никто не отменял, – замечает Кай. Лицо у него задумчивое, взгляд немного отстраненный. – У нас в Бурке есть водные бароны, которые ведут себя точно так же. Контролируют буквально все: глубокие колодцы, водосборы, испарители в горах и другие гидротехнические сооружения, какие ты никогда не видела. Вода делает их богатыми, как принцы эпохи Возрождения. – Он сдвигает с лица «авиаторы» и щурится на солнце. – Кажется, везде, где есть природные ресурсы, находится кто-то, кто готов забрать себе все. Чтобы накопить денег больше, чем он в силах потратить.
Я вспоминаю о Защитниках – тех, кто сражался во время Энергетических Войн с транснациональными корпорациями и проиграл. А потом вмешалась сама Земля и утопила сразу всех, не разбирая, кто прав, кто виноват.
– Вода – это жизнь, – говорю я.
– А нефть пить нельзя, – отвечает он старым лозунгом Защитников, который мы все слышали в детстве. Но что-то в его голосе звучит не так. На секунду лицо его затуманивается, и глаза вспыхивают ярким, почти металлическим блеском. Это поражает и заставляет обостриться мои инстинкты охотника на чудовищ. Но прежде чем я успеваю понять, что происходит, он хлопает ладонью по борту грузовичка. От неожиданности я вздрагиваю. – Удивлен, что эта штука еще на ходу. Сколько ей лет?
Я стряхиваю с себя это странное наваждение и откладываю все вопросы на потом.
– Будешь бить мой грузовик – пойдешь отсюда пешком. Это классика автопрома.
Все так. Полноприводный пикап «шеви» 1972 года выпуска. Вишнево-красный и хромированный, как королева красоты. Я не раз возвращала его из мертвых, и он никогда меня не подводил. Я ласково похлопываю его по борту и кладу опустевшую бутылку в кузов.
– Своего рода реликвия, не так ли? – спрашивает он.
– Настоящая сталь из Детройта. Он переживет любую машину, сделанную за последние пятьдесят лет. Всю эту дрянь из стекловолокна и пластика.
Он ухмыляется и смотрит на меня оценивающе.
– А ты шаришь в механизмах!
– Понимаю кое-что, – соглашаюсь я. – Обычное дело для резервации: не умеешь починить машину, значит, будешь перемещаться ножками.
– Да ладно, я не хотел тебя обидеть. – Он примирительно поднимает руки. – Просто сделал наблюдение.
– Ага. Вот и наблюдай с пассажирского сиденья. Пора ехать дальше. – Я прикидываю положение солнца, смотрю на съеживающиеся тени. – У нас еще час, потом придется делать остановку.
– Остановку? Еще даже не полдень.
– Вот именно. «Козлиная тропа», по которой мы едем, проходит через местечко Твин Лейкс. Можно остановиться там. Как раз будет полдень, а около трех часов дня поедем дальше. Иначе машина перегреется. А если она перегреется, нам придется бросать ее и возвращаться пешком.
– Мне показалось или ты говорила, что твой грузовичок – это какая-то супермашина?
– Нет, я сказала, что это классика, к которой следует относиться с уважением. После Твин Лейкс дорога превратится в полный находишгиш[39]. Перегрев – это очень плохо. Одна большая выбоина, и мосту конец. А ты можешь представить, как сложно заменить мост «Шевроле» 1972 года в наше время?
– Я уже начинаю переживать.
– Не волнуйся. Верну тебя Таху в целости. – Я открываю водительскую дверь и забираюсь в машину. Кай садится на пассажирское сиденье. – Если, конечно, ничего не случится.
– Мы останавливаемся, когда жарко. Мы не едем по плохим дорогам в темноте. Что может случиться плохого?
Я завожу двигатель и широко улыбаюсь, но мой взгляд невольно устремляется туда, где мы видели койота.
– Ну всегда есть риск нарваться на монстров.
Мы останавливаемся чуть позже полудня, как я и сказала – сразу за Твин Лейкс. Озер здесь, конечно, никаких нет[40]. Любая вода, которая была здесь когда-то, давно высохла.
Кай сидит, скрестив ноги, на пыльном клочке земли – в условной тени, отбрасываемой скалой. Галстук перекинут через плечо, но очки будто приросли к носу. Он жует кусок вяленого мяса, которым нас щедро снабдил в дорогу Тах. Мы отпиваем из одной фляжки, делая размеренные глотки – ровно столько, чтобы не пересыхало во рту. Если раньше было жарко, то теперь как в печке. Проведите на солнце несколько минут, и вы почувствуете, как начнет гореть ваша кожа. Вы ощутите себя тушкой, засунутой в микроволновку. На таком свирепом солнце не спасает даже наша естественная смуглость. Но как в любой пустыне – это сухая жара. Если под прямыми солнечными лучами невыносимо, то в тени на добрых двадцать градусов прохладнее. Поэтому я припарковала грузовичок как можно ближе к тенистой скале, накинула одеяло с подветренной стороны, чтобы закрыться от порывов пыльного воздуха, после чего мы с Каем разделили обед.
– А почему этот Пес-Законник назвал тебя уродкой?
– Потому что он идиот, – отвечаю я с полным ртом мяса.
– Это понятно. Но это не ответ на мой вопрос.
Я глотаю мясо. Не торопясь выбираю жареный пиньон из маленькой холщовой сумки на шнурке. Потом смотрю на медика-стажера и кладу пиньон в рот. Он стал прогорклым, и я с отвращением его выплевываю.
– Тах рассказывал тебе что-нибудь о силах кланов?
Обливаясь потом, он расслабляет галстук и оттягивает рубашку от груди.
– Ну что это дары дийин[41]дине. Что они бывают только от двух первых кланов – сначала от матери, потом от отца. И что проявляются они только во время большой нужды, да и то не у всех, а только у благословленных.
– Тах назвал это благословением? Дарами Святого Народа?
Кай откусывает еще кусочек.
– А это не так?
– Твой аччей[42] постоянно хочет как лучше, но чаще только портит.
Я прислоняюсь спиной к колесу своего грузовичка и подтягиваю колено к груди, потому что очень хочется почесать икру. Кай сидит напротив меня.
– Думаю, все зависит от точки зрения, – говорит он. – Один видит плохое, происходящее с ним, как несчастье, другой – как потенциал для роста.
Я громко фыркаю.
– Бывают и просто плохие вещи. В страдании нет никакой искупительной ценности. Вся эта благородная чушь придумана для лохов. Чтобы не пугать их первобытной дикостью.
Кая мои слова не смутили.
– Пока я ждал оформления документов на границе в Рок-Спрингс, я познакомился с одной девушкой. Не помню, как назывался клан ее матери, но она была рождена для Тхажии Дине.
– Тхажии? Не знаю такого.
– Индейка. Ее родили для клана Людей Индейки.
– Хм…
Даже не представляю, как индейка может проявиться в качестве силы клана.
– У нее природное чутье на индеек. Она чувствует диких индеек в радиусе мили. И они идут к ней. Она может позвать – а у нее есть эта способность Людей Индейки, – и птицы будут ее. Возможно, это не та супермощь, о которой мы все мечтали в детстве, но когда умираешь с голоду и срочно нуждаешься в пище, то умение приманить индейку может оказаться чертовски полезным. Плюс – можно торговать перьями. – Он поднимает руку открытой ладонью вверх. – Типа, держите, вот вам дар.
– То, что сила одного из кланов доброжелательна, не означает, что таковы все.
– Ты сказала, что страдание никогда не приносит ничего хорошего. А я говорю, что бывает по-разному. – Он откусывает еще один кусочек мяса, и мы делаем из фляги по глотку. – Расскажи, почему так разволновался твой друг из правоохранительных органов?
Мой рот непроизвольно кривится.
– Зачем тебе это знать, Кай? Ты боишься, что тебя со мной увидели?
– Вовсе нет, – отвечает он с обезоруживающей улыбкой. – Я здесь новичок, не забыла? Я подумал, если ты и Длиннорукий – естественные враги, то, вероятно, это признак того, что мы с тобой должны подружиться. Он вел себя как полный псих. И я, кстати, разделяю точку зрения своего аччея. Если дийин дине благословили тебя в трудную минуту, то это едва ли превращает тебя в уродку.
Я впиваюсь ногтями в зудящее место на ноге и давлю до тех пор, пока не лопается кожа под тканью.
– А ты умеешь красиво говорить.
Кай опускает подбородок в легком поклоне, изображая признательность.
– А ты умеешь ловко уходить от ответа.
Да какого черта!
– Я Хонагаании, рожденная для К’ааханаании.
Он задумчиво кивает:
– Хонагаании я знаю. Это что-то вроде «кружить» или «ходить вокруг». А это значит, ты…
– Быстрая… По-настоящему быстрая.
– Ты хочешь сказать…
– Быстрее людей, скажем так.
Он низко присвистнул в знак уважения.
– Вот это я понимаю – суперспособность. Хотел бы я увидеть…
– Лучше не надо, – отвечаю я. – Если придет Хонагаании, значит, у нас большие неприятности.
– Ну хорошо, – говорит он. – Забудем пока об этом. А что за второй клан? Что означает К’ааханаании?
– «Живая стрела».
– Выходит, ты хорошо стреляешь из лука или типа того?
– Нет, Кай.
Я встаю и потягиваюсь. Смахиваю пыль со спины и бедер. Чувствую, как по икре стекает струйка крови из того места, где я вонзила ногти слишком глубоко. Я смотрю на Кая, по-прежнему сидящего с галстуком на плече. В глазах у него такое любопытство, словно разговоры о силе кланов – какое-то увлекательное интеллектуальное упражнение. Можно подумать, крутые суперспособности не заставят людей относиться к вам с недоверием. Или вообще – как к больному или как к человеку, находящемуся в шаге от того, чтобы самому стать монстром. Когда даже твой наставник отворачивается от тебя с отвращением – настолько ужасна твоя жажда крови. Когда даже он – легендарный воин – не может понять, что тобой движет. Только Тах может считать это благословением. Или Кай. Но мне-то виднее.
– «Живая стрела» означает то, что я действительно хорошо умею убивать людей.
Кай поднимает «авиаторы» на лоб, будто хочет хорошенько меня рассмотреть. Потом моргает – медленно, с тяжелыми веками, после чего роняет очки обратно на переносицу. Затем поправляет галстук и широко зевает, вытянув руки над головой. Откидывается назад, упершись локтями в одеяло Пендлтон, и говорит:
– Ну что ж, Мэгз. По крайней мере, ты знаешь, в чем состоит твой талант, верно?
Я таращу на него глаза. Я была готова ко всему: к отвращению, к ужасу. Даже к недоверию. Но невозмутимость? Я вспоминаю, как Кай подошел к Таху, нежно поглаживая отрубленную голову, словно это домашняя кошка, а не… кхм… отрубленная голова чудовища.
– Я хочу сказать, – продолжает он, – когда тебе дается дар, ты вроде как обязана им пользоваться, верно? Верно. – Он поднимает руку, не давая мне ответить. – Конечно, твой талант слегка нетрадиционен, и большинству людей я бы не советовал руководствоваться им при выборе профессии, но если он приносит тебе пользу, то…
Я снова начинаю ковырять ногу.
– Тебя что, это действительно не беспокоит? Ты готов торчать здесь наедине с хладнокровным убийцей?
– Пока мы пытаемся найти кого-то… или что-то, способное создавать монстров, одного из которых я видел у аччея? В таком случае твое присутствие – это последнее, что может меня беспокоить. – Он колеблется, затем одаривает меня своей мегаваттной улыбкой. – По крайней мере, пока ты не занесла меня в свой черный список. – Он сдвигается в сторону, опершись на один локоть. – Не пойми меня неправильно. Я знаю, что мне предстоит пройти долгий путь в своей подготовке, но я – человек мира.
– Любовник, а не боец?
Он усмехается.
– Бинго! В жизни должен быть баланс, не так ли? Я считаю, если есть кто-то вроде меня, то обязательно должен существовать и кто-то вроде тебя… до тех пор, пока мы на одной стороне и ты не поддашься искушению… – Он делает рубящее движение ладонью по своей шее.
Я смеюсь.
– Поспи немного, Кай. Если проснешься, то я все еще на твоей стороне.
Он теребит большими пальцами край одеяла. Засомневался, значит…
– Я пошутила, – говорю я.
– Да нет, дело не в этом.
– А в чем? Слушай, я не спала всю ночь, и было бы неплохо…
– Я вижу сны.
Мне становится интересно. Дине относятся к снам всерьез, особенно к тем, которые видят знахари. Даже такие начинающие, как Кай.
– Что за сны?
– Ничего особенного. Просто… – Он опять теребит край одеяла. – Просто разбуди меня, если я начну разговаривать во сне или что-то в этом духе. Хорошо?
– Конечно.
Он прикасается к своим губам явно бессознательным жестом. Готова поспорить на «Два Серых Холма», которые я оставила в Лукачикае, что в этот момент он думает о вылитом виски.
– Серьезно. Не позволяй мне…
– Я уже пообещала. Если будешь болтать или вертеться во сне, я тебя разбужу. Будь уверен.