- Берите за так, я лишь хочу немного ее проучить.
- А, это можно. Условия мои знаете? - поинтересовалась она. - Я сама выбираю клиентов. За здоровье твоей дамочки не отвечаю и всё такое…
- Она любит пожестче, - безразлично отозвался Элион. - И сама строптива, я рекомендую людей посильнее. Можете напоить ее чем-нибудь на крайний случай…
Вот так внутреннее уродство постепенно затмевает любую внешнюю красоту. Он казался мне отвратительным настолько, что я неожиданно перестала и бояться и злиться. Я не жалела о своём решении. Рано или поздно по любому поводу Элион бы продолжил мне угрожать. Нужно дать ему понять, что я умру, но не сломаюсь. А если погибну, потащу его за собой.
Звучит это, наверное, лихо и горделиво. Тогда я стояла на пороге, выпрямившись, спокойно, однако же внутри просто одеревенела от ужаса и отвращения. Я помню, что, когда уходила, прошептала ему на прощание:
- Ты крупно пожалеешь однажды.
Он был невозмутим, точно из лица ушла жизнь. Дождевые капли оставляли на бледной коже борозды, слипшиеся волосы напоминали гриву.
“Я запомню это и однажды ужалю тебя”.
“Ты такая же глупая мразь, как остальные люди”, - читалось в его ледяном взоре.
- Помойте ее, - приказала хозяйка притона двум девицам на пороге купальни. То есть, я предполагаю, что это девушки. На самом деле, по их раскрашенным лицам казалось - они словно не имеют срока годности - одинаково бесцветные и уставшие.
- Давай, шевелись, подруга, - меня подтолкнули к купальне - небольшой, каменной ванной в полу, в которой плескалась вода.
- Я не стану мыться, - говорю.
- Так, я сразу объясню по-хорошему. Здесь никому проблемы не нужны. Если ты не доставляешь их нам, мы не доставляем их тебе, - вяло и с неохотой объяснила имперка, ополаскивающая в ведре у ванной какую-то тряпку, возможно, служившую мочалкой.
Я повторила:
- Не хочу мыться. Мне здесь противно, вода грязная.
- Будешь сопротивляться, дура, позовем, кого надо, он научит тебя, как себя вести, - с недоумением отозвалась та, что крепко держала меня за руки.
- Наплевать, - сухо огрызнулась я, не узнавая свой голос. - Говорю же, не стану мыться.
- Да, просто держи эту ненормальную, а я одежду сниму, - отмахнулась женщина. Ни ей, ни ее товарке, видимо, не хотелось никого сюда звать. Возможно, они по-своему отнеслись ко мне с сочувствием и пониманием. Мол, рыпается еще, бедная, не осознаёт своей участи.
Мне вывернули назад руки до боли, и я взвыла, да со всей дури лягнула здоровой ногой державшую меня, девушку. Наверное, я их напугала, потому что вела себя, как бесноватая. Меня швырнули в сторону, и я ударилась спиной о скамейку, на пару секунд перестав дышать.
Я плохо слышала, кто и что говорил. В бане сделалось неожиданно тихо, я была одна. Оглядевшись, увидела медный ковш, лежавший у чана с горячей водой. Я, позабыв про свои раны, метнулась к нему и схватила в руку. Он обжег меня, но я этого почти не заметила. Когда на пороге появился довольно высокий, бородатый мужик в одних панталонах и с увесистой дубинкой, я, ничего не говоря, плеснула в него кипяток. Зная, что это его разозлит, я добавила ещё… Пока в суматохе кто-то не появился из коридора и не огрел паралитическим заклятьем. Оказалось - хозяйка таверны. Выматерившись, она сообщила, схватив меня рукой за челюсть и пахнув в лицо вонью жареного жира и лука:
- Отрабатывать ущерб теперь будешь. Так и скажу твоему хахалю. Я надолго тебя парализовала, и клиент сейчас есть, к нему и пойдешь. Ишь чего удумала, малахольная…
Какая-то девица стягивала с меня одежду. Я не слушала дальнейшее, пыталась бороться с заклятьем иллюзии, но куда там.
Через весь коридор голую под смешки и улюлюканье присутствующей здесь фауны меня поволокли в помещение, пропахшее человеческим потом и выделениями. На столике горела свеча, кровать украшалась засаленными козлиными шкурами. Заклятье все еще действовало - тело оставалось пластичным, но контролировать я его не могла.
Так меня и бросили валяться. Хуже всего - тишина в помещении и голоса в коридоре. Каждый раз, когда мимо проходили, я переживала мгновения настоящего отчаяния. Разум в безвольном теле метался диким зверем. Что делать - молиться? Как-то не особенно я готова к святому смирению. Оставалось бороться с заклятьем иллюзии. У меня же как-то получилось прогнать из своей головы Элиона…
Но проклятая дверь открылась, и все крохи сосредоточенности во мне заменил страх и злоба. Я уже чувствовала на себе взгляд, за который вполне можно убить.
- Тощая она, но ничего. Выглядит прям, как девочка, - услышала я чей-то бас.
Пол прогнулся под чьими-то шагами. Я отчаянно пожалела, что не могу ни потерять сознание, ни зажмуриться…
Он буквально упал на меня всем телом, стало тяжело дышать, я опасалась за свои ребра. Рухнув, он не шевелился. Я видела край серой, хлопчатой жилетки, красную, пропахшую потом, шею, колючую бороду, от каштановых волос воняло псиной. Кто-то откатил его в сторону, и я с ужасом подумала, что их двое, но увидела над собой бледное, до невозможности сердитое и растерянное лицо Элиона.
- Ты сумасшедшая, - прошептал он со странно переменившимся выражением блестящих глаз. Схватил на руки, как ребенка, укутав в свой плащ. Ему отчего-то позволили уйти со мной.
- Не появляйтесь здесь больше, - услышала я в спину голос хозяйки притона. - Ни ты, ни твоя девица, ясно?
Элион ничего не ответил.
Он, молча, нес меня под дождем обратно в таверну. Заклятье еще действовало. Предполагалось, что оно даст клиенту время поразвлечься.
Каждое прикосновение ко мне Элиона обжигало меня, вызывая ярость. Понимала, что, как только паралич спадет я, ничего не говоря, вцеплюсь ему в глотку. Внутри скребся голос рациональности и разумности, но я его игнорировала.
Ледяной дождь теперь казался приятным - видимо, от нервной встряски здорово поднялась температура. Как и сказал Элион, после лечения магией у меня ослаб иммунитет.
Невыразимое наслаждение доставляло планировать, что я сделаю с альтмером, когда уйдет паралич.
Он поднялся со мной в комнату, положил на кровать, проверил температуру, потом медленно подошел к стене и смотрел на меня, как на инопланетянина - очень озадаченно. Я почувствовала, что контроль тела ко мне стремительно возвращается. Оглядевшись, я потянулась за складным ножом - эльф использовал его, чтобы резать алхимические ингредиенты.
Дрожа, кутаясь в плащ и сжимая этот нож, я медленно ковыляла к Элиону. Он должен был понять, на что я настроена, но не двигался с места. Мне хотелось воткнуть лезвие ему в живот или медленно надавить на перебинтованное плечо. Он не сопротивлялся, смотрел в сторону спокойно, задумчиво.
“Я ничем не буду отличаться от Элиона, если сделаю это. Просто касаться его - невыносимо. К тому же, он не смеет изображать из себя мученика после того, что натворил”, - я демонстративно швырнула нож в сторону и поспешила отойти от него. Эльф снова недоуменно нахмурился, но я никак это не прокомментировала.
- Не попытаешься отомстить? - наконец, спокойно спросил он.
Я не ответила, cела на кровать и облокотилась на стену.
Душевные силы понемногу покидали меня, сделалось неожиданно наплевать на этого альтмера. Очень хотелось есть и согреться, пожалеть себя и дальше по этапу в ближайшем будущем лечь спать, чтобы утром провести во внутреннем мире инвентаризацию и понять - в принципе, жить можно. Элион поступил предсказуемо, не более… Но это сейчас я так говорю. А тогда я не думала, вообще.
Стащила со стола пирожок - то, что осталось от скудного ужина - и съела. Организм, сосредоточившись на выживании, отбросил сантименты. Когда Элион приложил к моему лбу компресс, я выхватила его у него из руки и изо всех сил шлепнула по ладони, красноречиво взглянув в лицо. Страшно больших усилий мне стоило не выцарапать ему глаза. Потом отодвинулась и приложила ко лбу компресс самостоятельно.
- Кто тебя воспитывал? Какой-нибудь военный? - спрашивал он. - Ты все твердила о принципах, гордости…
- Книги, - не глядя на него, бросила я.
- Книги?
Я разозлилась и сообщила язвительно:
- Добрые сказки о благородных героях, волшебстве и справедливости.
“Успокойся, Шей… Чертов адреналин еще говорит за себя”.
- А взрослые? - продолжал спрашивать Элион.
“Какое твоё дело?”
- Не намерена ничего о себе рассказывать, - устало ответила я и вяло убрала со лба тряпку. “Боги, и это герой Кватча”, - чтобы не зареветь, я сделала глубокий вздох и сказала то, что волновало меня где-то на задворках просыпающегося рационального мышления:
- Платье похерили, а оно даже не моё… Просто замечательно.
Горячка медленно овладевала моим организмом, и я понемногу теряла связность мысли. Плохо помню события той ночи. Знаю только, что уснула на кровати.
От пасмурного утра веяло солью и холодом. Промозглость забиралась мне за шиворот. Сначала показалось, меня трясет, а затем - что началось землетрясение. Оказалось, ехала в телеге, причем, голова моя покоилась на спине какого-то мягкого, пушистого создания. Оно шумно дышало под ухо и, судя по звукам, облизывалось. Я различила перед собой край необъятного, серого небесного свода и спину. По мантии и фигуре я узнала альтмера. Каким образом ему удалось раздобыть повозку - загадка.
- Элион, этот пес здесь по собственной воле или ты используешь собачатину в грязных ритуалах?
- Я никогда не убиваю животных. Они нравятся мне больше людей, - ответил он. - Знобит?
Я удержалась от того, чтобы нахамить и буркнула:
- Нет.
- Ты спала больше двенадцати часов, уже за полдень. Можешь одеться, платье рядом, - он не изменил своей прохладно-повелительной манере, но… что-то сделалось иначе, ощущалось едва заметно в микродвижениях и словах. Я не понимала - нравится ли мне это, но, во всяком случае, не угрожает, не пытает и не обзывается целых две минуты кряду - уже неплохо.
- Куда ты меня везешь?
- Как я и говорил, в Шпиле безопасно, - ответил он. - Ты сказала, этот Мартин - знаток даэдрической магии? У меня нет времени искать специалиста лучше. Нужно пользоваться первой возможностью. Вдруг он даст подсказку, как отправить тебя обратно.
- В Кватче вот-вот откроются врата Обливиона. Когда ты будешь подъезжать к городу, в пути настигнет гроза. Попадется лагерь беженцев, где ты узнаешь, что Мартин остался в часовне с теми, кто не смог уйти. Но прямо перед воротами в город - врата Обливиона. Ты увидишь стражников и даэдрических демонов…
- Звучит смертельно опасно.
- Пока я жива, тебя, скорее всего, трудно убить. Мое плечо болит, но на теле нет отметин, а твоё ранение уже зажило.
- Ты испытываешь за меня боль и гибель? - уточнил он.
- Да, а ты будешь знать, когда моему здоровью грозит опасность.
- Почему ты думаешь, сама не погибнешь, если убить меня?
- Сначала мне так и казалось, - чтобы говорить с ним спокойно, приходилось делать над собой усилие. - Но… в борделе что ты испытывал?
Элион не отвечал какое-то время. Наверное, он очень не хотел делиться подобной информацией.
- Не столько физическое чувство, сколько просто знание близкой опасности для своей жизни. Иногда я что-то ощущал, но совсем не так сильно, как ты.
- У меня наоборот - я все чувствую, но для моего тела это остается без последствий. Думаю, я не погибну, если тебя убить.
- Но ты возьмешь на себя моё ощущение смерти. Довольно интересная гипотеза, хотя я не стал бы это проверять.
Я прямо чувствовала кожей, насколько неприятно ему считаться со мной и разговаривать. Думаю, он начинал меня по-настоящему ненавидеть, и я, конечно, отвечала с процентами.
Это был первый день, прошедший, как сладкий, долгожданный отпуск. Собака, которая терпеливо позволяла мне лежать на ней, лишь на вид казалась крупной. Щенок черной эльзасской овчарки с карими, почти человеческими глазами был скорее пушистым, чем большим. Судя по размеру ушей, он еще в подростковом, непоседливом возрасте. Первое создание, которое оказалось радо меня видеть.
- Почему он с тобой? - спросила я с тихим недоумением, поддавшись соблазну погладить собаку.
- Не знаю. Я вышел из таверны, чтобы взять тебе какую-нибудь одежду в дорогу, а там сидело это существо. У него на шее была обгрызанная веревка и задняя лапа поранена. Как я и сказал, животные мне нравятся куда больше людей. Я иногда забираю попавший в беду зверей, лечу и отправляю на свободу. Это вроде привычки, - он говорил торопливо и с суховатой жесткостью, словно ему было неприятно со мной этим делиться. - Поэтому я немного поколдовал над лапой на обратном пути из лавки с зельями. Зашел в таверну и слышу скулеж. Я открыл дверь, говорю: уходи. И ногой притопнул. А он вскочил, лапами начал землю мять, воспринял, как игру. Нельзя ему со мной, погибнет. Подумал его игнорировать, но пока нес тебя к телеге, гляжу - а он уже сидит там с хозяйским видом. Наверное, так и заводят собак, я не в курсе…
- Ты дал ему имя? - спросила я спокойно, продолжая играться с псом.
- Пока не придумал. В голову приходит только Надоедливый и Вислоухий.
“Сам ты вислоухий и надоедливый”, - мысленно ощерилась я.
Пока этот тип не смотрел, я наскоро надела на себя теплое платье с завышенной талией. У него было где-то три плотных юбки, широкий пояс и ворот, отороченный довольно жестким мехом. Логично - Шпиль находится на вершине одной из скал в графстве Брумы, где убийственно холодно.
Таким образом, до самого вечера наилучшую компанию мне составлял пес. Он оказался довольно смышлёным, и я не понимала, какая жизнь вынудила его перегрызть веревку. Но скоро Элион обмолвился, когда мы оба поняли, что беседа об эльзасце хоть как-то сглаживает непомерно острые углы нашего общения:
- Это дорогая порода собак. Император держит ее на военной службе. Украсть такого пса - мечта каждого контрабандиста. Понятное дело, обращаются с ними воры не лучшим образом. На цепь сажают, впроголодь, чтобы не умчались, часто травят сонными зельями. Псы ведь пытаются улизнуть к своим прежним хозяевам, верные они. Этому повезло сбежать. Судя по ране, что я вылечил, он угодил в ловушку. Такие треугольные отметины от капканов - не редкость. Освободившись, этот пес пытается вытащить остальных своих братьев. Инстинкт стаи. Потому и умный он, что его дрессировали. Скорее всего, прежний хозяин погиб, и у меня похожий запах. Иначе бы он не подошёл к чужому, - Элион словно неосознанно повел рукой в сторону, и пес игриво уткнулся в ладонь.
“Нечего удивляться. Гитлер вот, например, цветы любил. Мог зарыдать, если видел сорванный букет, потому что не терпел насилия. И на казнях ему становилось плохо. Интересный парадокс, но зачастую мизантропы и человеконенавистники очень импонируют всему прочему животному миру…” - спокойно рассуждала я. В моей душе не зашевелилось и толики умиления.
На ночь пришлось остановиться на дороге. Чтобы устроить палатку прямо на телеге, мы постелили плащ Элиона на доски, вбили тесаные, длинные шесты по углам в землю и растянули кожаный, тонкий плед на концах которого были шнурки. Укрываться пришлось довольно полинялой, медвежьей, бурой шкурой. Лошадь отвели неподалеку и разожгли пару костров, что отпугивают диких животных. Пес бы предупредил нас о грабителях.
Я не могла заставить себя уснуть подле Элиона. Просто не позволял вызверенный инстинкт безопасности, видевший в нем угрозу. Не смотря на то, что он спал на другом конце широкой телеги и между нами посапывал пес, я не могла сомкнуть глаз.
Временами ненависть так обжигала, что я почти ощущала ее физически, и накрывало душной, черной волной. Это было чуждо мне и непонятно. Я не знала о своей способности так страшно злиться. Пыталась урезонить себя тем, что это вредно для здоровья, но логические доводы не помогают от обезумевшего сердца.