Некоторое время мы с отцом молчали, а потом я осторожно спросила:
— Какого года выпуска машина, ты сказал?
— Я ничего не говорил о годе выпуска.
Судя по тону голоса, Чарли не случайно умолчал об этом, поэтому я с спросила уже с некоторым нажимом:
— Папа, когда ее выпустили?
— Ты должна понимать, что Билли механик от бога, и в его руках даже раритет будет гонять, как…
— Сколько лет машине? — слегка повысив тон, спросила я, приподняв брови и проницательно глядя на отца. Тот мельком посмотрел на меня и усмехнулся, явно сдаваясь:
— Я ничего не знаю о годе выпуска машины. Билли приобрел пикап в восьмидесятых.
— Новым, разумеется?
— Вообще-то, нет, — аккуратно ответил Чарли. — Полагаю, машину собрали в начале шестидесятых.
«Ой, мама, как же я буду ездить на этом динозавре?»
Я попыталась сделать вид, что информация меня не шокировала.
— Пап, ты должен понимать, что я умею водить, но я не механик. И, если с ней что-то случится, у меня нет денег на починку.
— Белла, перестань, я тебя уверяю, что этот зверь переживет любую современную машину. Сама в этом убедишься.
Он всегда был предусмотрительным. Когда он что-то делал или выбирал, то смотрел на надежность. Если дружба, то верная, если любовь, то до гроба. У отца до сих пор никого нет. Я знала, что если Чарли ручается за машину, то она и впрямь «зверь».
— Ладно, но в вопросах цены я не допущу компромиссов.
— Не сомневаюсь, — фыркнул он. — Но я его тебе подарить, вообще-то, собирался. И купил его. Добро пожаловать, милая.
Пробормотав всё это, он смущенно и слегка натянуто улыбнулся. Я понимала, что это значило для Чарли. Благодарность за то, что я решила переехать к нему. Моя мать бросила его из-за этого города, и моё возвращение как бы являлось его утешением. Возможно, самым большим утешением за годы. Я поняла, что сейчас заплачу. А при папе я плакать никогда не могла. Несколько секунд я с преувеличенным вниманием смотрела в окно.
— Большое спасибо, пап. Я могла бы позволить себе машину…
— Мне в радость сделать этот подарок, Белла, — немного принужденно сказал он.
В тяжелом, густом молчании протекло еще тридцать секунд, пока я лихорадочно думала, чего бы такого спросить как можно более отвлеченного.
Кажется, я поинтересовалась, что новенького в городе, хотя делать этого не следовало. В Форксе нет времени. В Форксе нет будущего, и тут ничего никогда не меняется. Этот город заколдован. Такой ответ читался в молчании моего отца, который сделал вид, что не услышал вопрос. Тогда мы заговорили о погоде, что было еще хуже, потому что погода тут только одна — отвратительная.
— А всё-таки зря ты ругаешь дождь, — проронил Чарли. — Только посмотри на этот лес…
Он, чёрт возьми, был прав. Я могу сколько угодно описывать Форкс в самых мрачных красках, но в нём было и нечто мистическое. В густоте малахита зелени глубокого, насыщенного кислородом леса был покой. Листва казалась яркой, словно глянцевой. Низкие тучи переливались всеми оттенками холода — от бледно-голубого до черно-фиолетового.
«В глубине этого леса кроется вечная тайна», — вот, о чём я всегда думала. О скрытом безумии в тени спокойствия.
Затаив дыхание, я смотрела на древний лес, текущий вдоль дороги. Плотные стволы деревьев утопали в море из цветов и папоротника. Они хранили молчание и важно раскачивали кронами под ветром. Да, пожалуй, это очень красиво. Только почему от этой мрачной, строгой красоты у меня так ноет сердце?
Однажды мой отец сделал Рене подарок. Он купил ей огромный двухэтажный особняк. Каким чудом ему это удалось — понятия не имею. Дом выглядел строго и надежно. Кирпичный, с небольшими окнами и неромантично плоской крышей — он маме абсолютно не понравился. И я тоже никогда не любила его. Слишком большой, холодный и наполненный какими-то посторонними звуками. Ночью, засыпая, можно услышать, как в подвале что-то скребется, как за окном поскрипывает ветками о стекло осина, как потрескивают половицы пола. Будто у дома и впрямь была душа. Непонятная и странная.
Прямо у дома расположился старичок-пикап. Несмотря на то, что машина и впрямь была старой, краска на нём блестела. Машина выглядела просто, элегантно и дружелюбно.
— Знаешь, а он мне нравится, — искренне сказала я. — Большое спасибо.
Папа пожал плечами и смущенно улыбнулся:
— Я рад.
Можно расслабиться. Я не поеду завтра в новую школу, как преступница, на машине с мигалками.
Моя спальня выходила окнами во двор. Я хорошо помнила и эту комнату и двор. На широком подоконнике я читала книги. Когда я болела, чаще всего лежала не в постели, а сидела в кресле-качалке. Теперь там лежали мои куклы. Даже жутко было их видеть — ожившие призраки детства. Я обрадовалась интернету. На столе стоял компьютер с выпуклым, маленьким мониторчиком, но от него тянулся новенький провод модема.
— В общем, располагайся, — коротко произнес мой отец, — а я пока внизу буду…
И он ушел, неопределенно махнув рукой.
Он всегда был поразительно тактичен. Он не стал лезть с неловкими разговорами, стоять в дверях, наблюдая, как я раскладываю вещи. Мама бы именно так и сделала, заполнив молчание болтовнёй.
Только оказавшись в этой комнате, я поняла, как далеко нахожусь от теплого неба Аризоны. Отныне я в зачарованном царстве, я так же проклята, как этот город. «Нужно думать о том, ради чего я приехала сюда», — сказала себе я.
Здесь не было моих любимых магазинчиков, не было инди-кофеен… Здесь не было ничего. И хотя леса Форкса выглядели необъятными, мне хотелось не гулять в них, а повеситься на ближайшем дереве.
В местной школе меньше четырехсот учеников. Четыреста тридцать два училось только на моей параллели в школе Финикса. Все выросли здесь и знают друг о друге всё. Они ходили в один детский сад, дружили вместе. Новенькие надолго остаются в центре внимания, так что до самого выпуска мне не суждено стать тут «своей».
Будет очень смешно, когда я скажу им, что из Аризоны. Проблема в том, что все южанки — загорелые, подтянутые и активные, я же — полная противоположность. У меня бледная совершенно не поддающаяся загару кожа, из-за которой меня постоянно спрашивали, не болею ли я, например, чахоткой. Для пущего контраста у меня темно-каштановые волосы. Спортивной или хотя бы гибкой я не была, и все без исключения занятия физкультурой для меня являлись пыткой в начальных классах. Мяч в моих руках превращался в оружие — опасное и для меня и для других. Я даже не могла прыгать через скакалку, не заработав пару синяков. По этой же причине я не танцую. Нужно добавить, что когда я нервничаю, моя неуклюжесть приобретает масштаб катастрофы.
А в первый школьный день я буду страшно нервничать… Впору доставать наколенники и каску.
Я со вздохом вытащила свои ванные принадлежности на столик и посмотрела на себя в зеркало. Оно отражало там худенькую, очень печальную девушку с желтушной кожей лица. Я не была некрасива, но и миловидной меня назвать сложно. Не помню, чтобы я зацикливалась на своей внешности, меня всегда интересовали другие вещи. Мама и папа думали, что это любовь, шмотки, женские журналы, старинная литература и классика. На самом деле я не против классики, но интересы у меня совсем другие. Я много раз представляла себе лицо мамы, когда я скажу ей… Или, не дай бог, лицо отца, который уже однажды довольно резко высказался касательно этого.
«Возможно, тут мне и место. О чём бы я ни мечтала, чего бы я ни хотела, у меня вряд ли хватит решимости достичь этого. Только посмотри на себя, Белла. Возможно, в Форксе я и проживу всю жизнь», — подумала я, глядя на собственное отражение.
Ночью полил дождь, и сумерки за окном превратились в густой мрак. Когда это произошло, я заплакала. Дело было не в том, что я скучала по матери или по Аризоне. Мне кажется, я немного эмоционально выросла из таких мелочей. Просто в Финиксе я всегда находилась в одном шаге от возможностей. Это большой город, где тебе кажется, что вот-вот случится чудо или ты чего-то достигнешь. В Форксе от возможностей у меня был только выход в сеть через модем при условии, если не занят телефон.
Я не карьеристка. Нет, дело вовсе не в этом. Моя мечта не заключалась в том, чтобы стать примерной женой. В то же время я не хотела, как моя мать, путешествовать по всему свету в пьяном наслаждении жизнью. Я не хотела и работать в глобальной бизнес-корпорации. Я никому еще не сказала, чего хотела бы, потому что даже высказать вслух это просто смешно. Это смешно даже не потому, что я сейчас в Форксе, а потому… кем я являюсь.
Не помню, чтобы я кому-либо высказывала этого вслух. Могу представить, какой смех я бы в ответ услышала.
Выплакав все свои мысли в подушку, я еще долго не могла заставить себя уснуть. Тьму за окном закрывали тюлевые занавески, но в этой тьме шумел тоскливый дождь, метался свирепый ветер, выл, бросался в стекла. Мешали постоянный шум дождя и шелест ветра. Я надела наушники в качестве затычек, но это не помогло. Моё болезненное, маятное состояние пропало только глубокой ночью, когда дождь стал послабее. Я провалилась в сон.
Утренний туман скрыл город белой пеленой цензуры. Видимость почти нулевая, и даже звуки раздавались как-то глухо. Выглянув в окно, я увидела, что мир накрыт саваном полностью — только кайма леса на горизонте напоминала мне о том, что я в клетке.
«Прекрати ныть, Белла. Это было твоё решение, никто тебя не заставлял», — строго сказала я себе.
Папа приготовил завтрак, пожелал мне успехов в первый день школы. Он не сказал мне ничего лишнего и не стал забрасывать вопросами об истинной причине моего приезда сюда, за это я была ему благодарна.
Едва позавтракав, Чарли отправился в полицейский участок. Если честно, именно там и был его дом. Там работают и живут люди, как большая семья. Там даже каждый преступник воспринимается, как нашкодивший хорошо тебе знакомый ребенок соседей. Ни убийств, ни серьезных краж. Бытовая поножовщина встречается раз в год или реже. Спокойный город. Тихий, тихий город…
Завтракая, я зацепилась взглядом за фотографии на каминной полке. Все они были моими школьными, исключая свадебные снимки моих родителей. Глядя на них, я почувствовала, как потеряла аппетит. Снаружи послышался звук удаляющегося автомобиля Чарли.
«Он жил тут один всё это время, — неожиданно подумала я. — После мамы тут не было ни одной женщины».
Сделалось очень не по себе. Я поднялась, подошла к камину и… в последний момент заставила себя не убирать фотографии оттуда. Не я их туда ставила. Это не моя трагедия, не моё одиночество.
«Нужно поговорить с папой. Понятия не имею, как».
Следующей мыслью было:
«Не могу больше оставаться в этом доме. Надо ехать. Плевать, если в школу я приеду раньше всех».
Я надела поверх кофты плотную, теплую, но немного неудобную куртку, выскочила из дома. Немедленно поскользнулась на грязи и мысленно прокляла сырость. Придерживая одной рукой рюкзак, второй криво нацепила на голову капюшон, юркнула в свой пикап. С первой секунды мы с этой машиной подружились. Она, как и всё, что было у меня от отца, вся дышала надежностью.
«Ты меня не подведешь, верно, дружище?» — улыбнулась я.
В кабине царила уютная чистота, от обивки приятно пахло кожей, бензином и мятой. Мотор заявил о своей готовности работать немедленно, едва я завела машину, но сделал это с поистине львиным ревом гоночной машины.
«А ты и правда зверь», — иронично подумала я.
Я включила радио, и мне тут же повезло со станцией. До ушей донеслась переливчатая джазовая композиция. Джаз я люблю только фортепианный, и этот очень мне нравился. Он напоминал мне о солнце.
В Форксе невозможно толком заблудиться, так что и школу я нашла быстро. И узнала ее, как и любую школу, по спортивной площадке, по плоской крыше, автостоянке и очень характерному архитектурному стилю тюрьмы.
Я неловко припарковалась и нервно сжала руль. Нужно попытаться не выглядеть слоном в посудной лавке.
В последний раз посмотрев на несколько корпусов школы из красного кирпича, я мысленно пошутила насчет забора с колючей проволокой вокруг территории и вышла.
Первый корпус украшала старомодная вывеска с надписью «Администрация». Я собиралась узнать расписание заранее, чтобы потом не тыкаться бестолково в двери.
Я торопливо пошла к двери корпуса и, задержав дыхание на секунду, вошла внутрь. Это было совсем не похоже на администрацию. Мягкий ковер, удобные кресла, уютное тиканье часов, пахло кофе и выпечкой. Я словно оказалась в гостях доброй бабушки. Здесь царил творческий беспорядок. На стойке лежали кипы папок и бумаг с яркими ярлычками, откуда-то слышался звонкий женский смех. За стойкой на меня с доброжелательным любопытством смотрела молодая круглолицая девушка в легкой одежде. Вероятно, местные совсем привыкли к холодам.
— Доброе утро. Могу я чем-то помочь? — улыбнулась администратор.
— Я Изабелла Свон…
Стоило мне это сказать, как глаза девушки на секунду ярко вспыхнули. Обо мне тут знали. Знали, что я дочь шерифа — завидного холостяка, кстати. Знали, что моя мать от него со мной сбежала. Еще знали, что я ханжа и зазнайка, которая не общалась с местными ребятами, когда приезжала на летние каникулы.
— О… — выдала она, — конечно-конечно, — и тут же начала что-то искать среди множества папочек на рабочем столе. — Расписание и карта школы. Не заблудишься.
Она вежливо рассказала мне о порядках в школе, о том, где и какие кабинеты находятся. Затем вручила необходимые формуляры и добавила с забавной гордостью:
— Надеюсь, тебе понравится в нашем городе.
Возможно, она была искренна. Я не могла сказать ей, что мне не может понравиться в Форксе. Моя не способная на лицемерие мимика выдала какую-то кислую, неуклюжую улыбку, и я поспешила убежать из корпуса администрации.
К тому времени, как я освободилась, стоянка была забита автомобилями, и мой пикап среди них смотрелся немного скромно. Я решила свыкнуться с парковкой и села за руль, чтобы объехать территорию школы. К некоторым вещам лучше быть готовой заранее. Помимо моего старичка среди машин выделялся довольно пафосный, современный консервативного серебристого цвета вольво. Как пуля.
Объехав территорию, я припарковалась на самом неприметном месте, немного изучила карту, сидя в машине…
«Ладно, хватит. Ты готова. Пора выходить».
Слава богу, я быстро сделалась невидимкой и проскочила в школу, слившись с остальными ребятами.
Мне удавалась моя маскировка плоть до самого порога в класс. Меня не замечали даже мои будущие одноклассники. Это моя особенность — я невидимка. Если я хотела, даже учителя не спрашивали на меня на уроках, будто меня не существует. Что я умела, так это оставаться серой и незаметной. Однако, мне здорово не повезло — помещение для занятий оказалось поразительно тесным, и не заметить в нём новенькую очень сложно.
Передо мной были двое в плащах. Они сняли их и повесили на вешалку. Я стянула с себя куртку и повесила на свободное место.
«Глупо, что я так волнуюсь, учитывая, какие цели преследую», — мрачно подумалось мне, и я решила быть хоть немного смелее.
Я быстро подала формуляр для подписи преподавателю. Тот посмотрел на фамилию и с большим любопытством оглядел меня. Я нахмурилась, выдержав этот бестактный осмотр. Столкнувшись с моим прямым ледяным взором, учитель поднял тонкие брови, вздохнул и сказал садиться за последнюю парту.
Потом меня заметили остальные. Мои одноклассники разборчиво изучали то, как я прошла к парте, села, достала список литературы и начала его изучать с непринужденным видом. Почти все книги были мне известны.
«Нужно попросить маму, чтобы она прислала мне мои старые сочинения по этим книгам. Она будет меня подкалывать на тему того, что у нее растет жулик, — я позволила себе улыбку. — Но всё равно пришлет. Как будто я ее не знаю».
Неожиданно я поняла, что около моей парты кто-то стоит. Я медленно, неуверенно задрала голову и увидела довольно высокого, симпатичного парня, единственным существенным недостатком которого являлись прыщи на лбу.