В духовке пеклась картошка, и я, читая книгу, занималась теперь мясом. Вытерла полотенцем руки и аккуратно перевернула страницу книги Филипа Зимбардо.
«По приказу властей хуту убивали бывших друзей и ближайших соседей. Десять лет спустя один убийца хуту сказал в интервью: «Хуже всего было убивать соседа; мы часто вместе выпивали, его коровы паслись на моей земле. Он был мне почти родственником». Одна женщина хуту описала, как забила до смерти соседских детей, смотревших на нее с наивным изумлением, потому что их семьи всю жизнь жили по соседству и дружили. Она вспоминает, как какой то государственный чиновник сказал ей, что тутси – их враги. Потом он дал ей дубинку, а ее мужу – мотыгу, чтобы они могли устранить эту угрозу. Она оправдывала свои действия тем, что оказывала детям «услугу» – если бы она не убила их, они стали бы беспомощными сиротами, ведь их родители были уже убиты».
Мясо зашипело, и по кухне стал распространяться аппетитный запах натуральных специй.
«Война порождает жестокость и оправдывает варварское обращение со всеми, кто считается «врагом», недочеловеком, демоном, другим. Насилие в Нанкине приобрело печальную известность благодаря ужасающим крайностям, к которым прибегали солдаты, чтобы унизить и уничтожить невинных мирных жителей, «вражеское население». Но если бы эти события были чем то исключительным, а не обычным фрагментом полотна истории бесчеловечного отношения к мирным людям, можно было бы подумать, что это какая то аномалия. Но это не так. Британские солдаты убивали и насиловали мирных жителей во время войны за независимость в Америке.»
Сделав запись, я быстро вернулась к плите, чтобы посмотреть, всё ли готово.
«Предположим, что почти все люди почти всегда следуют моральным принципам. Но давайте представим себе, что моральные принципы – это нечто вроде рычага переключения передач, который иногда оказывается в нейтральном положении. И когда это происходит, мораль «отключается». Если при этом «машина» оказалась на склоне, она вместе с водителем покатится вниз. И тогда все зависит от обстоятельств, а не от умений или намерений водителя…»
У меня всегда вызывало это вопросы.
Допустим, на улице грабят женщину среди бела дня. Вокруг много людей. Вор вырывает у нее сумочку и бежит. Мы все понимаем, что никто не будет ей помогать, если только не найдется Исключение Из Правил.
То есть люди делятся строго на две категории в любой такой ситуации. Первые просто стоят и смотрят или абстрагируются. Вторые — их очень мало — бросятся на выручку, не раздумывая. В любой ситуации — на войне, в быту, в любой стране люди делятся на две категории, указанные выше. Одни послушно стоят или в страхе жмутся к стенам, а вторые действуют и берут на себя ответственность. И вот второе — в очень большом меньшинстве.
Почему? Это передается по наследству? Этому учат? Как оказалось, нет. Тогда это случайный фактор? Но чем он обусловлен?
Всю свою жизнь я пыталась быть одной из тех, кто входит во вторую категорию, но я слишком слабая, слишком нервная…
Эдварду Каллену было достаточно посмотреть на меня, чтобы я чуть не умерла от страха.
Моя мама нормальный человек. Мой отец принадлежит к категории второй группы людей, но даже глядя на него, я не смогла этому научиться, а сам он меня не учил. Я всегда хотела быть человеком, которому не всё равно.
Почему одни на войне беспрекословно выполняют приказ пытать, убивать и насиловать, а другие, рискуя собой, отказываются повиноваться и спасают людей? Почему же вторых так мало? Если бы только их было больше…
“Если бы только у меня был человек, которого я могла бы спросить об этом”.
Закончив с ужином, я пошла в ванную, а затем решила немного посидеть в сети. На почте обнаружились письма от мамы. Все в восклицательных знаках и многоточиях, как ёлка, пестрящая чрезмерными украшениями. В основном, моя мама просила меня написать ей и угрожала позвонить папе, если я немедленно не отвечу. Она назвала меня Изабеллой. Это плохо.
«Мамочка, прости, что не отвечала. У меня всё отлично, школа мне нравится. Папа подарил мне пикап. Правда, он еще бог знает когда выпущен, но мне очень нравится эта машина, и я не согласна менять ее на другую…»
Еще я написала ей про одноклассников и про то, что у меня достаточно теплой одежды.
А потом я снова открыла книгу и стала читать.
На самом деле, я была так сильно увлечена, что не заметила прихода отца, хотя сидела у камина в гостиной. Папа удивленно нахмурился и, помедлив, спросил:
— Э-э-э… Белла?
— Интересно, кого ты ожидал увидеть? — улыбнулась я, вставая с дивана. — С возвращением.
Он отстегнул от пояса кобуру с пистолетом, рассеянно подошел к сейфу у лестницы и запер там свое оружие.
— Беллз, здесь… странно пахнет, — негромко заметил Чарли. Моя мама любила шокировать его своей готовкой, она обожала всё новое, и ее эксперименты далеко не всегда были чем-то съедобным. Точнее, они были иногда несъедобны настолько, что папа не забыл этого за много лет. Он опасался, что мне по наследству досталась эта тяга к экспериментам.
— Спокойно. Картошка с отбивными, — сказала я. Папа мне понимающе улыбнулся и, вероятно, выдохнул с облегчением.
— Пап, — сказала я тихо, — слушай… скажи, а ты знаешь Калленов?
— Знаю, — ответил он, моя руки.
— Что это за люди?
— Ну…обычные, — пожал плечами он. — Живут обособленно, но это и понятно.
— Почему?
— Они образованные, состоятельные люди, Белла. В Форксе просто нет людей их круга.
— Тогда почему они сюда приехали?
— Думаю, чета Калленов хочет воспитывать своих подрастающих детей в более скромной обстановке. Это нормально, учитывая их богатство. Дети иногда помогают отцу в клинике. Вместе они ездят на всякие спортивные мероприятия. А откуда такой интерес?
Мой отец — по-настоящему честный полицейский. Сколько бы денег ни было у Калленов, им не удалось бы его подкупить. Убить проще. Если Чарли считает, что это хорошие люди, значит, он правда верит в это.
— То есть, они ангелы? — спросила я, подняв брови.
— Нет, конечно, есть странности, но это их дело.
— Например?
— Белла, приличной девушке не стоит так нагло интересоваться чужой частной жизнью.
— Но ты же в курсе, — улыбнулась я.
— Я шериф, мне положено всё знать.
— Пап, ты знаешь, что я не сплетница, я просто любопытствую.
Он вздохнул, попробовал приготовленный мной ужин, и улыбнулся:
— Не отстанешь, ведь?
— Нет, — смущенно покачала головой я.
— Ладно. Это только мои мысли. Они почему-то живут в лесу.
Я нахмурилась:
— То есть?
— А вот так. Более неудобного места не придумать. Они живут в самой чаще нашего леса за городом. Там пустовал какой-то старый дом, они его облагородили, и в нём поселились. Им с машинами неудобно, конечно — приходится ехать не по дороге, а по тропе. Она одна всего, и фонарей нет. Далеко и от школы и от работы. У нас в пригороде есть дома и пошикарнее, но они почему-то выбрали этот. Не знаю, зачем.
— Его дети не слишком популярны в школе, — заметила я негромко.
Чарли небрежно фыркнул и неожиданно сердито нахмурился:
— Это не удивительно. Доктор Каллен талантливый хирург, который заботится о своих пациентах, но всем плевать. Все обсуждают его жену и тот факт, что они обособленно живут с детьми. Всем плевать, что их дети ни разу не влипали в неприятности, у них даже нет штрафов за вождение. Местным просто из зависти нравится перемывать кости приезжим, я уже наслушался…
«Так я ничего не узнаю, — разочарованно рассуждала я, поднимаясь в комнату по лестнице. — Что же мне делать? Либо они святые, либо хорошо прячутся. По своему опыту я знаю, что если кто-то кажется тебе слишком положительным, тебе стоит остерегаться его демонов».
К моей немалой досаде, остаток недели прошел скучно до зубовного скрежета. Я пыталась пробраться к папе на работу, чтобы вызнать что-нибудь о пропаже людей, но Чарли и его подчиненные охраняли информацию от посторонних, как военную тайну, и мне ничего не удалось выведать.
К школе я привыкла быстро. А к Калленам нет. Каждый день в кафетерии они собирались, молча сидели за столом, почти ничего не ели, а потом уходили. Эдварда не было, и я начинала сомневаться в том, что он пропал из-за меня.
Возможно, я просто спятила от скуки…
Майк решил организовать поездку в Ла-Пуш, и все обсуждали это, как событие, вроде Олимпийских игр. Я согласилась с большой неохотой. Шумные совместные поездки куда-либо, ровно как и вечеринки, никогда мне не нравились. Но я не хотела пока терять своего положения в классе и отгораживаться от остальных. Мне это не выгодно.
От отчаяния я попыталась заглянуть в местную библиотеку. Увидев, что туда пришла школьница, да еще и по своей воле, библиотекарь вежливо спросил, не ошиблась ли я адресом. Книг там оказалось очень мало, но меня интересовали криминальные хроники. Отдел со старыми газетами нашелся рядом с чуланом. Я чувствовала себя дурой, листая старые пожелтевшие страницы.
Неожиданно на глаза мне попалось кричащее название: «Вы видели Эмили Геймур?» Это случилось полтора года назад. Девушка из неместных приехала навестить резервацию индейцев в качестве экзотики, и пропала. Ее так и не нашли.
«Но отец сказал, что ничего особенного не происходило», — подумала я.
Записав в блокнот кое-какие подробности, я вышла из библиотеки и направилась домой.
Тем же вечером я, разумеется, стала расспрашивать Чарли об этом деле.
— Ах, это… — сказал он. — Это было не в Форксе, и к расследованию я не имею отношения. Она пропала на дорожной трассе далеко от города. Только машина, разбитые стекла, следы борьбы, а самой девушки нет.
— То есть, это было столкновение?
— Столкновения не было, — ответил Чарли.
— Значит, были только разбиты пассажирские окна?
Он пожал плечами:
— Ты задаешь вопросы не тому человеку. А теперь скажи вот что, Изабелла…
«Ой-ой».
— С чего вдруг ты стала интересоваться всей этой… — он развел руками, — Ну, тем, что происходит в Форксе?
— А вдруг я вырасту и стану детективом? — улыбнулась я. Но папа не улыбался.
— Я серьезно, — сказал он.
— Мне просто стало скучно, — пожала плечами я.
— Ладно, — вздохнув, ответил он. Вероятно, Чарли собирался сказать что-то еще, но передумал. Однако, взгляд его был настороженный. Если бы он знал, как мне больно, когда он так смотрит на меня.
В понедельник пошел снег. Я заметила это, когда увидела, как в коридоре школы большинство учеников прилипли носами к окнам. Белые, крупные хлопья медленно и плавно опускались на город. В воздухе становилось прохладнее, и ветер порой морозно кусался за нос. Невозмутимые деревья стояли иррационально зелеными под снегопадом.
Снег неуклонно покрывал асфальт, крыши и проникал в воздух. С ним город стал еще более бесшумным, если это только возможно. Если представить Форкс черно-белым от снега, можно начать выть от тоски. А я почти привыкла к яркой, малахитовой зелени.
— Не любишь снег? — Майк проследил за моим взглядом.
— Как выяснилось, не люблю, — пробормотала я.
Он вызывал у меня глубокую тоску. Хотелось закутаться куда-нибудь и уснуть. Но в снеге было очарование, хотя и бесконечно печальное.
— Раньше видела его только по телевизору.
«Причем, когда тепло, смотреть на него по телевизору приятнее», — но этого решила вслух не говорить.
Потом парни решили затеять игру в снежки, и я поспешила сбежать в спортзал. Снежки — затея для меня почти смертельно опасная. Я шла, поскальзываясь на дороге и проклиная зиму. Вот, о чём еще я думаю, когда вспоминаю снег. Гололед.
«Нужно срочно купить обувь с хорошими шипами», — думала я, отчаянно и неуклюже пробираясь к пункту назначения.
В столовой все обсуждали снег, а я мысленно подсчитывала свои финансы, прикидывая, удастся ли купить в ближайшее время подходящую обувь. Потому что, если серьезно, на гололеде я переломаю себе ноги.
В очереди за едой тоже пахло снегом. Снежинки примерзли к волосам Майка, чьи волосы были уложены гелем, и теперь он напоминал симпатичного ежа. Джессика подкалывала его и, глядя на них двоих, я начинала смущенно понимать, что сейчас меня с ними быть не должно. Я подумала, где мне тогда сесть и огляделась. Потом поднос в моих руках дрогнул. На сей раз Калленов было пятеро, потому что Эдвард вернулся.
«Держи себя в руках. Думай. Что, в связи с этим, можно сделать? Мы с ним сидим на биологии. Что, если…»
— Тебя контузило снежком? — рассмеялась Джессика, увидев моё лицо.
— Нет, — я покачала головой. — Мне просто не по себе. Я только выпью чай, а потом пойду на занятия.
— Что-то ты и правда неважно выглядишь, — заметила она.
— Может, падение гемоглобина. Голова кружится, — ответила я рассеянно. — Пройдет.
«Я должна как-то заставить его говорить. Он меня пугает и раздражает, но я должна наладить с ним контакт. Это единственный способ узнать, что происходит».
Но, сидя за столиком, я понимала, что мне слишком страшно. Тут, пока все едят, разговаривают и проживают свою беспечную жизнь, рыщет голодное чудовище. Можете считать меня безумной, но я чувствую это. Они все — все пятеро — монстры. Пока что лишь один из них мельком проявил ко мне интерес. Пока что…
«Если он опять посмотрит на меня, как в прошлый раз, я не смогу заговорить с ним. Хотя…» — я нащупала в кармане своей кофты электрошокер и нервно облизала губы.
«Я должна понять, что с ними не так. Я же не дура, я же вижу, как всё это подозрительно».
Они смеялись. Снег, похоже, им нравился. Но даже когда парни стряхивали с волос влажные капли, а девушки от них со смехом отшатывались… даже тогда они не могли обмануть меня. Позже ведь я просматривала видео, чтобы сравнить походку, манеру поведения их и профессиональных наемников. Они всегда выбирают столик у окна ближе к пожарному выходу. С их места виден абсолютно весь зал. Они все всегда сидят в пол оборота, как люди, которые в любой момент могут вскочить с места и уйти. Я видела, как Эмметт разлекался тем, что играл с ножом, и этот трюк не был из разряда простых. Он привык управляться с холодным оружием. А потом Элис просто быстро выхватила нож у него из руки, хотя маневр был очень опасным. Я замечала за ними множество мелочей, которые укрылись от глаз других.
Просто скромная семья? Просто вежливые ученики? Как бы ни так.
И Эдвард изменился. Сильное напряжение покинуло его, на щеках появился румянец, и пока что он не пытался убить меня взглядом. Переменилось что-то еще, но они сидели слишком далеко, чтобы я смогла заметить.
— На кого это ты так сосредоточенно любуешься, Белла? — лукаво спросила меня Джессика. Я быстро опустила взгляд. Она протянула:
— Ого. Младший Каллен на тебя смотрит…
— Опять тренируется в способах убийства человека при помощи взгляда? — спросила я слегка нервно.
— Совсем нет. С чего бы ему так злиться на тебя? — удивилась она.
Сердце у меня колотилось в районе горла.
— Видишь ли, я ему очень не нравлюсь, — сдержанно произнесла я.
— Успокойся, им, в принципе, никто не нравится, — махнула рукой она. — Кстати, он всё еще смотрит на тебя.
— Мне это не интересно, — процедила я. — И у меня голова болит.
— У нас баталия, — неожиданно возник перед нами Майк. — Вам, дамы, предлагается сегодня сразиться со мной плечом к плечу в неравной битве против параллельного класса.
Джессика немедленно согласилась, а я сказала, что мне всё еще нехорошо.
Кто бы мог подумать, что я так обрадуюсь дождю. Воздух слегка прогрелся, и снежинки начали стремительно таять, превратившись в крупные, холодные капли.
Всех это, разумеется, огорчило, и баталия отменялась. Однако я шлепала по грязи вполне довольная собой и тем, что под ногами у меня хотя бы относительно твердая земля.
Дойдя до кабинета биологии, я мышкой шмыгнула на свою парту. Пока я размышляла, как вывести Эдварда на разговор, и, нервничая, держала в кармане шокер, мистер Баннер расставлял по столам микроскопы.