«Дома их убьют, — мысленно ответил Мадара. — А ты этого не хочешь, раз не убил сам. Ты будешь держать их здесь, как заложников?»
«Первое — да. Если какая-нибудь мать, потерявшая детей по вине Сенджу, захочет подкинуть им поганку в еду, я могу не уследить. Второе… сомневаюсь. Ты мог бы заметить сам, что Сенджу никогда не пытаются освободить тех, кто попал в плен. Они страшатся шарингана и полагают тех, кто побывал у нас, завороженными. Таким, если им случается освободиться, предлагают покончить с жизнью, опасаясь невольного предательства. Их почти тысяча против наших трех сотен — что им двое детей, пусть даже это дети главы клана? Буцума Сенджу всего лишь голос этой толпы, а власть — в руках старейшин, которые, в отличие от наших, не сидят с детьми, а считают прибыль».
«Тогда зачем?»
«Надежда, — отец усмехнулся. — И еще они нужны тебе, и этого довольно. Не давай Изуне передраться с белобрысым. Знание об этом мире и о дороге я тебе передал. До встречи, сын».
И ушел.
Мадара остался за старшего. В не самом безопасном мире, с ограниченными запасами, с тремя детьми, один из которых его брат, второй придурок, а третий готов в глотку вцепиться…
Он подавил желание вздохнуть и ссутулиться, подошел к двери и закрыл ее — она прилегла удивительно прочно, не оставив ни щелочки. Обернулся и посмотрел в круглые глаза Хаширамы.
— Здесь бывают песчаные бури. Поэтому надо закрывать дверь.
В эти пещеры не проникал солнечный свет, только в зале у самого входа был сумрак, различимый обычными глазами. Поэтому Хаширама остался с братом и помогал ему растирать онемевшие руки и ноги, а Учихи отправились во тьму запутанных коридоров, искать кладовки и спальни.
Акустика здесь была превосходная — они еще долго слышали злое шипение младшего Сенджу и оправдывающийся голосок старшего.
— Мадара-нии, — тихо обратился к нему Изуна. — Что тебе сказал папа?
— Он хочет, чтобы оба Сенджу остались живы. Надеется повлиять на их отца… он глава клана Сенджу, папа узнал по чакре.
— Думаешь, у него получится? — спросил Изуна с глубоким сомнением.
— Я надеюсь…
— Но почему сюда, а не домой?
— А ты сам подумай. Как бы люди не желали мира, всегда может найтись тот, чье горе сильнее этого желания. Если бы ты умер, я бы плюнул на благо клана…
Изуна шмыгнул носом.
— Я тоже. Слушай, а что мы будем с ними делать?
— Жить. Целоваться необязательно, но придется следить, чтоб они не покалечились в темноте. Особенно этот беленький, он точно попробует сбежать… смотри, кажется, мы нашли склад.
Склад впечатлял. Мадара с изумлением рассматривал штабеля запечатывающих свитков, возвышающиеся до самого потолка. Рис, рыба, фрукты, овощи, соль, готовая еда, сакэ…
— Ого! Неужели папа в одиночку все это сюда притащил?
— Нет. Посмотри, здесь написаны даты…
Две тысячи пятьсот пятьдесят… две тысячи шестьсот семьдесят восемь… две тысячи восемьсот…
Последние свитки были подписаны трехтысячным годом и подписью «Таджима». Почти десять лет назад…
— Ни хрена себе! Рис, которому пять сотен лет! Ой! Брат, иди сюда, посмотри!
На свитке значилось: «Тысяча девятьсот девяностый год. Мясо Сенджу маринованное. Приятного аппетита, дорогие потомки! Масао Слепой Меч».
— Шутник он был, однако…
— Ты думаешь, там и впрямь… это самое?
— Кто его знает… может, оленина. Но проверять меня не тянет. Как раз в те времена по легендам случились великие бедствия, пробуждение демонов огня, земли и моря, ночь, которая длилась год, потом мор и голод… не удивлюсь, если и до людоедства дошло.
— А Масао, это ведь тот самый, из сказки…
— Похоже, сказка правдива. Вот что, спрячем эту штуку подальше, а потом отца спросим, чье там мясо и зачем этот склад.
— А давай над Сенджу пошутим!
— Не надо, они и так напуганные. Вот сбежит от нас этот белобрысый, ищи его потом. И Хаширама обидится.
========== Часть 4 ==========
Он не знал, что такое мечтать.
Хаширама мог сколько угодно говорить о мире и понимании, но сам он понимал только то, что вокруг идет война. И пускай их враги такие же люди, а не злобные демоны, вряд ли те, кто убил их братьев, сожалели об этом. Скорее, порадовались, что Сенджу меньше стало.
И встреча с врагами означала одно из трех — его смерть, либо чужую, либо кто-нибудь убежит.
А подкрасться к нему незамеченным было невозможно… до этого дня.
Учиха скрутил его с небрежной ловкостью, и Тобирама проклинал себя: мало того, что позволил себе попасться, так еще и застыл, как кролик перед змеей, не смог предупредить брата…
Это конец, решил он. Хорошо, если быстрая смерть. А если врагам захочется поразвлечься? Выражение лица младшего Учихи напоминало маленького ребенка, раздумывавшего, что оторвать мухе первым, лапки или крылышки.
Боль пугала его.
«Если ты попал в плен, ты уже мертв, — учили в клане. — Позабудь о боли, она пройдет. И направь свои цели на то, чтоб не дать врагу узнать ценную информацию».
Жаль, что он был еще слишком молод, чтобы освоить технику остановки сердца. Попробовать откусить себе язык не получится, Учиха сделал новый кляп, теперь и зубы не сомкнуть.
Его охватило странное оцепенение. Воображение помимо воли подкидывало жуткие картинки, он пытался не думать, но все равно воскрешал в памяти тошнотворный ужас истерзанных тел в том доме… Хашираму долго трясло и тошнило, отец ругался, а он смотрел, запоминал и думал: «так же будет со мной, если я буду слаб и неосторожен…
Боги, дайте твердости мне и брату!»
От чужой одежды пахло горьким дымком осенних листьев, хвойной смолистостью и чем-то будоражащим, пряным. Это какая-то специя, или запах, присущий им всем, Катон и нрав едкий, как горный перец? Что за чушь лезет в голову… это потому, что Учиха горячий, как жаровня, и чужое сердце бьется ровно и сильно, отсчитывая ритм, убаюкивая. Наверное, он просто устал бояться.
Куда они идут?
Что это за место?
Усаженный на холодный камень, Тобирама не мог поверить — это все? Их не убьют, не станут пытать? Учиха гнусно ухмыльнулся, наверняка догадываясь о его мыслях, а потом просто ушел.
Хаширама прятал глаза, распутывая хитрый узел на его запястьях. Из-за плеча брата он бросил взгляд на Учих; старший смотрел тяжело, и от его взгляда внутри рождалась холодная дрожь. Младший улыбался, и эта улыбка была еще страшнее. А если оторвать жучку ножки?..
Жить рядом с этими?
Учихи ушли в темноту, и он не выдержал — высказал брату все, что думал, теми словами, какими отец общался с запоровшими миссию. Хаширама захлопал глазами, жалобно скривил губы, но не заплакал, а упрямо надулся.
— Ты говорил, что нас убьют, но не убили ведь…
Болван…
— Потому, что хотят шантажировать отца!
— Получится у них, как же… — горько прошептал Хаширама.
— Я надеюсь, что не получится!
— А я не хочу, чтобы ты погиб!
— Я лучше погибну, чем стану предателем!
— Тора!
Тобирама вскочил, отошел к двери, уселся лицом к стене и начал медленно дышать, пытаясь успокоиться. Пережитый ужас грозил выплеснуться позорной истерикой — нельзя показывать Учихам свою слабость.
Нужно успокоиться. Нужно собраться… он может бороться, пока он жив.
Учиха сделал ошибку, когда не убил его сразу. Он найдет дорогу из этой пещеры, выберется, вытащит Хашираму… если тот, болван, сам не нарвется…
Тобирама прикусил губу, заморгал — сильно сдавило в груди и в горле.
— Эй, не плачь…
— Оставь меня в покое, пожалуйста.
Хаширама потоптался рядом, вздохнул и отошел.
— Ты здесь ночевать собрался? — спросил Учиха. Тобирама промолчал.
— На всякий случай сообщаю, что твоя комната в левом коридоре прямо за поворотом. Комната Хаширамы напротив. Уборная, ванная через две двери. Рис в котелке, потрудись его съесть до утра. Иначе свяжу и буду кормить с ложечки, как маленького.
Тобирама вскинулся, готовый огрызнуться, но Учиха уже ушел.
Он внимательно прислушивался и краем глаза следил за происходящим в пещере. Учихи носили дрова и футоны, варили обед, Хаширама помогал им…
Предатель.
Было очень больно.
Но сидеть носом в стенку бессмысленно… надо усыпить бдительность, вести себя не враждебно, исследовать местность и искать способ побега. Отмечать дни, чтобы успеть до конца двух месяцев…
— Эй, Сенджу… может, все-таки, поешь? — обратился к нему младший Учиха. Тобирама большим усилием удержал себя, чтобы не пожелать врагу подавиться и сдохнуть.
— Оставь его. Захочет, сам поест, — буркнул старший.
Хорошо еще, что Хаширама молчит…
Учихи и брат убирали пещеру, вымели песок и пыль, и ушли куда-то в глубину темных коридоров. От подвешенного над очагом котелка одуряюще пахло, от голода сводило живот, но Тобирама только плотнее обнял себя за плечи. Надо было, как следует, запомнить тот путь, по которому они сюда попали, хоть он и мало, что разглядел, вися на плече Учихи…
Надо было составить план… и убедить Хашираму вести себя осмотрительнее…
Он уже почти успокоился. Уже не давило так в горле при мысли о брате. Тобирама устроился поудобнее, вытянул затекшие ноги, прислонился к теплому камню стены… и провалился в темноту. Усталость взяла свое…
Мадара, выглянувший в зал спустя несколько минут, хмыкнул, осторожно приблизился и поднял белобрысого Сенджу на руки. Спать на камнях не лучшая идея, особенно, когда от двери уже ощутимо тянуло вечерним холодком, а лечить простуду никто из них не умеет.
— Изу, разложи футон, ладно? А ты помоги его раздеть, нечего пыль в постель тащить…
Взрослый Учиха, тот самый, с жесткой улыбкой и железными пальцами, несет его, уже не перекинув через плечо, а на руках, как совсем маленького, а в высоте летят кроны деревьев и яркие звезды. Он не пытается освободиться, охваченный страхом и головокружительным восторгом почти полета, запах пряностей, хвои и осенних костров волнует и одновременно успокаивает… мысли и желания спутываются и размываются… и почему-то лежать в руках врага не кажется неправильным…
Отец никогда не носил его на руках…
========== Часть 5 ==========
Самый лучший способ спрятать какую-то вещь — сделать так, чтоб ее не искали, а если возникла надобность спрятать человека, лучший способ — заставить всех считать его мертвым. И шиноби достигли в этом искусстве немалых успехов, особенно, клан Учиха, известный искусством гендзюцу. А что есть гендзюцу? Способ воздействия на реальность с целью ее исказить. Учиха не раз проворачивали такие фокусы, создавая новые лица и новые жизни себе и своим людям.
А теперь ему надо скрыть пропажу наследников обоих кланов, причем, так, чтобы это не ухудшило ситуацию между Учиха и Сенджу. Хотя, куда уж хуже… Таджима понимал, что если дети Сенджу просто исчезнут, их будут искать. Наследники клана — это не дети какого-нибудь гэнина, Буцума перевернет окрестные леса корнями к небу просто ради того, чтоб гены и тайны Сенджу не попали в руки врагов.
Если представить все так, как будто они убили друг друга… допустим, печать Огня могла уничтожить тела Учиха, но на Сенджу таких техник не стояло, он проверил это в первую очередь. Тела детей Главы клана вряд ли стали бы вскрывать, но все же…
Ему нужна была помощь.
От места, где растут одуванчики, в сторону облака, похожего на перо, до дерева с птичьим гнездом, а потом идти ровно туда, где солнце вставало четыре дня назад, до границы воды и земли. Хоть ручей, хоть лужа…
Он не понимал, как это работает, но работало — как та тропа, которой он шел в мир пустыни. Едва он нашел одуванчики, как тут же по правую руку сквозь кроны заметил облако, дерево с гнездом нашлось шагов через тридцать, а мелкий ручей тек у его корней. И всякий раз, когда он становился на эту дорогу, он делался невидим для всех, кого не вел с собой…
Таджима шагнул в воду, не применяя чакру, под ногами взвились облачка песка и ила. И пришло то зыбкое ощущение, которое означало границу миров.
Она уже была тут.
Очень высокая женщина в простой одежде и с черными косами до самой земли. Ее узкое лицо казалось недобрым, бледные губы не улыбались, но черные глаза смотрели тепло, и Таджима улыбнулся ей, склоняясь в поклоне.
— Здравствуй, Таджима.
— Здравствуйте… госпожа Сэй.
— Тебя давно не было.
— Дела.
— И ко мне ты по делам, конечно?
— Простите.
— За что? Пойдем, расскажешь мне о своих делах…
Она протянула ему руку и повела сквозь текучий и меняющийся мир.
— Ты был в пустыне, — задумчиво сказала женщина. — И провел туда четверых. Хорошо — ты стал сильнее.
— Как раз об этих четверых я и хотел поговорить. Их нужно спрятать так, чтоб не искали.
— И ты хочешь, чтобы я создала обманку? Волосы принес?
— Да.
— Хорошо. Четыре тела займут около десяти дней. А ты пока отдохнешь и расскажешь мне, что там у вас происходит.
Он попал сюда, когда был совсем молодым — едва исполнилось восемь. Случайно, убегая от погони, выбежал на границу, и долго не мог с нее уйти, пока госпожа Сэй не пришла и не вывела его к своему дому.
Таджима не знал, кто она такая, и долго гадал: дочь или сестра основателя Индры? Сестра самого Рикудо? Сестра его матери, пришедшей, неизвестно, откуда? Или вовсе сказочная ками? Госпожа не отвечала на эти вопросы, ссылаясь на запрет. Нельзя говорить, и все тут. И она сразу же предупредила Таджиму, чтоб он не пытался вызнавать у нее что-то окольными путями. А все свои догадки ему лучше держать при себе.
Как шиноби, он понимал опасность некоторых знаний, а как тот, кто еще недавно был ребенком, помнил сказки, герои которых попадали в неприятности из-за того, что лезли, куда не следовало. Подсмотрел, как жена превращается в лисицу, и лишился жены и детей. Спалил птичьи перья, и улетели птицы-помощники. Распустил язык — и прогневал духов.
Что ж, если попал в сказку, надо следовать сказочным законам.
Время здесь текло по-другому, летело ураганом — за те десять дней, которые он будет отдыхать и рассказывать новости госпоже, пройдет лишь пара минут. А в мире пустыни напротив — время, казалось, заснуло, и те два месяца, которые он посулил детям, были двумя годами. За это время все решится: или он выбьет из Буцумы мирный договор, или их непрекращающаяся война полыхнет с новой силой. Но в этом огне он постарается сохранить своих детей, пусть даже вместе с детьми Сенджу.
— Чего ты вообще всполошился? — спросила госпожа на следующее утро, когда он помылся, выспался и позавтракал непонятным, но вкусным варевом из мяса, риса и овощей. — Привел бы их в клан, Сенджу — в подвал, и договаривайся с этим… Священным, или как там его зовут*. Не надо мне рассказывать про месть матерей — тех, кто нарушает приказ Главы клана, жарят на медленном огне. Чего ты испугался?
— Не знаю. — Таджима вздохнул. Конечно, глупо было что-то утаивать от нее. — Правда, не могу себя понять. Когда я увидел их, меня посетило странное предчувствие…
— Знак Судьбы… — задумчиво пробормотала Сэй. — Учиха и Сенджу встретились и подружились, вместо того, чтоб пытаться друг друга убить…
— Вы можете что-то об этом сказать?
— Я могу сказать, что ваша вражда давно прописана в крови. Вы рождаетесь с ней, как с вашими глазами. Если Сенджу и Учиха, незнакомые между собой и не знающие фамилий друг друга, встречаются, они в лучшем случае расходятся в разные стороны, а в худшем начинают ссору. Так происходит чаще всего.
— Но?
— Но есть исключение: связь душ. Души, Таджима, это очень тонкая материя, даже я не знаю о них всего. И вот как раз этой связи плевать на память крови, на все статусы и традиции, и это очень серьезно. Дело не только в том, что в разлуке такие люди страдают, а еще и в том, что у них могут произойти разнообразные занятные изменения в мозгах… когда человеку больно, что он делает? Ищет лекарство. Поэтому давай представим… — женщина сложила печать концентрации, создавая между ними иллюзию: река, дети, он сам и Буцума Сенджу, стоящие друг напротив друга.