Очнулись все четверо уже в обычном лесу. В зимнем лесу — но, как ни странно, не чувствуя холода. Женщина сидела рядом, помешивая кашу в большом котелке, кипевшем сам собой, без огня. С мясом, — определил Тобирама, сглатывая слюну. Хоть он и не голодал в пещере, однако, есть ему хотелось часто, и вкусный запах мясной каши заставил живот заныть.
— Не надо, — внезапно сказала она, и Сенджу вздрогнул, вспоминая, что незнакомая куноичи может быть врагом. Мало ли, что она про отца сказала… да и с чакрой творится что-то странное, как будто она расходуется, но Тобирама ведь не творит никаких техник… — На меня не получится наложить гендзюцу. Тебе не хватит ни сил, ни опыта на это. И потом, я вам не враг — просто не было времени объяснять, что у нас сейчас происходит.
Рядом зашевелились: Изуна приподнялся и сел с обиженным выражением лица.
— Разбудите братьев, — как ни в чем не бывало, продолжала куноичи. — Пообедаем, и я расскажу вам новости и планы. Да, кстати, чакру с вас тянут согревающие печати — оказавшись в зимнем лесу из жаркой пустыни, вы рискуете заболеть, а на это сейчас нет времени.
Дождавшись, пока все четверо, изрядно растерянные, рассядутся вокруг котла, она заговорила снова, поведав, что раннего детства служила во внешней разведке клана, а заодно обучалась целительству, что приходится сестрой главе клана Учиха и женой главы клана Сенджу. А в мире идет большая война, причем воюют не их родные кланы, а большие страны при поддержке всех своих шиноби. Страна Огня с большим трудом отразила нападение, ее шиноби под давлением извне объединились, ибо иначе им грозило полное уничтожение по одиночке… и это уничтожение грозит им по-прежнему. Слишком много было потерь, слишком мало осталось сил… да и голод становится все сильнее. Некому ни выполнять заказы, ни даже делать их — ведь поля разорены, и что деньги, если нечего есть даже богатым?
— Склады в пещере! — воскликнул Хаширама. — Те свитки…
— Именно, — согласилась женщина. — Я захватила с собой несколько штук. Вы принесете их кланам — этого хватит, чтобы протянуть несколько дней, пока мы не уговорим их всех отправиться в Убежище — или хотя бы отправить туда слабых.
— Вы хотите…
— Того, о чем ты мечтал. Мира между кланами. Прочного мира — а этого не добиться ни речами… ни силой. Нужны выгода и страх… да, страх… — задумчиво проговорила женщина. Тобирама, завороженно слушавший тихий голос, моргнул, поежившись от ощущения странной нереальности — словно в гендзюцу. Но вокруг была реальность — как бы он ни проверял ее на истинность.
— А теперь нам надо сделать вот что, — встряхнувшись, заговорила женщина. — Вернувшись к своим, вы расскажете, как подружились, и как однажды, тренируясь вместе, обнаружили, что ваша чакра, взаимодействуя, открывает некий ход, который вы решили исследовать — я потом покажу вам, как правильно проводить слияние, открывая путь… попав в мир пустыни, вы обнаружили, что не можете вернуться, и все прошедшее время искали способ это сделать. От голодной смерти вас спасло убежище, в котором вы нашли символы обоих кланов. Наконец вы выбрались и теперь желаете помочь своим, но проникнуть в убежище в одиночку не можете — нужно обязательно взаимодействие с членом другого клана. И в том вы видите знак свыше для прекращения войны…
Гендзюцу постепенно растворялось. Дети оживлялись, становясь все более любопытными, она терпеливо отвечала, остатками чакры передавая им тень своего настроения — спокойного тихого счастья.
Тысяча лет ожидания подошла к концу.
Больше ничего не надо делать, все кончено. Прятки во временно-пространственных карманах, игра в сёги фишками-людьми, сохранение равновесия между сотнями мелких кланов, работа незримого хранителя для кланов, попавших в беду и рискующих быть уничтоженными, палка для ставших слишком сильными и наглыми, и вечное, упорное, неизменяемое вбивание в дурные горячие головы простого правила, которое должно стать рефлексом для шиноби и законом для — в будущем — единого народа.
Война — это не слава и подвиги. Не героизм отдельных личностей. Не столкновения полководцев перед войсками — когда побежденный и победитель уважительно кланяются друг другу и уходят решать чужие судьбы.
И конечно, война — это не подсчет обид, накопившихся за все время Эпохи Рикудо. Кто там кого прокатил с наследством, кто у кого увел невесту, кто кого ограбил или пришиб в случайной драке — война не должна быть способом мести.
Война — это зверь. Жадная пасть, которой сколько ни дай — все мало, и в конечном счете она пожирает всех — и тех, на кого ее натравили, и тех, кто спустил ее с цепи. Работа еще не закончена — закон еще не вошел в жизнь, как обычай приветствовать друг друга при встрече, не прописался в крови и костях… но теперь ей будет легче. Теперь она не должна работать с оглядкой через плечо…
…Даже странно, как легко далась победа.
Это случилось после боя с отрядом Земли, в котором она впервые за тысячу лет использовала высший шаринган. Полгода в селении Сенджу — и в постели с сильнейшим из лесного клана — достаточный срок, чтобы близость чакры определенного свойства запустила «традиционный» процесс преобразования. Ну а дальше требовалось лишь полыхнуть измененной чакрой поблизости от места, где юный Хьюга пару месяцев назад заметил «странное». И готово — тупая тварь почуяла и примчалась, и попыталась к ней подселиться, без указки хозяина не разобравшись, что цель изменилась. И угодила в печать, где ей предстояло «перевариваться» в агрессивной чакре до полного растворения.
К последнему бою она готовилась так же тщательно, как мастера церемоний готовятся к коронации дайме. Что, впрочем, было практически незаметно со стороны — в отличие от суеты, сопровождающей праздники высокородных. Вот когда пригодилась самурайская невозмутимость, которую пришлось долго воспитывать в себе. Просто на полдороге к лагерю беженцев выйти вперед отряда, разведывая путь — да и шагнуть из стылого зимнего леса в пустыню — на раскаленные камни, выжженные солнцем и техниками… так давно, что остаточный чакрофон рассеялся без следа. Никакой сенсор не почуял бы здесь следы старых боев — как будто от начала мира были безжизненны эти скалы.
Шагнуть — и сместить мир, выводя из временного потока, окончательно отрубая связь с недавно покинутым — одновременно дружелюбно улыбаясь вскочившему навстречу беловолосому мальчишке и накидывая на него гендзюцу. Верь мне, мальчик. Доверяй. Веди меня к своим братьям.
Гендзюцу…
Спите дети. Спите глубоко. Спите спокойно, спокойно, спокойно… глуше бейтесь, сердца, тише горите, очаги чакры под ними… тише, тише, ближе в сон, глубже… в смерть…
========== Часть 19 ==========
Он появился на пятой минуте, когда дети вплотную приблизились к черте, за которой их ждала бы смерть. Дух, в отсутствие зрителей не заботящийся выглядеть благопристойным старцем, изрядно напоминал того, кем и являлся — демона-пожирателя. Темно-серая блестящая кожа, серые волосы, белесые глаза, пасть, полная длинных игольчатых зубов — словно у хищной рыбы. Впрочем, эта тварь охотником не была — верней, когда-то может и была, но давно перестала, найдя себе неиссякаемый источник легкой добычи. Мощный, отожравшийся, но не тот, кого можно было назвать по-настоящему грозным врагом. Ее, скрытую пространственным искажением, он не почуял. Повертел головой сбоку на бок, как курица, разглядывающая зерно, озадаченно рассматривая тела детей, служивших ему якорем. Он не понимал, что произошло — у него были большие планы на этих детей. Ему надоело питаться энергией простых шиноби, он планировал вырастить тех, кто будет похож на него, и поглотить, пока они молоды и слабы. Это должно было вывести его на новый уровень, дать возможность извлекать легкую и вкусную жизненную энергию напрямую из мира, без утомительных усилий по очищению ее от ядовитой сенчакры, которую он никак не мог переварить и сделать своей. Он мог бы, как мать, вырастить Древо Чакры, но не хотел, опасаясь привлечь других, подобных ей. Да и слишком хлопотно это было — возня и присмотр за гигантским деревом. Сиди, к стволу прикован, следи, чтобы никто не повредил драгоценное растение, ухаживай, пока оно молодо, защищай от вредителей, плохой погоды, лесорубов, героев-искателей приключений, просто любопытных… а потом, когда появится плод, и вовсе ни на шаг не отходи — следи, как бы не сперли какие умники… невеселое дело!
Он нашел другой способ, простой, удобный, легкий. Совершенно случайно нашел: когда решил сделать себе детей, как это делали люди. Больше от скуки, и потому, что иметь детей было прилично для такого человека, которого он изображал. Он решил так: если родятся подобные ему, ничего не стоит убить их, пока малы и слабы. Если родятся люди… и бездна с ними, навредить не смогут, а пользу принести способны. Но родилось у него нечто странное — не люди, не демоны, с большой энергией внутри. Он не съел их сразу — решил посмотреть, что будет дальше, и поступил очень мудро! Не зря его прозвали Мудрецом.
Дети росли, и энергии в них становилось все больше, причем, вредной, ядовитой сен было так же мало, как и в обычных людях. И он придумывал план: если вырастить таких побольше, можно будет через пару столетий иметь отличную удобную кормушку! Не то, что возня с простыми людьми — покуда выжмешь из них каплю полезной жизненной силы, от гадкой сен все брюхо заболит!
И он начал действовать. Искал девушек, готовых зачать, приходил к ним и брал во сне, как демон из сказок, в которые верили люди. Правда, потом приходилось позаботиться, чтобы люди не прибили девчонок и «отродья демонов». Он объяснял людям, что такие дети, если о них позаботиться, в будущем станут их защитниками и помощниками. Даже учение сочинил — мирное, чтобы пришлось по вкусу крестьянству, да прочим низкородным. Не стоит, чтобы его будущая еда отращивала слишком большие зубы. Пусть мирно работают, копят энергию, и несут ему — прародителю и учителю.
Все шло отлично — как он и планировал. Детишки росли, копили силу, и всем он был доволен… покуда старший, скверный мальчишка, не выдумал какие-то «ниндзюцу». С виду мелочь — но он-то знал, как легко мелочи вырастают во что-то большое и опасное! Непокорность злила: к чему мальчишке это ниндзюцу? Ниншуу — вот чем он должен был заниматься, копя энергию для отца! Мало того, что сам куда-то не туда пошел, так еще и других за собой сманивает!
Впрочем, он быстро спохватился и решил, что надо делать. Рассорить мальчишек было несложно — а несколько хитростей, подсказанных младшему, должны были помочь легко победить старшего поганца, посрамить его выдумку с ниндзюцу и вернуть на правильный путь. Но тут все пошло не так — оказалось, что поганец времени не терял, развив свою выдумку до полноценного оружия! Да еще и последователей научил! Тогда Рикудо обозлился, и чуть было не сбросил маску, чтобы убить старшего, нежданно оказавшегося таким сильным. Но вовремя почувствовал, как прямо к нему устремляется энергия гибнущих на поле боя ходячих источников чакры — оказалось, что его дети на пике усилий тела и духа с легкостью сосредотачивали в себе огромные комки силы, и выплескивая их из себя, отправляли существенную часть энергии прямо на тонкий план духа — туда, где он по-настоящему обитал, и куда последователям ниншуу приходилось долго и упорно пробиваться, достигая «единства с миром».
Так была решена судьба ниншуу. Конечно, он не мог просто сказать последователям: я передумал, теперь мы осваиваем ниндзюцу. Но он знал, как действовать из тени, исподволь подталкивая людей к нужным решениям.
Особенно, когда ему пришла пора «умереть».
«Духовное наследие Рикудо» — забавная шутка. Младшего сына он всегда знал своим духовным наследником — но ни он, и непокорный старший не думали, что Рикудо назовет Ашуру, младшего сына, наследником и всех своих владений, выделив старшему «младшую долю» — комнату в главном доме, меру риса, небольшой земельный надел с малой деревушкой — с правом владеть и собирать дань, но без права судить и распоряжаться наследством…
По местным обычаям это было даже не отречение — это было неуважение, признание наследника неразумным малым ребенком. Неудивительно, что Индра взвился на дыбы — и полыхнуло…
А он, с удобством устроившись в тонком плане духа, поглощал щедро отправляемую ему энергию и посмеивался, наблюдая, как бьются насмерть его глупые детки — игрушки и кормушки, так много мнящие о себе… а его творение по прозвищу «зецу», действовало в мире, было его руками, подливавшими масло в огонь, его ушами и глазами…
Но со временем ему стало скучно, и захотелось большего. И он решил попробовать вырастить особенных детей, с особыми свойствами чакры, чья жизненная энергия будет очень большой и похожей на его собственную. В свое время поглощение энергии брата и матери дало ему много сил и сделало большим, чем он был раньше. И он занялся выведением нужных качеств, так, как выводят породистых собак или лошадей…
Так длилось долгое время… пока внезапно он не почувствовал невероятно огромный выплеск энергии — что ж, такое бывало во время больших войн. Энергию стоило побыстрее собрать и сожрать — пока не рассеялась, ибо после больших войн всегда наступал период отдыха — «голодное время». Следовало накопить энергии на будущее…
А потом… внезапно связь тонкого плана с миром материальным… словно бы оборвалась. Он поспешно проглотил последние комки энергии, прислушался, пытаясь понять, что случилось, что разладилось в тщательно настроенном механизме мироздания. И с неприятным удивлением, почти испугом, понял, что не ощущает свои порождения! И даже те четверо, которых он решил использовать для воссоздания себе подобного, почти совсем не чувствуются… они, кажется… умирают?
И он испугался. Нет, даже не то — он почти запаниковал. Он слишком привык, что все идет без потрясений, не меняясь, спокойно, как воды равнинной реки. Что все упорядочено и легко. Что случилось?
Он кинулся вниз — в материальное, поспешно, не дожидаясь зецу, только наскоро прощупав мир на присутствие себе подобных — единственных, кто мог ему угрожать. В мире не было таких, как он, в мире… вообще ничего не было… только четыре тела, мертвых тела, его драгоценные кормушки! И… и гадкая, мерзкая, ядовитая сен вокруг! Только сен, ничего больше, йяяяааааа!
В комфорте и сытости своего обиталища он давно забыл, что такое неуют и неудобство материи, пропитанной сенчакрой — пусть в ничтожно малой доле, но все же… а здесь она наполняла и воздух, и землю, прибила к земле, заставила захрипеть, задыхаясь. Он поспешно сделал свое тело еще более материальным, воплощаясь в полной мере, стягивая в себя всю силу и весь тонкий план — сейчас надо защититься от сен, проникающей, отравляющей… а он давно забыл, как это делать, как манипулировать ей, как отделять, и очищать, и использовать. Сейчас ему нужно тело, как защита и инструмент…
А потом на него напали.
Наверное, со стороны это напоминало попытку задушить намыленную змею. И здесь куда больше подошла бы выносливость и сила ее мужа, если бы Сенджу имел ее знания, опыт и талант. Даже Хьюга тут подошел бы больше со своей способностью пробивать тенкецу и манипулировать внутренней чакрой.
Но у нее была только ее сила — поэтому она воссоздала «Обратный барьер», и принялась давить, стягивая его настолько туго, насколько это было возможно. Физические свойства чакры, проявленной в материи, изменяются не так, как свойства обычных веществ — тело в барьере сперва стало жидким, растекаясь слизью, пытаясь найти лазейку в ловушке, а после превратилось в белый пар, из которого начали выкристаллизовываться структуры, похожие на кораллы. Белые мертвые кораллы…
«Обратный барьер», как из названия ясно, запирал нечто внутри себя. Он имел тысячи разновидностей — начиная от древних печатей удержания демонов и заканчивая современными разработками, удерживающими реакции ядерного взрыва. Этот барьер она конструировала очень давно, пытаясь учесть все, что только можно — каждое свойство отбирало чакрон в треть секунды, и даже с ее громадным резервом стоило поторопиться — нельзя было допускать и шанса на утечку. Завершенный барьер мог удержать абсолютно все — в течении трех минут и пятидесяти трех секунд.
Значит, надо было уложиться в это время… раздавить попавшее в барьер, стянув его настолько туго, что запертое в нем обратится в сверхтяжелый чакроэлемент… либо дестабилизировать внутренний процесс введением некоего активного элемента… например, такого, как энергия Сен, крайне токсичная даже для существ, умеющих фильтровать ее и имеющих достаточное количество резерва для нейтрализации вредных последствий…