Ад начинался на двадцать восьмой день ― начало четвертой недели и до самого конца шестой. Начинали отниматься ноги, и встать с кровати казалось невозможным, а без воды Талия буквально иссыхала. Теперь ― уже в прямом смысле. Кожа начинала шелушиться, кое-где прорезались чешуйки, и это было пиздецки больно. Ног иногда Талия могла просто не чувствовать, и провести целый день, прикованная к кровати ― когда об этом узнал Роман, стало намного легче. Начинали прорезаться жабры на шее и это было еще больнее, чем чешуя. Талия кричала от этой боли, потому что создавалось стойкое ощущение, что ее режут.
В эти же недели глаза начинали покрываться какой-то пленкой, которая мешала хорошо видеть. В воде она была полезна, но сейчас ужасно мешала, глаза жгло, и Талия ― если бы не Роман ― точно бы их себе выцарапала. Болезненно прорастали перепонки между пальцами и прорезь клыков. Раздражали солнечные лучи. И на общей картине терялось то, как отпадают ногти, уступая место длинным когтям.
Ужас заканчивался только на сорок второй день ― Талия просыпалась обычным человеком. Все ужасы прошедших недель не имели отражения, разве что ходить было немного тяжело. Пленка на глазах оседала, позволяя прекрасно видеть в темноте и под водой. И вроде, все прекрасно, но теперь хотелось не просто соленой воды ― хотелось крови. Улучшенный слух слышал, как она бурлит в венах, причем именно так ― как звук воды, водопада, или источника, Талия слышала циркулирующую кровать. Клыки пытались прорезаться вновь, но девушка упорно не поддавалась своим инстинктам.
Хотя не отрицала, что была монстром.
В ночь на последний ― пятидесятый день ― Талия оказывалась в любом водоеме. Однажды она решила попробовать с бассейном ― ее застал охранник, и она убила его до того, как Роман успел найти свою девушку. На следующий день она узнала страшный приговор Прайса.
Когда Талия ныряла в воду, больно становилась сразу и везде ― она кричала под водой, видела все вокруг окрашенным в красный, потому что возвращалось все, что она испытала на пятой и шестой недели. И даже ― хуже. Ноги словно срастались вместе, а прорастающая чешуя была похожа на вонзающиеся насквозь иглы. Талия просто опускалась на самое дно от болевого шока, и всплывала, когда переставала чувствовать себя фаршем, прогонным через мясорубку.
Как правило, на следующее утро Талия просыпалась уже на берегу, ноги ее были в крови и порезах. Холодно не бывало никогда. Для того, чтобы прийти в себя нужно было еще около двух дней.
В начале последней недели Талия могла контролировать жажду крови. Сейчас же она смотрела на шею Давида тяжело дыша, приоткрыв рот. Зрачки ее расширились, а зубы болели ― резались клыки. Впрочем, Эрденко воспринял это по-своему.
Скоро ублюдок будет мертв.
А ей хочется больше. Она вся в предвкушении, замечает, как он наблюдает за ней. И отвечает, смотря ему в глаза, все также приторно улыбаясь. Наконец-то.
― Мне кажется, ты чертовски возбуждена, ― заискивающе произнёс он. В нем было около двух бутылок коньяка ― ублюдок быстро пьянел. ― Что, твой молокосос тебя не удовлетворяет?
Талия не отвечает. Она слегка склоняет голову, смотря мутными глазами на его шею. Она знает, что где-то близко находится Роман, который сейчас появиться и разорвет его горло. Потом она должна закричать и побежать от него, «найти» дом Руманчека и рассказать историю о волке, повторить все это полиции, поплакаться на плече проехавшегося Романа, рассказать о смерти брата Фергусу, и ночью заняться жарким сексом с Годфри в машине.
Талия это знает. Талия должна сделать именно это, и ничего более.
Но когда Давид тянет к ней руки и сжимает ее бедра, талия теряет контроль. Она хватает его за плечи и опрокидывает на землю, сжимая руки, и если поначалу Давид посчитал это порывом страсти, то увидев длинные клыки и белые мутные глаза он ужаснулся. Правда, это было последнее, о чем он успел подумать.
Слишком поздно он замечает в ее глазах смертельную бездну, в которой потонуло много. И его заберут. И он тоже утонет.
Достаточно одного удара когтями, одного укуса ― и все закончится. Отдавая свой разум во власть жестокого и бессердечного дитя океана, Талия думала: зачем надо было терпеть, зачем подчиняться, позволять топтать достоинство и честь, если можно было так легко вернуться домой? Вот она жилка, бьется, совсем беззащитная, и он — уверенный в полной безнаказанности, захлебнется собственной кровью, не успев даже понять, что произошло. Жалкая смерть для жалкого человечка — что может быть правильнее
― Талия, стой! ― кричит Роман, когда девушка уже вгрызается в заветную жилку. Давид кричит от боли прямой ей на ухо, давит на плечи, стараясь оттолкнуть, но дитя океана оказывается сильнее. Она причмокивает, облизывается, сжимая руками плечи мужчины.
Роман и Питер оказываются рядом очень быстро и вдвоем пытаются оторвать русалку от ее добычи. Талия визжит не своим голосом, и впивается длинными когтями в руку Питера. Руманчек отшатывается, но Роман оказывается сильнее ― он перехватывает руки таким образом, чтобы Талия не могла поцарапать его. Она шипит, вырывается, но Роман прижимает ее к себе, держа за руку.
― Убей его! ― говорит он Питеру. ― Она не питается падалью.
Руманчек быстро перерезает глотку Давиду, и даже не колеблется. Но на Талию это произвело совершенно другой эффект ― она то ли зарычала, то ли завопила, и смогла вырваться из стальной хватки Романа. В глаза упыря мелькнула растерянность: он должен был остановить Талию, но не мог навредить ей. А русалка тем временем изобрела своей новой жертвой Питера, который оказалось в точно такой же ситуации.
Талия опрокидывает его, целясь зубами в сонную артерию, но Роман перехватывает ее за Талию и прикладывает о близлежащие дерево. Талия не теряется ― она быстро опирается ногами о ствол, перебирая ими так, словно бежит по земле, и делает переворот, оказываясь за спиной у Романа, которому пришлось ее опустить. Упырь разворачивается, и Талия с размаху проводит когтями по его плечу ― целилась в лицо, но Роман смог увернуться, поэтому в большей степени пострадало пальто, чем он сам.
Талия теряет к нему интерес, возвращаясь к Питеру. Кровь упыря не вкусная, а от оборотня тянет чем-то древесным и его хочется попробовать. Талия двигается стремительно и быстро, ловко, как гимнастка, но Питер ничуть не слабее нее. Он замахивается, чтобы ударить ее в висок, но Талия перехватывает его руку. В ее глазах он видит самые глубины океана, а потом слышит тревожную и грустную песнь русалки. И это заставляет его застыть, замереть, перестать сопротивляться. Теперь ему понятно, почему Роман называл ее сиреной.
Талия, продолжая издавать чистый и высокий звук, выворачивает руку Питера, заставляя опуститься на колени. Она уже была нагнула голову, чтобы впиться в шею Руманчека, как всади ее обхватывает Роман и прежде, чем она успеет атаковать, он сам ее кусает.
Питер приходит в себя. Талия замирает.
Роман представляет, как вода струится по телу девушки. Крупные капли ударяются о бледную кожу. Дразнят и ласкают, приносят тепло, касаются везде. Стеснения нет, полная вседозволенность.
Точь-в-точь как сейчас по ней течет ее кровь.
У девчонки осталось множество синяков. Он был не особо деликатен. Но такова уж его природа.
Ей повезло.
Роман обхватывает ее за талию одной рукой, а свободной заставляет откинуть голову ему на плечо, и кусает еще глубже. Кровь Талии холодная, как донорская из пакетика, у нее вкус моря. Она впивается в его руку ― которая обхватывает ее талию ― длинными когтями, но Роман не реагирует, и постепенно хватка ее ослабляется.
Питер видит, как взгляд Талии приобретает осмысленность, как они вновь становится тепло-карими, а ногти и зубы возвращаются в свое обычное состояние. Он видит, как искажается от боли ее лицо, а глаза начинают слезиться.
― Роман, ― зовет он, поднимаясь. ― Она очнулась. Хватит уже.
Роман отстраняется медленно, стараясь не причинить лишней боли, облизывает рану языком. Талия не поворачивает головы, да и вообще как-то странно замерла.
― Талия? ― зовет Годфри, слегка встряхивая девушку. Дыхание у нее слабое, она побледнела, и находилась в вертикальном положении только благодаря рукам упыря. ― О, нет, Талия?
Роман опускается на землю, и Талия покорно опускается вместе с ним. Он перехватывает ее. Руманчек подползает к ним.
― Она жива, но без сознания, сильно ослаблена, ― быстро констатирует он, замечая, как друг бледнеет. ― Роман, черт возьми, соберись! Нам надо что-то придумывать.
Роман, признаться честно, в небольшой панике. Потому что вот Талия ― с его укусом на своей шеи и, она, блять, умирает. Вот в чем вся проблема. Талии плевать на то, что она может пострадать. Но что будет чувствовать Роман, если она пострадает от его руки?
Питер вызывает копов, потом звони Прайсу и коротко обрисовывает ситуацию с Талией. Роман продолжает сидеть на земле, укачивая ее, как маленького ребенка.
― Я опустошён, ― шепчет он. ― И если ты умрешь, я буквально сойду с ума.
Становится слишком опасно. Призраки прошлого терзают разум. Мрачные тени таятся везде. Затравленный зверь способен на всё. Обезумевшее животное не лучший спутник по жизни.
Иногда женщина уходит. Не потому что разлюбила, а чтобы понять, что любима. Чтобы вдохновить мужчину на свершения. Чтобы он осознал, насколько она необходима ему. Но женщина никогда не уйдёт без повода, так делают только взбалмошные особы. И если Вы получили приставку “экс”, то где-то не додарили любви, поскупились на тепло, какой-то крик души её остался Вами не понят или не услышан. А что скорее всего (и это самое главное) Вы не дали ей ощущение, что она единственная и неповторимая! Никогда женщина не захочет покинуть того, кто уверит её в этом. Конечно в том случае, если она любит. И вот тут начинается самое интересное… Потому что любящая женщина способна простить многое, очень многое, чтобы она не говорила в тот момент, когда уходила. Это испытание, экзамен, называйте, как хотите.
========== Кот принимает сложное решение. Все вспоминают, что Мышка Дитя Океана. Волк становится свидетелем взрыва. ==========
И если она действительно Вам нужна, Вы обязаны его пройти. Поскольку женщины не возвращаются туда, где их не ценят и не бояться потерять, как бы сильно они не любили. Прогонит двадцать раз, придите двадцать первый. Не примет цветы, напишите что-нибудь под окнами её дома. Откажет во встрече, подговорите подругу Вашей “беглянки” вытащить её на променад и ошеломите своим появлением. Сделайте что-то такое, чтобы она просто не смогла не простить Вас. Но если Вы не будете делать ничего, она лишь убедится в правильности принятого решения. Пожертвуйте своими привычками и принципами, которые причиняют ей боль. Разве они могут быть важнее любимого человека? Там, где есть гордыня, нет любви. А если любовь есть, не потеряйте её. Любви достоин тот, кто не сдаётся. И как можно чаще дарите своей женщине ощущение, что она желанная, единственная и самая неповторимая! Всю жизнь. Лучше каждый день. А кто сказал, что любить это просто?…
Талия лежала, обмотанная каким-то трубками. На аппаратах отражался пульс и сердцебиение ― стабильно, как у спящего человека. Но что-то в ней выдавало коматозного ― слишком бледная кожа, синяки под глазами.
Роман стоял ни живой, ни мертвый, и это была далеко не метафора. Он смотрел на Талию сквозь стекло, не решаясь войти в палату. Он смотрел в одну точку, на бледное лицо Лавр-Янссен, обрамлённое темными волосами и просто думал о том, что она здесь из-за него. Что это он виноват в том, что Талия едва не умерла, а возможно ― умирает.
― Почему она не приходит в себя? ― спрашивает Питер Прайса. ― Она потеряла не так уж и много крови.
После произошедшего Руманчику пришлось соображать быстро. Ситуация изменилась только немного ― они с Романом искали Талию, услышали крики, прибежали, и нашли два тела. Одно ― Давида, которого убили волки, а Талия смогла выжить, потому что Роман и Питер спугнули зверя. Все было спутанно, даже едва ли правдоподобно, но полиция не стала докапываться ― то, как Талия вырвала глотку Давиду было похоже на убийство волком.
Роман был в каком-то ступоре, но не мог реагировать на происходящее здраво. Руманчек не был уверен, что тот их даже слушает.
― У нее в организме борются сейчас два гена ― преподнесённый и врожденный, ― объяснил Йоханн. ― Ее собственный ген syreni пытается вытеснить из организма яд Романа, поэтому все жизненные функции замедлены.
Питер кивнул. Этот Прайс ― глава мега-продвинутой больнички Белая башня, принадлежащей Годфри и буквально Дарвин нашего времени ― не вызывал у Питера доверия. Он ― Йоханн ― ко всем относился с интересом, который присущ скорее ученому, наблюдающему за лабораторными мышами. У Руманчека он стойко соотносился с образом этого доктора в окровавленных перчатках.
― Но она очнется, верно? ― спросил Питер.
― Это более вероятно, чем то, что она умрет, ― сказал Прайс. Роман вздрогнул. Питер нахмурился. Йоханн тяжело вздохнул. ― Тебе известно такое понятие, как гемофилия?
― Да, плохая свёртываемость крови, ― ответил Питер.
― Весьма упрощенное понятия, но да.
― Женщины ею не болеют, ― внезапно подал голос Роман. ― Они ― переносчики, но заболеванию подвержены только мужчины.
Йоханн кивнул.
― Верно. Представьте, ген syreni в Талии ― эта самая гемофилия. А яд Романа ― какое-то экспериментальное лекарство. Чтобы оно подействовало, пришлось замедлить ее жизненные процессы. И мы получаем то, что имеем сейчас, ― Йоханн повернулся и указал рукой на Талию. ― Мы имеем три пути развития: либо лекарство поможет Талии, и она перестанет быть переносчиком; либо врожденный ген победит; либо лекарство и ген взаимоуничтожатся.
― Переведи на нашу ситуацию, ― жестко приказал Роман. Йоханн ухмыльнулся.
― Либо твой яд отступит перед врождённым геном, и она останется русалкой; либо твой яд победит ген, и Талия станет упырем; либо ген и яд уничтожат друг друга, и она станет человеком. Простым человеком. Как я и говорил, вероятность смерти очень мала. Вопрос скорее стоит не очнется ли она, а кем она очнется.
Питер и Роману после сказанных слов стало действительно легче. Годфри уже представлял, как будет долго извиняться перед девушкой, хотя она быстро его простит. Роман не собирался отказываться от Талии из-за этого ― он не был вампиром из сопливых романов, которые бросают девушек из-за того, что рядом с ними им грозит опасность. Роман знал, как Талия любит опасность, риск, да и практика питья крови у них уже была ― просто сейчас ему было необходимо уберечь Талию от ошибки.
― Все равно не понимаю, ― пробормотал Питер. ― Зачем понадобилось отрывать Талию от тела? Если дело в жажде, то…
Роман глянул на него, но тут же отвернулся. Объяснять пришлось Прайсу, хотя было очевидно, что ему не нравится роль сверхъестественной википедии.
― В отличие от жажды Романа, голод Талии ― временный. Он обостряется в определённый период ее изменения, но если Роман смог привыкнуть, то у Талии этот процесс, едва ли контролируемый. Но если она будет его удовлетворять, то ее тело будет… видоизменяться.
― Она может навсегда остаться русалкой?
― Если будет чересчур много питаться, то да.
Питер нахмурился и глянул на девушка по ту сторону стекла. Ему не верилось, что простой голод может стать причиной полного ее превращения монстра.
― Ее разум будет затуманен жаждой кровью, ― продолжал Прайс. ― И как животные изменялись для выживания, так и ее тело измениться под стать хищнику. Она потеряет человеческий разум, станет вечно голодным существом. И одни шанс из тысячи, что я смогу вернуть ее в привычное состояние. Большая вероятность, что я своими попытками окончательно переварю ей мозг.
Каждое слово бьет без промаха ― в самое сердце Романа. Он морщится, словно от боли. Но даже превращение в упыря будет лучше, чем-то, что он может потерять ее навсегда. И ведь не отпустит ― будет держать в каком-нибудь аквариуму, пытаясь вернуть ей разум.
― И если она станет упырем, будет лучше? ― спросил Питер.