Роману претит сама мысль о том, что к Талии прикасался кто-то другой. Он чувствует небольшое удовлетворение от такого показательного представления, но уже через секунд тридцать больше увлекается телом в его руках, чем наблюдающим ублюдком. Талия обнимает за шею, привставая на носочки, и вжимаясь в него сильнее. Тело напрягалось, а в голове вырисовывались развратные картинки, как он нагибает ее на кухонный стол и прижимается сзади, как она стоит на четвереньках подле него, как он нависает над ней ― и все что они могли бы еще сделать, отдаваясь яростной пульсацией чуть ниже живота.
Талия отстраняется и смеется.
― Спокойно, мистер Годфри, ― шепчет она, тяжело дыша. ― Нам с вами еще в школу ехать.
― К черту школу, ― шепчет упырь, пытаясь прикоснуться к ее губам снова, но Талия поворачивает голову, и губы Романа натыкаются на ее щеку. Впрочем, Годфри тут же находит новое «место» для поцелуев ― обнаженную шею. Покрывая ее поцелуями, он скосил в глаза в сторону окон. Давида уже не было. ― Я завезу тебя в самый заброшенный уголок леса, где поимею тебя на заднем сиденье, на переднем, на капоте и багажнике. Клянусь, я это сделаю.
Талия коротко рассмеялась. Она не знала, шутит Роман или нет.
☩ ☨ ☦ ✙ ✚ ✛ ✜ ✝ ✞ ✠ † ┿
― Тал, ― приветственно произносит Питер, криво усмехаясь, когда Талия и Роман появляются в школе. Лавр-Янссен улыбается и обнимает оборотня. Питер обнимает ее, оставляя руки на лопатке и смотрит на Романа. Тот спокоен, и, судя по всему, к Питеру ее ревновать не будет. Но Руманчек не может удержаться от едкого комментарий, сказанного как бы лично Талии, но с точным осознанием того, Годфри его услышит:
― Знаешь, мне кажется, он засек время, сколько мы будем обниматься.
Талия смеется и отстраняется. Роман тут же обнимает ее за плечи и показательно смотрит на часы.
― Вы обнимались дольше на пять секунд, ― цедит Роман. ― И именно столько пальцев я тебе сломаю.
Питер и Талия смеются, Роман улыбается. Руманчек косится на друзей и неуверенно спрашивает:
― То есть, все нормально?
― Ну, есть одно предложение по небольшому убийству, ― сказала Талия. Питер вопросительно изогнул бровь. ― Но в целом да, все нормально.
После урок троица сидела в небольшом кафе, где была одна шумная компашка, и несколько взрослых, которые что-то печатали в своих компьютеров. Было достаточно многолюдно, чтобы говорить о планируемом убийстве, но все было заняты своими делами, чтобы их подслушать.
― Все упирается в день Святой Троицы? ― уточнил Питер. ― Нам надо прикончить этого мужика до него?
― Да, желательно бы, ― кивнула Талия. ― Иначе у меня появиться определённое желание впиться ему в глотку, а тогда это будет мало похоже на убийство животного, а мы хотим подстроиться все так. Да и после крови я становлюсь неуправляемой.
― Впиться ему в глотку? ― переспросил Питер. ― Ты что, тоже типа упырь?
― Нет, ― вмешался Роман, ― Она у нас мифологическое человекоподобное существо или дух, обитаемой в водоемах.
― То есть русалка, ― обобщил Питер. Талия фыркнула, Роман рассмеялся.
― Да, если говорить вашим примитивным языком, то русалка, ― бурчит Лавр-Янссен. Роман тепло ухмыляется и обнимает девушку за плечи, слегка поглаживая плечо пальцами.
Талия тут же расслабляется, Питер с каким-то удивлением наблюдает за данным жестом, но комментировать не берется.
― Ладно, но может мы вернёмся к обсуждению того, как убьем ублюдка, ― спокойно произносит Талия. Питер не удивляется тому, насколько спокойна девушка ― пожалуй, именно так должна вести себя девушка такого как Годфри.
― Ну, вы предлагаете мне загрызть его, верно? ― спросил Руманчек. Талия усмехается. Новость о том, что Питер ― оборотень ее не удивляет. Благодаря впечатлительной четырнадцатилетней школьнице Кристине-пишу-роман-и-горжусь-этим-Вендалл об этом, казалось, знают все.
― Не совсем, ― поправляет Талия. ― — Я отведу его в какое-нибудь тихое место, где нас будете ждать вы с Романом. Хорошенько напою его, после чего Роман убьет его, словно на него напало дикое животное. Я закричу, побегу, «случайно» наткнусь на твой цыганский фургон. Вы с мамой успокоите меня, вызовете копов, а потом я, плачущую и вся в истерики, испуганная до дрожи, расскажу, как на меня и ублюдка напал волк. Потом приедет Роман, я кинусь ему на шею, и он «загипнотизирует» всех. И ― вуаля!
Роман покосился на Тали с легким прищуром, потом посмотрел на Питера. Руманчек усмехнулся:
― И долго ты этот план придумывала?
― Буквально пятнадцать секунд назад, ― беззаботно ответила Лавр-Янссен. ― Я быстро соображаю.
― В целом, план хороший, ― подвел итог Роман. ― Конечно, мне не нравится та часть, где ты его заманиваешь куда-то, но поскольку спустя считанные минуты я его убиваю, потерплю.
Талия улыбается и целует Годфри в щеку. Питер бы съязвил, что Роман выглядит как довольный кот, объевшийся сметаны, но картина выглядит слишком милой. Ну, или выглядела бы, не знай Руманчек, что Роман ― упырь, а Талия ― русалка. Хотя, нет ― все равно мило.
Роману нравится, какой уязвимой может быть Талия рядом с ним. Какой бы стервой она не была для остальных, для него она хрупкая фарфоровая кукла.
― И только один вопрос, ― говорит оборотень. ― Почему ты раньше его не убила.
Талия усмехается.
― Умей смертельно ненавидеть, тогда научишься любить. Сергей Есенин. Не читал?
― Нет.
― Да ладно, ― фыркнула Талия. Питер заметил, как одна ее рука ― тонкие пальцы были украшены кольцами ― легли на ногу Романа, возможно, неосознанно. Руманчек понятия не имел, почему стал замечать такие вещи. ― Ты же просто сошедший с есенинских страниц уличный хулиган с невинной улыбкой… а еще молодой цыган, рыцарь в сияющих доспехах и оборотень.
Троица весело рассмеялась.
― И да, Тал, ― говорит Роман. ― Сирена. Если тебе не нравится русалка, то можем называть тебя сиреной.
― Я забью тебя так в телефоне, ― обещает Питер.
Роман каждому слову внимает, отработанные годами приемы, жесты, сросшиеся с характером его любимой сирены, ловит, представляет ее озаренное яростью лицо, красивые черты, изрисованные удовольствием давно желанного убийства, и прилипающие к рукам пятна. Продуманная до каждой мелочи, на знании человеческой натуры основанная, с доведенными до идеальности реакциями Талия слишком мелочна и холодна, чтобы убивать бездумно.
Роман завуалированными фразами разговаривать не может, в нем эмоции страшные наружу рвутся, они за гранью, за человечностью и за личностью, они принадлежат зверю, Годфри изнутри сгорает и ненавистью собственной запястья выжигает. Талия наблюдает, обещает сделать все возможное и обнимает крепко-крепко, словно стараясь вытащить с дна, в котором он оказался. Прошло столько времени ― ей предстоит большая работа.
— Талия, что тебе нравится в убийстве?
— Убийство — забытое искусство, оно может быть осторожным, детальным, говорящим или хаотичным, лишенным всякого смысла.
========== У Мыши, Кота и Волка кое-что идет не по плану ==========
Давид окинул Талию задумчивым и недоверчивым взглядом. Девушка улыбается, так, как умеет только она. В другое время она держала себя в руках, стараясь не контактировать с младшим Эрденко. Возможно, уверенности ей добавляли Питер и Роман, которые ждали ее на улице.
― Значит, пикник, ― протянул мужчина. Талия кивнула.
― Мне казалось, секс на природе должен тебе понравиться.
Где-то в кустах дергается взбешенной ситуацией Роман, но Руманчек его удерживает. У него самого, после рассказанного Талией, Давид вызывает только желание убивать.
Эрденко щурится.
― А как же твой дружок-молокосос?
Талия пожимает плечами.
― Я подумала о том, что мы можем договориться, ― говорит она, стараясь звучать убедительно. Для этого приходится добавить в голос немного «колокольчиков» ― сирена может заставить любого мужчину делать то, что она хочет. Верить в то, что она хочет. ― Ты перестаешь меня насиловать, а я продолжая распоряжаться делами твоего брата. И ты ничего, ― Талия делает упор на этом. ― Не рассказываешь Роману.
― Ты перестанешь с ним встречаться, ― с нескрываемой ревностью произносит Давид. Талия щурит глаза. Из самых их глубин на Эрденко смотрят морские чудовища. И им ― не Талии, а именно им ― он уступает. ― Последняя встреча. Сегодня. Завтра идем на этот твой пикник и возвращаемся в город ― меня тошнит от этого мерзкого городка. Ты все поняла?
Талии действительно смешно от того, что Давид считает, будто владеет ситуацией. Он мог сколько угодно думать, что Талия Янссен-Лавр меркантильная сучка, готовая раздвигать ноги ради денег. В последствии, именно это мнение его и погубит. Талия невольно присматривается к его шеи, представляя, как Роман будет рвать его на части. За то, что ублюдок делал с ней, зная, что она не может дать отпор.
― Договорились, ― произносит она. ― Сегодня я ночую у Романа.
Давид смотрит с какой-то яростью, но в глазах Талии все те же морские чудовища, которым простой человек уступает. Мужчина обреченно кивает. Талия берет рюкзак с вещами и выходит, даже не посмотрев на Романа и Питера, которые притаились в кустах под окнами. Годфри тихо, неразборчиво выругался и выполз из кустов, буквально на четвереньках. Свет на кухне погас, и чуткий слух упыря уловил, как ублюдок стал подниматься на вверх. Роман выпрямился и поспешил догнать Талию, которая остановилась за поворотом.
Питер вынырнул из «засады» через пару минут после Романа, но направился в другую сторону ― Тал и Годфри надо было побыть одним. Лавр-Янссен ему нравилась, даже очень. Она была милой, веселой, очень остроумной, но, как и у него, и у Романа, под фасадом обычности была тонкая, сломленная натура. Монстр, как и они сами. Наверное, именно по этой причине Питер согласился учувствовать в этой затеи ― он не хотел, чтобы с его подругой обращались подобным образом.
Питер Руманчек закуривает.
Роман приближаете к Талии, и они идут вместе по дороге. Девушка засунула руки в карманы, думав о чем-то своем, не говоря Роману ничего. Годфри косится на Талию, после чего оказывается немного ближе к ней, обнимая за талию. Тал усмехается и обвивает рукой торс парня.
― Предвкушаешь? ― спрашивает она. Роман усмехается.
― Как вырву глотку этому ублюдку, который насиловал тебя почти год? ― парень зло скрипит зубами, усмехаясь. ― Конечно.
Талия улыбается. Она не думает о том, что будет с Фергусом после смерти брата ― она за себя боится больше, хотя очевидно, что Годфри не позволит, чтобы с ней что-то случилось. Снова.
Что такое любовь монстра? Это чувство глубокой, самоотверженной, сердечной привязанности. До определенного момента, ни Роман, ни Талия не подозревали, что представляет собой это чувство. Пока не встретили друг друга, монстра, что полюбил другого, бескорыстно и самопожертвенно. Полюбили обе стороны. Темную и светлую. Готовые защищать и оберегать свое от любых недугов и внешних угроз. Ради одной цели. Просто быть рядом.
Талия устало наклоняется голову на плечо Романа, замедляя шаг.
― Мы можем вернуться в гостиницу, ― мягко говорит упырь. Талия кивает.
― Ненавижу неделю, предшествующую празднику, ― сообщает Талия, говоря о грядущем Дне Святой Троицы. ― - Такая слабость во всем теле, хочется то ли спать, толи есть.
Роман обеспокоенно посмотрел на девушку. На шее у нее стали появляться тонкие полоски.
― Ты же помнишь, что не должна….
― Помню, помню. Не бойся, я не сорвусь, ― обещает Талия. Она смотрит на улицы с каким-то отстраненным интересом, словно с каждым шагом вспоминает старое время. Они с Романом довольно часто так гуляли ― ей вход в дом Годфри был заказан. Помнит, как она убегала от него под дождем, а он ―догонял. Помнит, как он разорвал буквально на куски парня, который ударил ее по заднице. Помнит, как впервые услышала о страшном диагнозе от Прайса, о том, что будет, если она сорвется…
― Мы все сделаем быстро, и ты будешь свободна, ― внезапно добавляет Роман. Талия поднимает на него глаза.
― Ты говоришь это себе или мне? ― уточняет она.
― Нам обоим.
Талия ухмыляется.
― Несмотря на то, что мы делали… Знаю, у нас плохо получалось, но мы действительно любили, Роман.
— И эта любовь причинила нам слишком много боли. Все переменилось. Мы переменились…полагаешь, мы снова сможешь стать семьей? Простить друг друга? Стать прежними?
— Да, я в это верю. В конце концов, иначе меня бы здесь не было. Как и тебя.
Роман улыбается. Талия смотрит на него, и в темных глазах мелькает что-то новое, словно она впервые видит его улыбка.
― В тебе что-то изменилось, Роман.
― Что именно?
– Не знаю… Взгляд. Я помню тебя раздраженным, гневным. А сейчас ты сидишь передо мной такой спокойный и равнодушный, и мне становится ещё страшнее. Раньше я хотя бы могла представить, чего ожидать от тебя, а сейчас… ты стал другим. Ты словно с того света явился…
– Отчасти так и есть, ― Роман убрал руку и повернулся к Талии лицом. ― Я хочу начать новую жизнь, но без тебя в этом нет смысла. Уедем вместе. Когда все это закончится.
– Куда, Роман?
Роман широко расставил руки и улыбнулся.
― Куда? Да, куда угодно. Начиная с Хум в Хорватии и заканчивая Чунцин в Китае. Перед нами открыт весь мир, и у нас чертовски много времени, чтобы посмотреть его.
Талия улыбается и смеется. Он сверлит её взглядом, прожигая кожу. Он громко дышит, привлекал её внимание.
Талия будто кукла, её фарфорово-белая кожа, розоватые губы и большие черными глазами, обладающие пронзительным взглядом, что ей никогда нельзя соврать — так манило Романа, что он не мог видеть её более ни с кем.
Роман будто кукловод, он знал, где и когда будет Талия, что она предпочитает в одежде или пище, и что она никогда не ослушается его.
Кукла попала к кукловоду, что полюбил её, но возможна ли эта любовь, если у неё тысяча препятствий?
Годфри быстро оттесняет Лавр-Янссен в какой-то темный переулок и целует, нежно и аккуратно, боясь, что это сладкое мгновение, которое он так ждал, быстро исчезнет. Он знал, что быть мужчиной трудно. Еще труднее сдерживать своего хищника, когда мысли заставляют тебя вернуться в первобытное состояние, и велят тебе взять желаемое, но ты держишься, как только можешь. До последнего.
На краю, на острие стального клинка, на грани, за которой скрывается вечная полночь. Больше не существует «хорошо» и «плохо». Есть только он. Его голос, проникающий под кожу. Его взгляд, лишающий гордости. Его прикосновения, дарующие боль и наслаждение.
Он умирает. Задыхается в собственных чувствах, непривычных и пугающих. Тонет где-то в собственной грязной душе и пытается схватить кого-то, чтобы его вытащили из этого омута, иначе он затащит всех с собою. В собственный пустой ад.
☩ ☨ ☦ ✙ ✚ ✛ ✜ ✝ ✞ ✠ † ┿
Талия нервничает.
Ладно, если быть честными, у Талии пиздецки быстро сдают нервы. Потому что ублюдок откладывал этот пикник, по каким-то неизвестным причинам, и они оказались вдали от города только через три дня ― ночь Троицы была уже завтра, и Талия ощущала себя очень плохо. У нее начинался мандраж ― слух обострился, и любой громкий звук раздражал ее, еда без соли казалось омерзительной. Да что там еда, Лавр-Янссен казалось омерзительной даже простая вода.
С ее русалочьими «проблемами» все происходило очень тяжело. Начиналось все это в Пасху, и длилось пятьдесят дней. Первые две недели мало чем отличались ― первые четырнадцать дней ― мало чем отличались от обычных. Талия начинала больше пить воды, больше времени проводила в душе, да и любые контакты с водой старалась продлить ― даже в бассейн ходила. Без долгого питья ей начинало казаться, что она вот-вот иссохнет и умрет.
Следующая неделя ― двадцать один день ― начиналась с острой потребности в соленой пищи. Талия могла разводить целые пачки соли в воде, а еда начинала казаться отвратительной. С этой недели и до конца Талия почти не ела сладкого, потому что любой десерт заставлял ее выворачивать организм на изнанку. Талия даже прогуливала школу, чтобы подольше проводить время в бассейне ― там был сильный запах хлорки, и это немного облегчало потребность в соли.