Зато к болезням аборигены явно были устойчивее, наверное, работал естественный отбор. Корь переносили легко, я даже принимала ее за диатез.
За прошедшие недели в лагере беженцев умерло двенадцать человек. Хотя «человек» — это условно, среди них был один невесть как затесавшийся эльф и три гнома — и родилось семеро. Из них два гнома. К помощи врача в деторождении женщины здесь не прибегали.
Поэтому я удивилась, когда матрона Мина из Эсгарота пришла ко мне в палатку. Отличная повитуха и великолепный психолог, она практически полностью взяла на себя «женско-детское» отделение.
— У нас есть пижма? — спросила она меня с порога.
— Есть. А у кого глисты?
— Да вон, глянь, — тяжело вздохнула Мина, грузно усаживаясь на заскрипевший жалобно пустой ящик, — вон-вон, стоит.
Перед входом в шатер застыла тонкая фигурка, в которой я даже не сразу опознала эльфийку. Немного ниже прочих сородичей, она к тому же была рыжая.
— Не думала, что у эльфов они тоже заводятся, — пожала я плечами, перебирая веники трав, обмотанные льном. Госпожа Мина постучала пальцем по столу.
— Там кое-что другое завелось, я думаю, — с намеком подняла брови она, — она за этими пришла… конра…контара…цапа…тива…
— Противозачаточными. Эльфийка?! — я осторожно высунулась из шатра.
— Ага. Как бы не поздно-то. Я в ихнем положении особо не смыслю, но сдается мне…
Надо же, любвеобильный народец. Тут война была, как я поняла, но кому-то и это не помеха.
— Давай ее сюда, госпожа Мина, тут ее хоть осмотреть можно.
Но вместе с эльфийкой в шатер вошли еще двое. Двое гномов. Одного я даже узнала: тот самый первый паренек, замеченный нами среди умерших сразу после перемещения между мирами. Ходить сам он мог с трудом, но опирался на плечо другого — русоволосого красавца постарше и побородатее.
— Это что, эскорт? Тут женские дела.
— Она наша женщина, — сообщил старший с видимым усилием, — моего брата.
Вот что значит многолетняя практика — госпожа Мина и виду не подала, что перед ней нечто неординарное. В уголке наших складских гномов было подозрительно тихо.
— Ну, тогда присядьте где-нибудь в сторонке, а ты, девочка, иди за занавеску.
Молчаливая эльфийка просочилась мимо меня. Невольно я залюбовалась ее плавными движениями. Только в светлых глазах была явная печаль и очень сильный испуг. Вспомнив все, что знала о возможных последствиях криминального аборта, я содрогнулась — надеюсь, нас не ждало что-то в этом роде. Но еще больше стало не по себе, когда из-за занавески раздался тихий-тихий плач. Почти беззвучный и очень горький. Госпожа Мина улыбалась, тем не менее, выходя.
— Что? — вскинулся темненький гном и немедленно тяжело закашлялся. Повитуха тут же нахмурилась. Мужское племя она вообще в целом недолюбливала — издержки профессии, надо думать.
— Иди отсюда. Ничего нет.
— Жаль, — тут же сообщил гном и, опираясь на плечо брата, покинул шатер. Появилась из-за занавеси и бледная эльфийка, но она уходить не спешила.
— Ты зачем с ним обсуждаешь такие дела? — тут же упрекнула ее Мина, — ты мужчин, что ли, не знаешь? Что ревешь-то?
— Госпожа Мина? — меня снедало любопытство. Женщина дернула плечом досадливо:
— Дева эльфийская непорочная еще. Чего пришла, спрашивается, похвастаться?
— Я думала, будет… у нас было уже три раза… еще тогда… испугалась, вот и пришла.
Так я выяснила, что некоторое количество юных эльфов не представляет себе, откуда берутся дети у других народов, считая их чем-то вроде болезни, способной передаться при любом близком контакте. Там еще была какая-то мудреная теория о родстве душ, но как водится, опытные любовники этими теориями не обманывались. В итоге молодая и неопытная парочка и стала объектом нашего пристального внимания: эльфийка боялась забеременеть даже от поцелуев с гномом, гном был уверен, что для нее и это возможно. Чудный мирок, не перестаю удивляться.
— Ну теперь они точно до результата долюбятся, — заметила я, провожая взглядом эльфийку. Гномы уже караулили ее чуть поодаль, опасливо выглядывая из-за уазика. Матрона Мина размышляла.
— Нельзя это так оставлять, — сказала она самой себе, — надо их родителей найти.
— Э, госпожа Мина, как-то это против свободы чувств, врачебной тайны и все такое, — мне вдруг представился поистине шекспировский финал с двойным самоубийством, — может, их… поучить там, чтобы не было последствий?
— Парень — гном, они в этом плане необучаемы, — твердо ответила акушерка, — мы же и виноваты останемся.
Матрона Мина, ворча что-то о всеобщем падении нравственности, отправилась выполнять функции социального работника, а я некстати подумала, что опять забыла забрать Элю из королевского шатра Торина.
Два дня назад, потерпев неудачу с тонкими намеками в виде платьев и украшений, он перешел на толстые. Когда он на нее срывался, что слышала вся Гора, весь Дейл и, я думаю, окрестности Ривенделла, она выбегала прочь в слезах, долго плакала и стенала у костерка, куда я периодически заходила проведать ее. Потом шлялась без дела по лагерю и донимала лысого друга короля — гнома Двалина — разговорами о своем кумире. Рано или поздно, я не сомневалась, она переключится именно на Двалина. Бедолага Двалин.
— Убери эту отсюда! — возмущался узбад, обращаясь к Двалину, и дальше шла непереводимая игра слов на кхуздуле, — она смотрит на меня! — и снова кхуздул, эмоциональный и яростный.
Когда я повторила несколько запомнившихся оборотов перед Бофуром, он покраснел, позеленел, сменил еще парочку оттенков и попросил никогда больше не произносить ни одного подобного слова.
Задумавшись о перипетиях межрасовой любви, я на него едва не села.
— Ой, извини. Я не думала, что ты здесь.
— Куда бы я ушел, — Бофур выполз из своего убежища и потер руками уши, — холодно-то как! Эх, моя шапочка… эх, шубейка моя…
— Могу одолжить свой дачный пуховик, — во мне взыграл неожиданный альтруизм, — а то скоро дойдем до метода чукчей.
— Что это? — природное любопытство Бофура было неистребимо.
— Есть такой народ у нас, чукчи. Или это метод эскимосов? В общем, они живут там, где все время зима и снег. И чтобы не замерзнуть, греются друг о друга голыми, а сверху заматываются…
Он с готовностью рванул с себя жилет и уже взялся за рубашку, намереваясь воспользоваться предложенным способом. Я захохотала, остановив его руку.
— Мы же не чукчи!
И поспешила убраться с его койки. Во-первых, мне нужно было на обход, а во-вторых, Бофур уже был очень даже здоров, и в его потемневших глазах читалось откровенное сожаление о том, что мы не чукчи.
Ну и в-третьих, у меня последние десять месяцев не было мужчины, и неизвестно еще, кто больше жалел.
***
Вишневский пришел на склад не один, а с двумя эльфами не из врачей, и выглядел мрачнее обычного.
— Кто это сделал? — с ходу наехал он на Лару, — кто принимал Тауриэль?
— Фыво фы фам нефёф?
— Дожуй эту гномью гадость и отвечай: кто принимал и осматривал здесь эльфийку Тауриэль, начальницу лесной стражи?
— Акушерка, — Лариса, одной рукой держа бутерброд, другой продолжала скручивать тампоны из местной вариации хлопка, — из Эсгарота. А что, ей обменная карта нужна?
— Ты! — сжав кулаки, вперед двинулся один из эльфов, но фармацевт хмуро глянул на него, и тот сделал шаг назад.
— Мэ, — согласилась Лара.
— Ну всё, — упавшим голосом сообщил Вишневский, устало садясь на хлипкий раздаточный столик и вытягивая свои длинные ноги, — готовьтесь к новому заходу. Сейчас дело завертится, и снова гора трупов и завал в госпитале. Будет война.
— Да объясни уже…
Вишневский объяснил. Эльфийка Тауриэль, возлюбленная принца Кили и одновременно с тем — принца Леголаса, оказалась в его версии кем-то вроде Елены Троянской, а ее визит к акушерке в компании гномов стал последней каплей перед осадой Трои. Принцы подрались, причем раненный принц Кили против Леголаса выступил вместе с братом — принцем Фили, мстить за родича вызвались скучающие Трандуилионы, и вот уже лагеря снова находились на пороге вооруженного столкновения.
— Да не было у них ничего, — вздохнула Лара, — по крайней мере, на тот момент.
— Теперь, может, и было, — не унимался эльф.
— Так осмотрите её и убедитесь, раз неймётся.
— Уже разницы нет. Другие эльфы видели, как она заходила в шатер лекарей — раз. Гномы видели, что к акушерке — два. Вышла с принцем Кили вместе и пошла в неизвестном направлении — три.
— Морды потом били? Били. Это четыре, — кажется, это высказался Нори.
— Черный пиар как по нотам получился, — подал голос Максимыч, — все беды через баб!
Все присутствующие в шатре осуждающе покачали головами.
— Сборище шовинистов! По-моему, баба тут мимо случайно пробегала, а королям и королевичам надо меньше думать о половых утехах, и больше — о деле, — едко заметила Лара, обиженная за слабый пол.
К счастью, конфликт не разгорелся. Госпожа Мина нашла Торина и с потрохами сдала ему Кили, Трандуил пришел к каким-то выводам сам. Принцев развели по разным углам и не выпускали их родственники, а взбудораженная молодёжь быстро нашла себе другие развлечения. Эльфийская же Елена Троянская была объявлена ссыльной, и сослали ее весьма оригинально — просто выставили на улицу и в приказном порядке велели не показываться на глаза никому из обитателей лихолесского лагеря.
Так что теперь на складскую хранительницу обиделись эсгаротские целители, у которых бездомная Джульетта по очереди ночевала и столовалась. Как будто Лара была виновата!
Вишневский на Ларису разобиделся больше всех и из своего угла на складе носу не казал, а когда она к нему обращалась, демонстративно отворачивался. Бойкот свой он проводил весьма оригинально и в садистком ключе: словно нарочно постоянно встречался Ларе и обращался к ней через третьих лиц, доводя ее до состояния, близкого к нервному расстройству.
Когда Саня нашел Лару, она сидела снаружи шатра и хлюпала носом.
— Ты что, Ларка?
— Надоело мне здесь. Назад хочу. Авэн кхарэ!
— Авэса тырдэс?
— Буду.
Посидели у костра. Покурили. Саня неловко погладил подругу по плечу.
— Ты не расстраивайся раньше времени. Я у Бильбо был, там Гэндальф. Сейчас некогда, но потом он что-нибудь может подсказать. А нет, мы поедем в Ривенделл. К Элронду Полуэльфу. Он точно знает, как нас отправить домой.
— Ривенделл? Что это?
— Что-то типа местного эльфийского санатория для убогих. А Элронд тамошний король.
Лариса вздрогнула и недоверчиво посмотрела на друга.
— Саня, скажи сразу, что не так с этим Элрондом. Он пьет запоями? Он маньяк? Предпочитает мальчиков? Приносит в жертву юных девственниц в полнолуние?
— А должен?
— Практика показывает, что если он король — без неожиданностей не обойдется. Кстати, как там Эля? Второй день не показывается.
— Ты меня совсем сбила, я ведь потому и пришел! Выручать надо Элю.
— Что там? Торин? Или его ревнивая жена?
— Хуже. Пошли внутрь, нечего здесь околевать.
По слухам, в ожидании супруги Торин окончательно озверел и накануне прибытия гномок сплавил бедную медсестру своему брату Даину, который выразил желание ее приютить у себя. Получив в свое распоряжение, немедленно отобрал у нее все платья и обувь и запретил покидать пределы своего царского ложа. Лара похолодела.
— Вот это начались проблемы. Допрыгалась-таки, фаворитка недоделанная.
— Он ее не обидит — неуверенно вступился за Даина Ори, — мы не обижаем женщин.
Лара только улыбнулась невесело его наивности.
— Ори, я очень ценю твое внутреннее рыцарство, но поверь, «обидеть» — не совсем правильное слово относительно того, чего женщине стоит в данном случае опасаться. Тем более если речь о Даине, я его видела.
Ребята начали горячее обсуждение операции по спасению Эли. Рассмотрели все варианты: отвлекающий маневр с наездом уазика (отверг Максимыч), предложение выкупа — было нечем, отравление стражи Железных Холмов и похищение прямо из шатра после того, как узбада Даина кто-нибудь опоит чем-нибудь снотворным. Последние варианты не понравились Сане.
— У нас анестезия и седация на исходе, как оперировать потом будем? К тому же они крепкие, гномы эти. Лучше прокрадемся как-нибудь, когда они все перепьются. Хотя нет. Я прокрадусь. Не надо тебе туда.
— Думаешь, он на меня после Эли позарится? — Ларка фыркнула.
— Думаю, пора бы привыкнуть, что здесь тебе не Земля, и женщинам надо быть поосторожнее.
— На ромни, э лачхимари.
— Ты только что слезы лила? Сиди дома, дадэвэс ту сан ромни. Всё, я ушел.
Лара пнула запаску, которую Максимыч в приступе всеобщей подозрительности приволок на склад.
— Ларис, — раздался голос Бофура, и сам он, шатко опираясь на стол, встал со своей койки, — ты не думай плохого. Я знаю, как Даин выглядит, но женщину, даже чужачку, он не тронет против ее воли, пока она сама не захочет.
— Этого я и опасаюсь, — криво улыбнулась Лара.
— То есть ты за нее не боишься. А почему тогда плакала?
— Домой хочу.
— Среди нас тебе так плохо? — тихо спросил Бофур.
— Я хочу домой не потому, что здесь плохо, а там хорошо, а потому что там мой дом, — Лариса скомкала неудавшийся ватный тампон, которым неосознанно заняла руки.
— А что значит «лачхимари»? — гном не упускал случая еще что-нибудь выспросить у нее.
— Это «доктор». Это я. Лара лачхимари.
— А почему Саня…
— Всё, Бофур! Я злая лачхимари сейчас, не трогай меня. Будем надеяться, Даин поймет, что совершил ошибку, раньше, чем Эля разорит ваши Железные Холмы, и отпустит ее.
— Если вдруг полюбит — не отпустит, — сказал едва слышно Бофур, но Лара уже была занята чем-то, и больше в его сторону не смотрела.
Вздохнув, гном сделал два круга — до выхода и обратно, и улегся на койку.
***
Саня вернулся обескураженный. Эля из плена быть спасенной категорически отказывалась: несмотря на отобранную одежду, у нее были драгоценности, меха, свой персональный шатер и охрана, гном до нее не домогался, но каждый день дарил подарки и всячески демонстрировал свой восторг и преклонение. Грешным делом подумалось о повторении митинга на тему получки — с засланным казачком можно было надеяться на его удачное завершение.
Я начинала задумываться о том, чтобы найти себе мало-мальски приличного короля и обольстить его. Мне очень нужен был свой теплый угол и тихое место. Бард Лучник исключался: хиппи-бессеребренник, да еще и многодетный отец, он имел обыкновение теряться после каждых переговоров с Трандуилом, а тот, найдя в нем безотказного собутыльника, жаждал переговоров чуть ли не каждый день. Находили Барда обычно ближе к полудню следующего дня, и по его виду не было похоже, что он так уж жаждал быть найденным.
Опасаясь за будущее Дейла в случае, если их короля ударит панкреатитом от неумеренных возлияний, мы выделили ему персональную капельницу и обучили Вишневского обращаться с ней и физраствором. Точнее, обучал Саня — со мной эльф по-прежнему не разговаривал. Обретение нового метода вытрезвления даром эльфийской психике не прошло: довольный Вишневский ударился в загул, что выражалось в неумеренном потреблении средиземных стимуляторов, и вдвоем с Саней они донимали меня как никогда.