Пока беженцев расселяли по конфискованным шатрам — к счастью, метрах в пятистах от нас — мы с ребятами разбирали дары цивилизации из уазика. На улице очень похолодало. Жаровня не особо спасала. Запалив четыре лучины, мы сгрудились на свободном пятачке и принялись раскладывать свои сокровища, параллельно выспрашивая Максимыча о его истории знакомства с нашим новым миром.
Рассказывал он охотно, хотя на наш вопрос о том, куда девался весь бензин, отвечать отказался.
— Никак местную детвору катал? — усмехнулся Саня, — или кумушку какую обхаживал?
— А хоть бы и так!
За две недели в Дейле, на полпути к которому он оказался — всего-то в паре километров от нас, — Максимыч завел дружбу с остававшимися там медиками и с горечью посетовал на отсутствие в городе извозчиков. Оно и понятно: в Эсгароте в них нужды не было, на новом месте предприимчивые владельцы плавучих транспортных средств еще не сориентировались.
Жил Максимыч в уазике, приютил у себя какую-то семью из близлежащей деревни, с удовольствием слушал сплетни горожан о будущих золотых реках, в которые ни на минуту не верил, попивал местную брагу у одной достойной госпожи-повитухи.
— А потом тоска замучала, — признался он нам, — думаю: да как же это, я тут, а вы где? Скука одолела. И решил, будь что будет, подамся под Гору, может, мастеров поищу среди здешнего народа — у меня там перепаять кое-что надо было, думал, может, на спирт движок перевести…
Мы попадали, где сидели, давясь хохотом. В этом был весь Максимыч. Бофур, свесившийся с койки и внимательно слушавший нас, на слово «перепаять» среагировал по-мужски и по-гномски одновременно, подкрутил ус:
— Перепаять — это можно. А металл какой?
— Латунь и медь. Там одну пластинку надо к двум проводкам. Проводки витые. Диаметр маленький, ну я покажу. Да тут один уже предложил, Нилси звать.
— Знаю я этого Нилси, — вступил Нори, — руки из задницы у всей семьи растут. Мы сами лучше…
— Ну ты-то сработаешь, Нори, — ревниво съязвил Бофур, свешиваясь еще сильнее, — а что насчет толщины пластины? А витые проводки — это, наверное, медные, я правильно понял?
— Мы их теряем, — пихнула я Саню, — Бофур! Что и как ты собрался паять? Мы тебе швы только с утра сняли.
Гном вздохнул. Вставать я ему разрешала, ходить — нет.
За суетой мы и не заметили, как стемнело. Подул холодный ветер, вскоре ударил в полог шатра мелким градом. Саня, тяжело вздохнув, отправился на вечерний обход. Эля снова пропадала у гномьих принцев, лелея надежду охмурить их дядю. Вишневский пока не появился, надеюсь, его не сдует по дороге…
На ночь я устроилась перпендикулярно ложу Бофура, где, притиснутый к ящику, с одной стороны спал без задних ног Ори, а с другой, замотавшись в то самое тряпьё, скорчился сам хозяин койки. Ворочался он минут пятнадцать, пока не отчаялся устроиться удобно. Я протянула руку и потрогала его лоб — почти уверена, что он простудился.
— Я в порядке, — стряхнул он мою руку с неудовольствием.
— Это я решу, — отрезала я. Хотя теперь он точно выздоровел: начал упрямиться.
— Смотри, приворожит, не отшепчут потом, — сквозь дрему выдал Максимыч, — она у нас такая, эта Лара.
— О чем он?
— Ни о чем умном, — вздохнула я, поворачиваясь к огню, — о том, что я цыганка.
— А что это значит там, где ты живешь?
— О, ну это многое значит, — я задумалась, — например, люди часто думают, что я должна хорошо танцевать и петь под гитару.
— А ты не поешь? — расстроился гном.
— Пою, но не потому, что я цыганка, а потому, что мне это нравится. Еще постоянно просят погадать по руке. Предсказать будущее.
— Я так и думал, — важно кивнул Бофур, — что ты ведьма.
— Нет-нет, это не так!
— Нечего стесняться, это полезно, ты вон лечишь здорово…
— Бофур! Я лечу не наложением рук, это наука! В нашем мире никто не верит в колдовство.
— Ты сама сказала, что тебя просят предсказать будущее, — резонно заметил тот, — значит, верят.
Я замолчала. Он был прав. А сам Бофур широко улыбался, радуясь, что подловил меня. В полумраке только и видно было, что его задорную улыбку и блестящие темные глаза.
— Ладно, проехали. Так о чем мы? А, ну да. Еще считается, что цыгане хорошо обращаются с лошадьми. Некоторые умеют, некоторые нет. Я лошадей опасаюсь. Больше люблю огород и сад… а еще нас побаиваются. Тоже из-за волшебства, а еще из-за воровства.
— Почему? — тут уж он удивился.
— Ну, так считается, что цыган — это тот, кто всегда стянет то, что плохо лежит, даже без выгоды для себя.
Минуту Бофур смотрел на меня своими большими ясными глазами, потом дернулся в сторону с восхищенным громким шепотом:
— Нори! Нори, ты слышал? Нори, ты цыган!
Что сказал Нори в ответ, я не узнала, потому что заснула.
***
Вчерашняя акция протеста на холодном ветру не прошла даром: я проснулась без голоса. А Бофур, как я и предполагала, подхватил какую-то вирусную заразу. Покинуть склад я не решалась в опасении, что его немедленно разнесут. С утра перед ним уже выстроилась очередь из злых медиков, и мое уныние не знало границ. Все мерзли и злились, огрызались и вели себя так, словно я одна виновата во всех войнах Средиземья, плохой погоде и том, что Гора по-прежнему закрыта для нас.
Уплотнение дало единственный положительный результат: на складе слегка потеплело. По крайней мере, воду с утра не приходилось добывать из-под ледяной корки. С водой, кстати, стало совсем лихо, потому что один родник замерз.
— Для того мы лечим их, чтобы они все поумирали от воспаления легких? — ворчала я, пытаясь отогреть руки над жаровней, — кто-нибудь, чхавалэ, видели Вишневского или его замело вчера?
— Здесь я, — выполз эльф из своего угла. Не могу понять, как эти остроухие умудряются протискиваться в щели, в которые чисто физически нельзя проникнуть ничему толще бумажного листа.
— Есть у тебя желание выйти наружу?
— Не вижу оснований.
— Совсем-совсем, или это обсуждаемо? У нас воды нет…
— Эй, добрый народ, — на склад вторгся, принеся с собой морозный воздух, еще один эльф, с которым мы пару раз пересекались на операциях, — к вам никто вчера на ночь чужой не приходил? Не замечали?
Я в недоумении оглянулась.
— Дорогой, как тут можно кого-то лишнего не заметить?
— Не знаю, может, заполз как-нибудь…
— А кого потеряли?
— Да одного оборванца, — эльф хмуро посмотрел на Вишневского с явным осуждением во взгляде, — Барда Лучника. Они с их величеством вчера переговоры вели допоздна. А с утра не можем его найти. Как бы не замерз где.
— Знаю я эти переговоры, — едва слышно прокомментировал Вишневский, и я закусила губу.
— А как он выглядит, ваш Бард?
— Рослый, темненький, грязный, небритый.
— Максимыч под описание подходит, забирай.
— Я знаю Барда Лучника, — неожиданно кашлянул Бофур, — наследник Гириона, да?
— Именно. Будущий король Дейла. Найдете где-нибудь, дайте знать.
Ох везет мне на королей!
Утреннее общегоспитальное собрание из-за погоды было перенесено на обед. Как обычно, посварились за второй ряд у огня, и кто-то замерзал сзади, а кто-то опалил бороды, брови и одежду. Пока усаживались, я обратила внимание, что полку нашего основательно прибыло: вместе с беженцами пришли и врачи. А еще у нас появилась своя женская консультация: повитухи. То есть, акушерки.
— Очень актуально, — возмутился было Саня.
— Еще как! Ты беженок видел? Это доиндустриальный мир, семьдесят процентов женщин перманентно беременны. Морально готовься.
Демагогию долго не разводили — было слишком холодно. Но если бы это была наша главная проблема! Ведь нагрянули переселенцы сразу с трех направлений: из сгоревшего города (ожоги, отравления, старческий маразм, куча больных вшивых детей), из деревень (чертовы попрошайки-симулянты), и ожидались из каких-то гор — гномьи женщины и дети (сплошное акушерство и педиатрия).
И тут выяснилось удивительное: педиатров в мире Средиземья не было. От слова совсем. Детей до трех лет пытались лечить только гномы, оказавшиеся большими чадолюбцами. Эсгаротцы вообще не могли понять смысла детского отделения, на организации которого с пеной у рта настаивал Саня.
— Дети всегда болеют, — пожимали коллеги плечами.
— А если умрут?
— Светлого пути на лучшую сторону. Еще родятся по милости Валар.
Милостью Валар в данном случае было отсутствие надежной контрацепции и элементарных знаний эмбриологии. Но такой подход, хоть и был основан на здравом смысле, никак не мог устроить нас, по здешним меркам, знатных гуманистов. К счастью, эльфы разделяли наши намерения, правда, больше из утилитарных соображений:
— Мало нам нагноений, гангрены и столбняка, еще и скарлатина добавится!
На идею Эли попробовать пойти земным путем и производить вакцины Саня вызверился и сообщил, что он и от земных инфекций всегда старался держаться подальше, а рисковать подцепить средиземные подавно не желает. Даже прирожденный экспериментатор Вишневский идею вакцинации признал мракобесной и заведомо провальной.
— Для гномов и людей разные типы нужны будут, — пояснил он свою позицию, — некоторыми заболеваниями болеют только одни, но не другие. И потом, человеческих детей вы привьёте, а вот заставить пойти на это гномок не под силу никому. Даже гномам.
Я хотела обратиться за разъяснениями к нашим складским гномам, но те на удивление громко храпели в унисон, демонстрируя нежелание обсуждать эту тему. Оставалось дождаться гномок, чтобы убедиться.
Среди наших подгорных бородачей по этому поводу наметилось небольшое волнение. Извелись все.
— Прибудет сама королева Эребора, — с придыханием говорил Ори, и я, давя улыбку, приготовилась к тому, что мой верный паж вскоре сменит объект обожания.
— Жена узбада Торина? — полюбопытствовала я между делом. Ответил мне всезнающий Бофур:
— Государыня Дис — его родная сестра.
И затем, почему-то без улыбки пристально глядя на меня, словно пытаясь разглядеть, как я отреагирую, тихо добавил:
— Но все-таки Торин действительно женат.
Комментарий к Забастовка
чхавалэ - ребята, ребятки (цыг.)
========== Решая женский вопрос ==========
К приезду гномок мы оказались не готовы. Впрочем, за время моего пребывания в Средиземье я убедилась, что ждать события и быть готовой к нему — вещи иной раз диаметрально противоположные.
Мы собрались у костра и договорились все делать по плану. Я и Ори пересчитали все лекарства, которые могли понадобиться — сборы от кашля, сушеную калину-малину, медовые настойки. Мы запаслись водой. Эльфы клятвенно обещали привезти сушняк из своего леса — якобы он был идеален для жаровен. Эсгаротцы развернули просветительскую работу среди своих соотечественников и применяли жесткую физическую силу к тем, кто по-прежнему выплескивал помойные ведра прямо перед палатками.
Гномы, на мой взгляд, занимались сущей ерундой: подстригали бороды, переплетали косы, украшались и трезвили своих не в меру загулявших братьев. Готовились по-своему, в чем-то я могла их понять, но актуальной помощи от них ждать не приходилось.
Гномок я встретила лично одной из первых. Распахнув вход шатра — все спали — я увидела перед собой невероятно пеструю толпу, точную копию табора, каким его представляют газетчики: уйма ободранных женщин в пышных юбках, увешанных детьми и узелками со всевозможным барахлом. Многие были совершенно не по сезону холодно обуты и одеты, зато у каждой в ушах покачивались увесистые золотые серьги. Возглавляла их воинственная гномка в трех разной степени потертости юбках разом, каждая из которых когда-то была синего цвета. Сверху на женщине наличествовала поеденная молью шуба с мужского плеча и шаль фасона «битый швед под Полтавой». И корона.
Кажется, пора и мне приобрести парочку, это здесь в моде.
— Чего надо? — вероятно, в три часа ночи я была не слишком любезна с особой в короне. Гномка нахмурилась.
— Где мой брат? — резко спросила она, — почему перегорожен ход в Гору?
Уже по одной интонации и манере выражаться я узнала родственницу Торина. Из соседнего шатра, позевывая в кулак, показался Оин и замер на месте, глядя на ораву перед собой. Толпа в три сотни душ, тут никто не останется равнодушным.
— Государыня Дис! — громко возвестил пожилой лекарь, и началось настоящее светопреставление.
Сразу поднялся невероятный шум: сонные гномы метались, пытаясь куда-нибудь спрятать своих женщин, отогнать на безопасное расстояние посторонних, а все, кроме гномов, яро этому препятствовали, пытаясь прибывших хотя бы пересчитать. Длился этот хаос почти до рассвета — мы находили спрятавшихся от чужаков гномок то в операционных, то в палатках, и каждый раз приходилось потом долго доказывать разъяренным отцам семейств, что никто не покушался на честь его женщин тем, что, повернувшись к ним спиной, стоял в десяти метрах.
В чем проблема с гномками, я так и не поняла. Ни безумной красоты, ни страшного уродства в них не разглядела. Однако вся ситуация привела к тому, что весь и без того тесноватый лагерь буквально затрещал по швам.
Мы не сомневались, что еще неделя морозов — и даже упрямый Торин вынужден будет перебраться в Гору. Меня грыз вопрос, прибыла ли среди остальных его жена, и нет ли возможности повлиять на него при ее помощи. Не может существовать на свете женщины, которой нравился бы наш образ жизни. А в Горе, по слухам, били горячие термальные источники — меня к ним влекло значительно больше гор золота, о которых все говорили с придыханием. Вопрос был лишь в том, успеем ли и мы внутрь, когда откроют ворота. Максимыч всерьез планировал прорываться на уазике. Все были на нервах, и Горе угрожал штурм.
Я же в эти дни только и делала, что скатывала и разматывала бинты, капала настойки и кипятила, кипятила и кипятила. И считала все, что прокипятила. Иногда казалось, мы выпарили уже целое море на кипячение всего что под руку подворачивалось. Отрадно было, тем не менее, надеяться, что этим спасли хоть одну жизнь.
Все, кто мог умереть из раненых, умерли. Ну или почти все. Отважный хоббит по-прежнему балансировал на грани жизни и смерти, и в себя пришел раза два. Из-за него Саня топил «Душегубку» по три раза на дню, а круглосуточный пост держали как минимум три врача. Еще у нас оставалось три эльфийских коматозника, к которым их родичи относились с поразительным равнодушием. Мы удивлялись, пока не выяснили, что для тяжелораненных остроухих это нормальное состояние, всяко лучше пребывания в сознании.
Так что экстренная хирургия уступала место будничной терапии, и я не знаю, что было хуже.
Привыкнув к медикам, я как-то оказалась не особо готова к тому, что они при всей своей дремучести были самыми учеными представителями народов Средиземья. Безграмотность здесь была страшная. Гномы не имели понятия, что такое заразные болезни. Люди имели, но плевали на это, отговариваясь волей каких-то местных божков. В итоге не было в лагере ребенка, что гномьего, что человеческого, который не включился бы в увлекательную игру «передай бо-бо другому». Человеческих мы быстро обрили налысо, тем самым покончив хотя бы со вшами, а вот гномы своих отпрысков нам не отдавали ни в какую.