— Ты, девонька, не горюй, — подбадривал ее наш водитель, — начальник ваш не такой изверг, отойдёт!
У этого самого «начальника» Максимыч проводил по три часа в день и все вечера. Вовремя он догадался сбрехать, что генератор и магнитола нуждаются в постоянном техобслуживании, доступном лишь у гномов. Терпеть гномов даже ради магнитолы Трандуил был не готов, и Максимыч по несколько раз на день мигрировал по лагерю со своей музыкой.
Пока его не было, пригретая им эльфийка, забившись в угол, оттаивала. Приучить ее к нашей атмосфере было непросто, а вредный Вишневский наотрез отказался вступать с ней в личные контакты и упорно продолжал делать вид, что ее нет.
Я много раз видела, как она шатается без дела неприкаянной тенью по лагерю, одинокая и грустная. Мы дали ей куртку, она ее постоянно забывала и мерзла. Я лично от сердца оторвала свою щетку для волос — Тауриэль ее потеряла и слонялась лохматая и нечесаная. В общем, у нас на складе завелась своя идейная страдалица. Позже мне пояснили, что влюбленные эльфы именно так и выглядят, причем в перспективе — столетия подряд. Чуть поодаль от нее я изредка замечала вторую такую же скорбную фигуру — тоже эльфийскую. Красавчик Трандуилион, которому повезло избежать пристального внимания Эли, неотступно следовал за рыженькой, соблюдая почтительную дистанцию. А Тауриэль толклась возле палатки своего гнома — которого, в свою очередь, от нее окарауливал суровый Двалин.
Средиземная Санта-Барбара, одним словом. Сначала мне казалось, что влюбленной эльфийке, раз уж этот процесс у них так болезнен, следовало дать выговориться, но позже обнаружилось, что она еще хуже Эли. Целыми днями и даже ночами она только и могла говорить, что о Кили. К концу дня хотелось выкрасть его и на себе приволочь ей в койку.
— Он такой нежный. Говорят, гномы грубые, но он очень нежен. Знаешь, Ларис, у него тут — на щеке — маленькая родинка. И он играет на скрипке. И любит вот так чесать нос, когда задумается…
Потом дело переходило к поэтическим метафорам — звездному блеску в глазах, шелку волос и прочим нефритовым жезлам, и я, притворяясь, что страшно занята, убегала прочь. Хотя этот метод тоже уже не работал — на улице не лето.
Так что, когда мы затеяли банный день, Тауриэль я из педагогических соображений припрягла по самую макушку. Но трудотерапия не помогла. Смотреть было больно на то, как она со скорбной миной стирает в бадейке, томно вздыхая после каждого движения — рабыня Изаура, не иначе. Я была только рада, что закончив, она куда-то сбежала — догадываюсь, впрочем, куда. Разоблачаться при мне она отказалась — и славно, не стоит плодить мои и без того многочисленные комплексы.
Вернувшись с обхода, я обнаружила, что гномы никак не могут определиться с назначением некоторых банных принадлежностей, в частности, опасливо передают друг другу шампунь. Меня разобрал смех.
— Это не яд, Ларис? — осторожно понюхал Нори открытую бутылочку, — очень уж подозрительно пахнет.
— Этим моют волосы, — я продемонстрировала безвредность шампуня, смело вылив его себе на ладонь, — потом смывают.
— Я буду смердеть, как эльфийский огород, — шарахнулся Нори в сторону, на всякий случай хватаясь за свою голову, — нет уж, благодарю покорно.
Прическа у него, надо признать, могла стать причиной сердечного приступа у сотен панков. Ори неодобрительно поджал губы, косясь на бутылку с шампунем. Поймав мой взгляд, сделал шаг назад, спрятавшись за старшего брата.
Вот еще, стану я настаивать. Бофур, закутавшийся в одеяло у самого очага, болтал ногами в шерстяных носках, беззаботно поглядывая на всю картину.
— Отличный шампунь, — обиделась я, придирчиво внюхиваясь в сладкий запах, — недешевый, между прочим. Бофур! Ты же не боишься шампуня?
Чтобы гном признал, что чего-то боится? Он лишь усмехнулся.
— Разве не хочется расчесать чистые волосы? — продолжала я соблазнять его шампунем, — помыть голову. Хочешь, я?..
И удивилась упавшей на гномью компанию мертвой тишине. Ори икнул и что-то выронил. Нори расплылся в похабнейшей из ухмылок. Бофур смотрел прямо на меня, и я не могла понять, о чем он думает. Казалось, он даже не дышит. Только глаза горят нездешним огнем, и алеют щеки и губы.
— Не робей, братец, — кажется, Нори выдавил это из себя через силу. Пинком выгнал Ори из шатра и сам последовал за ним.
Ну что за народ. Замороченный до предела.
— С шампунем лучше, — пояснила я, подходя к неловко застывшему мужчине, — сам намочишь или мне?
— Сам.
В этот раз он уже не прятался от меня. Смело скинул рубашку, размял плечи, как будто готовясь вступить в бой. Задержав дыхание, зажал нос и мокнулся головой в тазик — я не сдержалась и засмеялась. Наградой мне стал немного смущенный взгляд совершенно мокрого гнома. Смешно обвисли усы.
— Ты косы никогда не расплетаешь?
Он мотнул головой. Мокрые пряди поддавались плохо, я надеялась распутать их, не выдрав хотя бы половину. Бофур молчал. Я намылила ему голову, наклонив ее чуть вперед — он поддавался с трудом, как будто ждал от меня удара в спину. Пришлось использовать щетку, иначе не получалось.
Он вздрогнул, когда я потянула его назад.
— Извини. Запутались. Смывать буду руками.
— Да, Ларис, это было бы просто великолепно, — каким-то бесцветным речитативом отчеканил Бофур, и я немедленно принялась за дело.
Я не боялась причинить ему боль, волосы у него были жесткие, даже жестче, чем у меня самой. И торчащие уши, которые так и хотелось потрогать, за которыми так тянуло почесать. Представляю, какое это блаженство — чистота после долгих недель полной невозможности помыться. Или больше — до этого вряд ли у него много было возможностей пожить в нормальной обстановке. Поход, трудности, битва, рана… Очень хорошо представляю.
За этими размышлениями я как-то потерялась. Руки делали свое, я думала о постороннем. Только этим можно объяснить, что я упустила прорву деталей, которые следовало отметить. Дыхание Бофура. Вздрагивающие плечи. Не от щекотки, а порывисто, судорожно. Сжатые кулаки, вздувшиеся вены, напряженные, закаменевшие мышцы. Тот, кто казался мне самым безобидным существом, был всего лишь миро дукхано, под моими руками вдруг превратился в настоящего… мужчину?
Возбужденного мужчину. Я могла остановиться. Мне следовало это сделать. А вместо этого, как завороженная, продолжала. Отмечала сквозь странный туман, мутивший взор, как струйка пота стекает по его широкой спине. Проделывает путь под волосами, вдоль линии лопатки, вдоль позвоночника, через ямку у поясницы… еще одна. Еще одна. Еще.
А он подается вперед, прогибается, замирает. С беззвучным рычанием, которое я угадываю в его груди. Под моими пальцами горит его кожа от прилившей крови. Что натворила, понять не смогла, пока Бофур не вздрогнул всем телом, как будто натолкнувшись на стену, и дрожь уже было не унять. Дрожь, которая передавалась мне через пальцы, как ток по цепи. Только тогда я сообразила, что мужчина дышит слишком уж прерывисто. Увидела вдруг выступившую испарину на его мощных плечах. Мне стало ощутимо не по себе. Ноги почему-то подгибались, и слабость привела к тому, что я лишь крепче вцепилась пальцами в его волосы.
— О-ох, — вдруг раздался откуда-то из-под моих рук вибрирующий, гортанный звук. И звук треснувших в его руках краёв пластикового ковшика.
Я бы его ни с чем не перепутала. Но рук убрать уже не решилась.Затаила дыхание, глядя, как подрагивают его плечи, ходуном ходит грудь, слушая сопение и против воли млея, млея от сознания того, что происходит.
Какая-то странная близость у нас получилась. Незапланированная, помимо прочего. Немного нечеловеческая. И от души могу поклясться, что это у меня было в первый раз — чтобы кто-то кончил лишь потому, что я мыла ему голову.
Осторожно, как будто выходя из клетки с тигром, я убрала руки, но гном оказался ловок и проворен — молниеносным движением схватил за правую и впился жадным поцелуем в запястье. Хорошо, что я не видела его лица. Хорошо, что не отдернула руку и не опрокинула таз с водой. Хорошо было… хорошо.
— Палсо ту чамудэс, камло, палсо, — вырвалось у меня, — мэ ту мангав…
Горячие губы и такие незамысловатые ласки — лишь обещание, лишь мгновение, поддайся на минуту, на две, Лара, — как мне этого не хватало!
— Ничи мэ тутэр на мангава — инке!
Он понял.
Счастье, что рядом не было никого, кто мог бы слышать те звуки, что вырывались у меня из груди, пока он целовал мою руку. От запястья до локтя, ладонь, пальцы — все вместе, каждый по отдельности. Прижимая к лицу и щекоча мокрой бородой и усами. Целовал так, что мне пришлось ткнуться ему в макушку носом, левой схватиться за его плечо — ноги не держали…
***
Первый гром грянул, едва я на ватных ногах выползла наружу отдышаться. Слава Богу, Вишневский сотоварищи провожали Максимыча от Трандуила и, услышав их, Бофур ослабил хватку — не знаю, до чего бы я дошла, если бы этого не произошло.
Ори, столкнувшийся со мной у уазика, довольно демонстративно отвернулся в сторону, задрав нос. Я не придала этому значения. Я пыталась отвлечься. Залезла в машину, переложила веники лаванды, календулы и петрушки. Перебрала непослушными пальцами упаковки с катетерами. Пять раз перечитала идиотскую надпись на месте рядом с водителем «Ищу стюардессу». Вышла. Бездумно побрела вдоль госпитальных шатров, дошла до «Душегубки» и повернула назад. Дошла до шатра Трандуила и эльфийской стоянки — тишина, пустота, бессмыслица.
Пошлялась еще какое-то время без цели и уперлась в самую помойку и лагерь беженцев. Снова повернула, на этот раз в сторону гномов.
Вернулась, лишь когда завидела вдалеке Тауриэль и ужаснулась своей с ней схожести. Нет, ни в коем случае, я слишком стара для этой хрени.
На складе было полно народу: друзья Вишневского никак не могли отлипнуть от Максимыча с магнитолой. У того вид был уже довольно измученный. Ручаюсь, еще неделя — и он излечится от пристрастия к блатной музыке навсегда.
— Лара, будешь обедать? Приглашаем к нам! — дружелюбно обратились эльфийские гости ко мне. Я отказалась, невольно кося взглядом в угол Бофура. Его не было видно. Может, спит. А может, расхаживается где-нибудь. С мокрой головой в такие холода…
Забыть, забыть, забыть. Не было ничего. Просто у него давно не было секса. Просто я себя зачем-то накручиваю. Просто мне нравится чувствовать себя желанной, как и всякой женщине. Хоть немножечко, хоть иногда.
Отвлечься помог не аутотреннинг, а Ори. Он, когда я на него посмотрела, снова отвернулся с видом оскорбленной в лучших чувствах невинности. Так. Это уже что-то интересное. Ревность? Но когда юный гном трижды подряд сделал вид, что не услышал меня — бинты, кипячение, раскладка пилюль — стало ясно, что назревает производственная драма. Я только укрепилась в своей мысли в последующие несколько часов. Только этого нам сейчас и не хватало.
Вдобавок к горячке Бофура, в которой он непременно сляжет, если через час не вернется с мороза.
Нори я поймала за рукав, когда он уже растворялся в пространстве, пытаясь ускользнуть — и откуда он всегда знает, когда я иду по его душу?
— А ну стой! Что это такое?
Нори кисло скривился, понимая, что именно меня интересует.
— Почему Ори смотрит на меня, как на падшую личность?
Нори произнес витиеватую фразу на кхуздуле. Я напряглась.
— Это не переводится, — сжалился гном, — поговорка. Про волосы и бороду гнома. Что-то вроде…
— Не разводи мне теоретическую лингвистику! Где я накосячила? Что еще в ваших гномьих законах нарушила, и чем мне это грозит, кроме разочарования твоего братца? Где Бофур бродит, и что происходит вообще?
— Есть у вас такое, что некоторые женщины стесняются делать своим мужчинам, даже если мужчинам это нравится, и они много лет женаты?
— Тебе списком? Есть.
— Ну так это оно. То, что ты сделала Бофуру, — Нори ухмылялся так, что мне захотелось выдрать ему его патлы.
А следовало — себе.
Комментарий к О гномьей эротике
миро дукхано - мой больной (цыг.)
Палсо ту чамудэс, камло, палсо - Зачем целуешь, милый, зачем (цыг.)
Мэ ту мангав… - Прошу тебя… (цыг.)
Ничи мэ тутэр на мангава - инке! - Ни о чем не прошу - ещё! (цыг.)
========== Костры и лирика ==========
— А может, ты его выронил? Где-нибудь на поле? Не помнишь? А где это было? Ну ты не ругайся, я тебе серьезно, дело важное…
Главное, что понял Бильбо, это то, что странный целитель, говоривший на неизвестном наречии, хочет кольцо. И почему-то уверен, что Бильбо знает, где оно.
Последнее, что помнил хоббит — это собственную кровь, хлынувшую из горла, толчками выливавшуюся с каждой попыткой вдохнуть и выдохнуть. И кольцо, которое покатилось перед ним из ладони. Голоса не было позвать на помощь, и понимая, что это конец — домой, как хочется домой, спрятаться в нору и никогда не покидать! — Бильбо загадал одно, последнее желание: пусть бы кто-нибудь спас его. Кто-нибудь, только не Гэндальф, ни в коем случае…
А очнувшись, увидел, что оно сбылось. А кольцо исчезло. Целитель, однако, не успокаивался. Далось ему это кольцо…
Саня же, убедившись, что Бильбо или не знает, или не желает признаваться в обладании кольцом, потерялся окончательно. И очень удивился, услышав едва уловимые слова хоббита:
— Оно исполняет желания…
Захотелось встряхнуть как следует его и потребовать объяснений, но Бильбо уже замолчал. Даже и эти слова дались ему с огромным трудом. Саня взял себя в руки.
Кольцо исполняет желания. Точно, так и есть. Оно существует — уже это хорошо. Оно где-то неподалеку, под сугробами, возможно, в братских орочьих могилах — тут врача пробрала нервная дрожь. Как же его искать-то? Как объяснить свои поиски?
***
Долгожданный переезд в Гору почему-то меня больше не радовал. Я пребывала в мутном тумане, собирая тюки и сумки. Если бы Саня не пребывал в той же прострации, он непременно заметил бы мое состояние. Но он пропадал в «Душегубке» и на вызовах, пока я паковала наш склад. Максимыч уже устал отбиваться от эльфов с их меломанией. Мы извели весь самогон, заправляя генератор. Вишневский, возвративший себе милость Трандуила, на радостях загулял.
Так что на меня никто не обращал внимания. Я погрузилась в работу: собирала инструменты и лекарства перед переездом. Смутная надежда, что количество народа поубавится, рассеялась очень быстро. Трандуил все еще ждал своего золота и драгоценностей, и готов был ждать хоть вечность — благо, она у него в запасе имелась. Бард вообще бродяжничал вместе со своими погорельцами, и деваться ему было некуда. Даин представлял собой что-то вроде миротворческой силы. Хотя миротворец из него был хреновый.