— Добро должно быть с кулаками, — поучал меня Оин, которому я тоже помогала собираться, — иначе бардак.
— Он давно настал, — пробурчала я.
— Ась?
— Настал бардак давно.
— Да, буран перестал.
— Бардак! Настал! Давно!
И в самом деле, настал. С Бофуром я не разговаривала иначе как в присутствии множества свидетелей, каждый раз спиной чувствуя глумливую улыбочку Нори и молчаливое возмущение ханжи Ори. И то спасибо, что не разболтали никому о моем позоре, не знаю, как ходила бы по госпиталю и лагерю.
Но скрыться от гнома мне не удавалось все равно. В тесном шатре, заваленном барахлом, это было вовсе невозможно. Я занимала себя любой ерундой, лишь бы только не начинать неизбежный разговор о различиях в понимании пределов нравственности. Не рассказывать о том, что на Земле у меня, вообще-то, приличная репутация. Что все произошло случайно и повторения не предвидится.
Что было правдой — в Горе гномы, в отличие от нас, могли рассчитывать на нормальное отдельное жилье. А значит, еще три дня, и пытка закончится, Бофур съедет, я останусь.
Если бы не моральная составляющая, однако, о своем приключении я бы вспоминала с большим удовольствием. Особенно, когда постоянно ловила на себе взгляд темных глаз Бофура. Хотелось надеть футболку «Держи Дистанцию!», причем и на него тоже, потому что отношения наши стали, как у каких-то идиотов-подростков. Мы не разговаривали, но наши руки то и дело встречались на узлах мешков с вещами, на матрасах, на вылетевших кольях шатра, даже на дне котелка с супом. И как бы я ни пыталась скрыться, все равно мы постоянно сталкивались в чисто физическом смысле — то влечу в него под ворохом стиранных тряпок, то он меня поймает, поскользнувшуюся…
Да что ж творится-то со мной. Со манца, со манца…
Напряжение натянулось, как гитарная струна, в то утро. Я перебрала все оставшиеся ампулы анальгина. Перестелила тряпочками пиалы Вишневского и упаковала в отдельный ящик его реторты, колбы и прочее мудреное алхимическое барахло. Написала четыре рецепта. Забрала кучу изувеченных пинцетов и зажимов у мастера Боргунда. Приняла трех эсгаротцев с отравлением. Одного — с запором. Осмотрела одного ревущего ребенка. Добежала до гномьего лагеря и проведала бабулю с давлением.
На выходе столкнулась с Бофуром. Лобовое, не уйти, и я на его территории.
— Ты меня избегаешь, — глядя в глаза, сказал мужчина. Отступать было некуда.
— Тебя, пожалуй, избежишь…
— Я стал неприятен тебе?
— Что несешь-то, сам подумай.
— Это потому, что я гном?
Нет, это потому, что ты — идиот. У тебя мягкий взгляд и мягкие губы. Глаза, в которых я тону. Я хочу с тобой целоваться, сидя у ночного костра. Хочу твои руки на моем теле. Хочу потушить тобой жар, которым полыхает всё внутри, который ползёт от колен выше и заставляет сходить с ума от желания. Я хочу транквилизаторов, чтобы не думать об этом день и ночь.
— Давай не будем. Я не знала, что… ну, про волосы у гномов.
— А, это, — Бофур как-то выдохнул, с облегчением улыбнулся, — Ларис, только не подумай, что… в общем, я просто не хотел тебя смутить отказом.
Ах ты сучонок, вот оно как, да?
— Я очень тебе благодарен, Ларис, — легкий полупоклон, уголок губы ползет вверх чуть криво, — я не знал, не знаю, как выразить эту благодарность… и буду помнить о том, что ты для меня сделала, всегда.
Похоронный звон все еще звучал у меня в ушах, когда он раскланялся и ушел, прихрамывая. Свалил, скотина, поимев меня в самую душу.
— К твоим услугам, — прошипела я вслед, твердо вознамерившись вечером напиться.
***
Выпившей Саня Лару видел нередко. Пьяной, как сейчас, никогда. Уже тот факт, что она пришла за ним в «Душегубку», шатаясь и падая по дороге, говорил о том, что состояние подруги далеко от нормального.
Выпившая Лара любила иногда повыяснять отношения. Пьяная — очевидно нарывалась на скандал, мордобой и разборки. На отказ Сани немедленно отправляться в Ривенделл искать Элронда среагировала она бурно.
— Я тебя не упрекаю, я прошу подумать непредвзято.
— А в чем предвзятость?
— В том, что тебе здесь нравится.
— А тебе — нет?
— Саня! Посмотри на меня! — Лара нервически рассмеялась, — я сплю в двадцатиградусный мороз в тряпичной палатке! Бог знает, чем рискую заразиться по сто раз на день! Отлично, мы — попали, и ты считаешь, нам повезло. Мы всех спасли. Ура нам. Но теперь ты хочешь большего. Тебе надо быть героем. На скоряке-то мало геройствовали, правда?
Саня скручивал сигарету.
— Саня, я домой хочу. На дачу. Я наприключалась по самое не хочу, ни один психиатр никакими нейролептиками не вернет мне нормального сна до конца дней моих. Я не ропщу, слава Богу, мы попали сюда после боя, а не во время. Я в окопы не рвалась. Если пурано магари Гэндальф говорит, что можно прямо сейчас отправиться домой, я собираю шмотки и валю.
— Он просто однажды упомянул такую возможность. Гэндальф не дает гарантий.
— Их никто не дает, — отрезала Лариса, — тебе нравится жить в юрте, как бомжу?
— В юртах казахи живут.
— Казахи живут в Алма-Ате, а мы сейчас именно бомжи. Мне надоело, я ухожу!
— Элю прихвати, — чужим голосом сказал Саня, не поднимая глаз.
— Я тебе по морде прихвачу конкретно, если не перестанешь валять дурака. Подумай хорошенько. В любой момент тебя отсюда вынесет без предупреждения. Ты собрался спасать мир? А если тебя отправит назад прямо от стола?
— Не делай вид, что тебе есть дело до того, кто там будет на столе, Лара. Не передо мной. Ты пьяна, иди и проспись.
Она замолчала. Сжала зубы и скривилась.
— Ну спасибо, друг. Это ты здесь Склифосовский, великодушный спаситель всея Средиземья. А мы, ничтожные, лишенные дара эмпатии врачи-убийцы, неблагодарно недовольны тем, что нам досталось редкое счастье обслуживать столь сиятельную персону. Говном ты был, им и остался, и никакие эльфы этого не изменят.
— Да, я говно! — взорвался врач, вскакивая и роняя почти завершенную скрутку, — я, как и ты, годами рассекаю на говенном уазике по адресам, тоже бухаю на дежурствах и второй раз в разводе! Скажи мне, куда возвращаться. В съемную однушку на окраине? С видом на свинофермы и комбинат? Лечить бабусек и мамашек, которые с жиру бесятся? А может, я хочу начать все сначала? Здесь я нужен. Любая женщина, любые деньги, всё…
— Покажи мне эти деньги и эту женщину. Пообещай, что через год не откинешь копыта во время эпидемии какого-нибудь местного дерьма похлеще чумы и Эболы. Можешь? Ты тут сдохнешь, Саня.
— Нет, это ты там, без меня. От скуки. Хочешь, возьми кого-нибудь вместо меня. Того же Вишневского. Приклеишь эльфу бороду, напоишь хорошенько — и вперед, повышать квалификацию…
Ссора оборвалась так же резко, как началась — оба засмеялись. Лара вытерла слезы, оставив на лице грязные разводы.
— Я серьезно домой хочу.
— Я знаю. Ты выпила лишка, я дурак, мы все на нервах с этим переездом. Время, Лара, работает на нас, и надо терпеть. Здесь по-другому нельзя. Давай, давим истерику в зародыше. У нас еще полно работы.
— Ее всегда полно, — вздохнула Лара.
***
Однажды мужчина мне отказал. Мне было немногим больше двадцати, четыре года работы в травме висели на шее, тянули ко дну, я уцепилась за него, как утопающий за соломинку.
Он соломинкой быть не захотел. Некрасиво отказался: прилюдно, изощренно дал мне от ворот поворот, и я ушла. Собрала себя по кускам, сшила кое-как заново. Потом, как в плохом кино, он приходил и просил прощения, говорил, что все понял, что никто и никогда его так — ну и все в этом духе.
— Неужели эти чувства не могут родиться заново? — это он спросил.
— Нет.
Ну и всё, собственно. У меня уже была другая жизнь, другой город, другое сердце. Заманчиво было попробовать, как оно могло получиться в той, прежней жизни, но я не стала. И все со временем наладилось. Я работала, ездила на дачу, дважды — в Турцию, один раз на Кипр. Бросила курить, снова закурила, снова бросила, и опять. Вырастила финик из косточки.
Как-то само пришло осознание, простое и понятное: не всем дано. Так вот просто. Недоступного мужчину любить на надрыве с цыганской страстью — а я другой не знала, — это я могла. А строить отношения, ходить на свидания, взять вместе с ним ипотеку, в конце концов, — нет. Потом появился Саня, как воин света — железной рукой вытащил меня из моей толстой внешней скорлупы и сказал свое знаменитое «Не ссать!».
Сейчас мне хотелось пойти и найти остатки той скорлупы, надеть ее обратно. Давно я не умирала с каждым своим пациентом. Не болела вместе с ним. Не выздоравливала. Чертово Средиземье и один мужчина снова вытащили это из меня.
Из мрачных мыслей меня вырвал Вишневский, втиснувшийся на склад и оглядевший творящийся хаос с таким видом, как будто не его ерунды тут было четыре сундука.
— Уныние — тьма в душе целителя, — торжественно возгласил он, — отринь тьму и празднуй дни света.
— Встань и иди, — буркнула я в ответ.
— Что-что?
— У нас есть история об одном… в общем, он оживлял мертвых, они вставали и уходили.
— В терапию? — заинтересовался эльф. Я усмехнулась.
— Нет, вообще, домой к себе.
— Вот это дело, — одобрил Вишневский и распахнул шатер, — время пришло.
— Переезжаем? Прямо сейчас?
— Нет, празднуем. Надо же это дело как-то отметить.
Лагерь беженцев уже сворачивался, воинская стоянка тоже, а вот госпиталь оставался почти в своем первозданном виде. Разве что мусора много оставили после себя. Хотя, экологически чистого мусора. На площадке вокруг нашего главного кострища уже собирались лекари. Отрадно было видеть знакомые лица. Настраивали скрипки гномы. Среди толпы я увидела Саню — он обнимался со своей эльфийкой-ассистенткой, выглядел счастливым и отсалютовал мне фляжкой.
Если настроение у меня и было поганым с утра, оно очень быстро улучшалось по мере того, как зазвучала музыка, сначала тихая, но делавшаяся все громче. Ранний зимний закат накрыл госпиталь мягким покрывалом золотистого полумрака. Костер разгорался ярче. Запевали эльфы.
— Дорогие братья-коллеги! — наконец, взял слово эльфийский целитель, — мы сегодня можем поздравить себя с окончанием величайшей битвы в истории лекарского искусства — битвы у Горы!
Все закричали. Забили барабаны гномов. В костер полетели лубки и костыли, лангеты и остатки носилок. Наверное, из экономии следовало бы их оставить — но к черту! Мы свой праздник заслужили.
Кто первым вышел в круг — не помню. Знаю точно, что это была эльфийка или эльф. Никогда не думала, что увижу в исполнении лесного народа что-то настолько близкое к цыганочке, с игрой пышной юбкой, с широкими плавными взмахами руками и движением по кругу. Зрители хлопали в ладони, пока музыка ускоряла темп, и наконец, один из молодых гномов не выдержал и вылетел вперед.
А это уже был другой танец. Может, сравнимый с лезгинкой. Удивительно, как создания столь плотного сложения способны настолько легко двигаться. Ноги гнома подсекали одна другую, он заламывал руки, играл телом и лицом, плечами, браво пересекал дорогу эльфу — или эльфийке, снова и снова заставляя партнера возвращаться на прежнее место и кружиться в странном танце.
Я поняла, что попалась, когда свистнула во всю дурь, вложив пальцы в рот. Ну всё, Лару повело. Меня одобрили дружными криками и ответным свистом.
Вишневский попытки пригласить его танцевать пытался поначалу отбить.
— Ну давай, морэ, мэллон, давай, — тянула я его за руки, но он даже не клонился в мою сторону, дылда остроухая, — миленький, пойдем танцевать…
— Вот ещё, — не сдавался эльф, — в моем возрасте уже не танцуют. Это глупо выглядит.
— Пенсия тебе не светит, король сегодня тоже отдыхает, завтра с утра снова будешь у него, ну пойдем!
— Иди с мастером Саннэ танцуй.
— Саня уже занят. Смотри, даже Максимыч в круге!
Максимыч был звездой этого вечера. Вот уж кто дал жару. Прошел тур польки с акушеркой Миной. Станцевал с гномами гопака, с эльфами — канкан. Облился пивом, чем вызвал восторженный гномий рёв — признали своего. Только что-то я нигде не видела его магнитолы — наверное, Трандуил приватизировал окончательно.
Стоило мне вспомнить о короле эльфов — и он появился. В легком наряде не короля, а простого охотника, нарочито простом, без каких-либо украшений, только руки все были в перстнях — есть в нем что-то от рома, есть, в этом Трандуиле. Эльфы что-то там бормотали о короле, почтившем их скромное собрание присутствием. Я же мигом забыла про всякие слова типа «депрессия», «экзистенция», и в голове осталось одно только слово «Хочу».
Эльфы чуть подались назад в поклонах, но гномам все было нипочем, как и большинству эсгаротцев. Я же подошла к Сане, который уже изрядно набрался с Идреном.
— Саня, у тебя к мужчинам никогда тяги не возникало?
— Слушай, ну даже для тебя это чересчур. Или ты Вишневского ищешь кому сплавить? — округлил мой друг глаза. Я показала на Трандуила.
— Видишь вон его?
И тут же убедилась, что обаяние эльфийского владыки распространяется на всех. Саня поджал губы.
— Переодетая баба, — оправдал он свой мутный взгляд тут же, — или я напился в хлам.
Странным образом мне от его признания полегчало. Жажда танцевать просто распирала.
— Вишневский, ну не будь занудой, даже ваш король пришел, пойдем танцевать!
— Владыка не танцует, — пояснил еще один эльф, — он горюет о погибшей супруге.
Видали мы, как он горюет!
— Если не пойдешь, я твоего владыку вытащу, — пригрозила я эльфу, и наш бедный фармацевт аж поперхнулся. Поспешно подхватив полы своего длинного одеяния, он почти выволок меня за собой в круг. Поверил, глупый…
Поверил, что меня его согласие удержит от того, чтобы все-таки попробовать сделать это.
***
Скрипка выводила что-то чувственное, ей вторила флейта. Звенели бубны в руках эсгаротских лекарей. В освещенном костром круге под зимним звездным небом перед королем Трандуилом в неведомом Средиземью танце металась маленькая фигурка. Ей уступили круг, и она осталась в нем одна.
На столе перед ним клубится дымом чаша с благовониями — ладан нолдор, подарок Галадриэль Нэрвен; по венам кровь разносит дурман Лихолесья. Игристое вино горячит тело, но ничто не затрагивает душу, не туманит разум. Пресыщение удовольствиями существует, и король Трандуил знает все об этом.
Так мало осталось того, что способно удивить. Привлечь внимание.
Танцевала Лара страстно, не планировала своих движений, лишь следовала за звуками музыки и невидимого для всех наблюдателей рисунка. То хлестала себя широкой гномской юбкой, медленно подкрадываясь, то, захватывая ее, вертелась юлой на месте, пристукивая ногой в своем ритме. И все ближе подходила к королю, чтобы затем отступить — заманивая его, как маленькая камышовая кошечка опасного горного барса.
— Шунэса, вэшитко? — припевала она, улыбаясь и одновременно кидая на Трандуила жгучие взгляды, — дэ мангэ тут подыкхав!