Он выпрямился в своем походном троне. Заинтересованно подпер подбородок изящной рукой. Прищурился чуть. Трандуилионы за его спиной переговаривались, переглядывались.
Тысячи лет лесного короля приносили ему тысячи тысяч танцев, медленных и быстрых, соблазнительных, нарочито-бесчувственных, таких же разных, что и женщины, исполняющие их. Средиземье дало Трандуилу все, что было только возможно; он мог владеть всем. И он владел.
Но в круге костра танцевало не Средиземье. Незнакомка принесла новизну, которую уже сотни лет одурманенный собственной вечностью король не встречал.
Пляска продолжалась. И, когда король эльфов поднялся со своего места, провожая танцовщицу после ее поклона, Лара приняла это как знак своей символической танцевальной победы. Маленькой, никому, кроме нее, не понятной, но очень нужной сейчас.
Возможно, спустя тысячу лет найдется другая, чей танец даже заставит его улыбнуться.
***
Нет, это был не массовый праздник, а небольшой междусобойчик. Что там забыл секс-символ Лихолесья Трандуил? Но определенно, что-то такое он излучал в пространство. Что-то очень необходимое для того, чтобы мы разом опьянели. Все поголовно.
И мы были пьяны, пока хозяин шабаша снисходительно наблюдал. Но когда я вышла из круга, действовала не под воздействием этого странного опьянения. Ноги сами несли меня. На отделившийся от общей мелодии звук флейты. Я знаю, что он узнал мои шаги со спины. Он их еще прикованный к койке чуял безошибочно. Жаль мелодию, так внезапно оборвалась.
Недопетая песня.
— Не знала, что ты играешь. А флейта почему?
— Поет без слов. Не знал, что ты танцуешь.
— А что мы вообще друг о друге знаем?
Наконец Бофур обернулся. Любовно огладил флейту, старательно расправил чехол и спрятал за пазуху. Остался сидеть на столбе от шатра. Кажется, это была наша третья операционная.
Начинался снегопад. К утру совсем заметет. Хорошо, что мы уходим в Гору.
— Ты права, — развел Бофур руками сокрушенно, — я не знаю о тебе ничего, Ларис Лачхимари. К тебе нельзя приблизиться, чтобы не опалило. Ты не дала мне шанса.
— Всё верно. Сначала спасала тебе жизнь, потом бросилась мыть голову. Просто-таки насильница.
Бофур рассмеялся. А мне почему-то было совсем не до смеха. Легко соскочил со своего насеста. Живучий народ: хромота все меньше заметна с каждым днем. Возможно, обойдется только шрамом. Уродливым, кривым, трижды перешивали. Вот что оставляют мои руки, прикасаясь к мужчине.
— Кто я для тебя? — зачем Бог дает мужчинам такие голоса, а?
— А кем хочешь быть?
— Кхузд Бофур из Мории…
Неправильный ответ.
— Этого чертовски мало. Тут полная Гора кхуздов. И я понятия не имею, где твоя Мория.
Тень пробежала по его лицу. Обозначилась горькая морщина у рта. Такие бывают, когда часто улыбаешься через силу.
— Да. Так и есть, — мужчина отвернулся и больше не смотрел на меня, — как и я не знаю, откуда ты пришла. И куда уйдешь.
Я шла от него медленно. Без единой мысли. Тишину разрывал одинокий голос тоскующей флейты.
Ну вот и поговорили.
Комментарий к Костры и лирика
Со манца, со манца - Что со мной, что со мной (цыг.)
Пурано магари - Старый осел (цыг.)
Ром - цыган (цыг.)
Шунэса, вэшитко? Дэ мангэ тут подыкхав! - Слышишь, леший? Покажи (мне) себя! (цыг.)
Для интересующихся: музыка Лары и Бофура - Евгений Росс и Рада Рай - Забери эту ночь
========== Терем-Теремок ==========
Гора была похожа на московскую подземку. Такая же шумная, полно народу, и столько же растерянных людей, не понимающих смысла указателей.
Хотя целителей и беженцев дальше первого уровня никто не приглашал, как и предполагал Саня, они сами находили себе место. Даже секьюрити из воинов Даина не могли удержать толпу: если не взрослые, то дети пробирались мимо гномов, и с визгом носились по коридорам и галереям. Гномята и дети людей вместе.
Гномки вошли в гору первыми еще в ночи. Госпиталь въезжал после всех. Перестраховавшись, Торин лично отдал приказ не пускать врачей глубоко в Гору, что устраиваило и врачей тоже. Эльфы с удовольствием обосновались почти у ворот, ЭБЦ чуть дальше, а уазик Максимыча въехал через ворота дальше всех, и припарковался почти у лестницы, что вела наверх, в жилые ярусы.
И все же Торин оценил необходимость организации врачебного корпуса, так что земная бригада все же нашла свое место и минимальное, но обеспечение. В трех комнатках, выделенных под первую в Средиземье «Скорую Помощь», было не намного просторнее, чем в шатре. Соединенные со складом, который Ларису совершенно искренне восхитил, они быстро оказались забиты неразобранными тюками с бельем, инструментами, ящиками с лекарствами. Оставлять все это богатство без присмотра Лара отказывалась даже и в Горе.
Ведь к ним, как в забегаловку, обещали зачастить посетители — удобное расположение гарантировало. Ребята начинали подумывать об организации регистратуры.
— Саня, ты свихнулся. Мы же от этого ушли… мы же прогрессивная медицина, каждый раз — как первый, личный контакт и все такое, ты как себе представляешь — девять тысяч карточек заводить?
— Ничего не девять тысяч, — врач от своей задумки был в восторге, — у нас всего пятьсот амбулаторных пациентов. Посадим Ори за работу, ему в кайф, нам свобода.
— Ага, а потом самоорганизуются страховые агенты и привет, родина, — Лара не сдавалась, — спроси сам остальных, им это надо?
Ответы были неоднозначны.
— А кто читать это будет? Богатые сами такие книжки заводили, про здоровьице свое, бедным оно не надо, — мудро отвечали эсгаротцы.
— У нас уже есть, — чуть свысока сообщили эльфы.
— В камне долго вырубать, — пояснили гномы. На последнем Лара притормозила.
— А что, обязательно в камне?
— Какой гном согласится, чтобы о его бесценной крепости тела, мощи духа и мужской силе было написано на бумаге?
Лара выдохнула: регистратура отменялась. Вещи постепенно занимали свои места, склад наполнялся, когда снаружи донесся рокочущий звук. Потом снова.
— Саня, это что, очередь выстраивается? Ветераны между собой дерутся?
— А ты разве не слышишь? — удивился Саня, — битва под Горой за магнитолу.
Вокруг уазика разгорались нехилые страсти. Гномы, набычившись, потрясали топорами и флэшкой Сани. Трандуилионы загораживали собой подходы к Максимычу, что прижимал к груди драгоценный агрегат.
— Песню про маму! — скандировали эльфы.
— Фрэдди! Кхазад ай мену! Фрэдди! — наступали гномы.
Лара подергала Саню за рукав, требуя пояснений.
— Группа Queen произвела неизгладимое впечатление на гномов, — пояснил врач, не отрываясь от зрелища, — а остроухие сама знаешь, что хотят.
— Он сидит в темнице и вспоминает маму, — возбужденно пересказывал один из пресловутых остроухих другому, еще не постигшему прелестей блатняка, — раскаивается… но уже поздно. А несправедливые властители пытают его и обвиняют в несовершенном преступлении.
— А как называется?
— «Мок-ру-ха», — выговорил фанат, — я ее переложил для арфы, вечером спою…
Наконец, гномам удалось отбить Максимыча с магнитолой. Горестные возгласы эльфов провожали водителя еще долго. Саня покачал с укоризной головой:
— Максимыч, своими, прямо скажем, немудреными пристрастиями в музыке ты поставил древнейшую культуру Средиземья под угрозу.
— Я сам сто раз пожалел, — огрызнулся тот, с тоской глядя на веселящихся гномов.
В сводах Горы отразились хлопки и топанье: они орали что-то под We will rock you.
***
Толпа железнохолмских воинов появилась в дверях нашей клиники внезапно. Мы слегка напряглись. Но хмурые гномы ничего не сказали, молча вносили один за другим большие изукрашенные ларцы и под конец — большой сундук. А вслед за ними вошла живая и невредимая Эля.
— Элька! Ты выбралась!
— Меня выгнали, — сияя не хуже своего бриллиантового колье, кокетливо сообщила медсестра. Гномы, пятясь задом и поглядывая недоверчиво на Элю, словно боясь, что она передумает, покинули нас и припустили прочь по коридору. Я очень хорошо слышала, как ускоряются их шаги в тяжелых сапогах.
— Можно было не сомневаться, — заметил Саня, разглядывая Элин багаж, — а это что?
— Приданое мое. Я сказала Данечке: если хочешь выгнать меня, то я пойду и перед всеми скажу, какой ты скупой гад, хуже Торина. Ну он и расщедрился.
Значит, Даин Железностоп все это время был «Данечкой». Да он просто образец терпения. Ох уж эта целомудренная гномская культура. В шатре Трандуила нашу Элю сожрали бы живьем соперницы.
Хотя как знать, как знать.
— А что это у нас затишье в приёмке? — вдруг заметила я, — целебный воздух подземелий?
— Не-а. Все празднуют.
— Как, опять?
— Вчера праздновали переезд, сегодня прибытие. Вишневского еще дня три точно можешь не искать. Потом приползет, болезный…
Саня был прав. На первом ярусе праздновали эльфы, а чуть выше резвились гномы. Эсгаротцы, как дорвавшиеся до халявы, курсировали между лагерями. У остроухих праздник был тихим — они валялись по подушкам и медитировали, иногда что-то распевая, но больше ведя беседы и потребляя все, принесенное с собой. На празднике гномов творилось нечто невообразимое. Скачки по столам, вопли, крики, драки. Звуки доносились до нас так же отчетливо, как звук перфоратора в панельной пятиэтажке. Поразмыслив, я открыла наш чемоданчик для травм.
— Приготовимся-ка на всякий случай.
Случай не заставил себя ждать. В дверях появилась могучая фигура гнома с топором в голове. Мы с Саней вытаращили глаза, прикидывая свои познания в операциях с черепно-мозговыми, но вместо ожидаемого падения хладным трупом к нашим ногам гном вытащил из-за своей спины зеленого и совсем бесчувственного парнишку и на одной руке пронес его через наш еще неустроенный зал к койке. Сложив на нее юношу как тряпку, он огляделся, остановил свой взгляд на мне, неодобрительно что-то буркнул и удалился.
Своими ногами.
— Это Бифур, — пояснил Ори, появившийся вслед за первым пациентом, — а это Кили.
— А, тот самый. Вот и первая жертва. А что с ним?
— Отравился.
— Эльфийскими поцелуями?
Ори взглянул на меня укоризненно. С недавних пор он окончательно стал считать меня кем-то вроде леди Макбет и Катерины Медичи. На средиземный лад.
— Супом. После эля не лёг…
На мой взгляд, суп все-таки был ни при чем, так что мы, определив очередность работы с Саней старинным методом «камень — ножницы — бумага», решили промыть несчастному желудок. Ори упорхнул прочь. Вместо него на подгибающихся ногах появилась зареванная Тауриэль.
Она являла собой картину безграничной эльфийской скорби: как обычно, нечесанная, ломая руки, пала на грудь бесчувственного молодого гнома и завыла в голос, мешая синдарин с понятным нам всеобщим языком. Суть сводилась к «на кого ты меня покидаешь». Эля глядела на нее с сочувствием, мы же с Саней, изрядно пресытившиеся ежедневными концертами тоски еще на складе — с отвращением.
— Кто ее позвал? — зашипел Саня. Я пожала плечами.
— Фили прислал Ори, — не отрываясь от Кили, сообщила эльфийка неожиданно деловым тоном и тут же продолжила рыдать.
Интересно, эти Фили-Кили порознь вообще водятся? Думается мне, от Кили его сородичи просто решили избавиться, сплавив нам. Сам Фили, надо полагать, не мог встать из-за стола. Его младший братец как раз слабо застонал и задергался. Еще бы: Тауриэль уже почти целиком на него заползла.
— Тазик! — грохнул Саня, и Эля метнулась исполнять, — а ну отцепись от него…
Оттащить Тауриэль я не могла чисто физически: она была выше меня минимум в полтора раза, да и весила немало, несмотря на обманчивую хрупкость. Плюс к тому — царапалась и шипела, как кошка. Мне все-таки удалось вовремя дернуть ее в сторону, потому что наш юный друг выбрал именно это время, чтоб заблевать себя, кушетку, пол, Элю — все, кроме подставленного тазика.
Умиленного взгляда эльфийки сей акт ничуть не изменил. Когда я покидала комнатку с изрыгающей страшные проклятья Элей, влюбленные как раз приносили друг другу какие-то очередные трепетные клятвы.
Ничто не остудит любовь младую, эх, где мои восемнадцать.
***
Через три дня мы убедились: идея открыть стационар была не лучшей. Семь коек забились моментально. Мы расширились до четырнадцати. Они оставались свободными недолго. Одну оккупировал Кили, который, стоило нам тонко намекнуть о его свершившемся выздоровлении, превращался в ипохондрика и тут же находил у себя миллион страшных симптомов, свидетельствующих о близкой кончине. К концу третьих суток я не выдержала и пригрозила ему ежедневной клизмой. Призадумавшись, юноша пообещал покидать нас хотя бы на ночь, но днем все равно обнаруживался в непосредственной близости от приёмной.
Тауриэль так легко не отделалась. За право оставаться с нами я потребовала от нее мыть полы и санитарить по полной. Признаюсь, не без злорадства наблюдала, как она мечется по коридору со шваброй и ведром, тщетно пытаясь призвать неизбежную очередь к порядку. Заодно методом научного эксперимента разгадала, как звучит на синдарине ворчание «Вытирайте ноги» и «Ходют тут всякие, натоптали страсть».
Никогда я еще не работала в приёмке с облицовкой из малахита и яшмы, но это было даже здорово. Обстановка у нас была просто волшебная, особенно мне нравились светильники. Мы выпросили себе два солевых, как попытку заменить кварцевание. Правда, очередь ничуть не становилась от этого короче. Да и вообще, возни на нас обрушилось немеряно.
Во-первых, мы не смогли организовать расписание приёма. Часов здесь практически не водилось. Сначала хотели нарисовать солнышко, восходящее и заходящее, но под Горой солнца видно не было. Ограничились приблизительными понятиями типа «после завтрака», «до ужина». Опять промахнулись: у многих пациентов завтрак свершался тогда, когда все ужинали, и они, ничтоже сумняшеся, заявлялись к нам после полуночи, именно сейчас озаботившись фурункулами или панарицием.
Во-вторых, очередь никак не желала соблюдать хотя бы относительно правила поведения. Меня пробрало, когда я услышала знакомые до боли интонации и фразы вроде «Вас здесь не стояло» и «Кто занимал вот за этим бородатым?». Гномки, решив для себя, что под Горой им дозволено разгуливать открыто, тоже приходили на приём. В сопровождении родни. Путем скандалов и угроз мы ограничили число сопровождающих до трех мужчин. С трудом добились того, чтобы хотя бы самое громоздкое оружие оставляли на входе в нашей версии камеры хранения.
И, наконец, в-третьих, кто-то должен быть идти без очереди. Кто? Воины, раненные в битве? Члены их семей — которых было слишком много? Многодетные матери? Многодетными мы, после небольшой работы со статистикой, постановили считать женщин с девятью живыми детьми. Беременным льгот не полагалось — как я и предсказывала, беременных здесь было слишком много.