— Правильно, Гилри!
— Так его! Эй, морда, а ну-ка… терпели мы! Уж так натерпелись, чтоб тебя гоблины драли…
Эльфы тоже ругались. Только на синдарине. Лица у них были не такие выразительные, но горящие нехорошим огнем глаза и шипящие интонации сомнений не оставляли: опоздавших сородичей они не хвалили.
Времени на перегруппировку тратить не стали, и лекарства почти сразу растащили по местам назначения. Кое-что осело и на складе. На непродолжительное время в лагере воцарился мир и покой.
За следующие полтора часа я успела приобщить полезного, хотя и постоянно тормозящего Ори к делу: замочить бинты, отстирать, прокипятить, следить за огнем под чаном, где бултыхались ножи, зажимы и фиксаторы (не знаю местного термина, но в нашем мире это были именно они). Пока Ори был занят огнем, я пыталась найти кого-нибудь, чтобы озадачить водой. Но хитрый Нори испарился за долю секунды, стоило мне появиться на пороге шатра с ведрами.
Путь к источнику лежал через весь лагерь. Уже знакомые лица встречались все чаще. Странное дело, как и в больнице дома. Мир делится для тебя на коллег и больных. Коллег узнаешь за версту. Больных стараешься не запоминать, а потом и стараться не приходится, получается само.
Хотя некоторые коллеги сами чем-то больны. Возможно, неизлечимо. Так я подумала, найдя разряженную Элю почти у родника. Нет, ну только взгляните. Гвозди бы делать из этих людей: она брила ноги чьим-то кинжалом у начинавшего обледеневать болотца.
— Эля, я тобой восхищаюсь.
Девушка вздрогнула, но расслабилась, увидев меня.
— А, это ты. Я уж испугалась.
— Чего? Что тебя кто-то придет совращать раньше его величества Дубозада?
— Какая ты злая, — не поддалась блондинка, — нет, просто я взяла его… ножик. Не могу без эпиляции.
Перед моими глазами предстала картина Элиной головы над входом в королевский шатер наследника Дурина.
— Скажи, что я ослышалась.
— А что мне, волосатой ходить, что ли? Я и так уже на йети похожа.
— Тэ мэрав мэ! Ты с ума сошла? — я вовремя понизила голос и теперь шипела, — это! королевский! кинжал! Оружие воина! Там полно бритв, других ножей, скальпелей из обсидиана — нет, тебе обязательно надо было брить причинные места кинжалом Торина? И кстати, гномы вроде любят волосатых женщин.
Этот аргумент заставил ее призадуматься, но затем она продолжила свое черное дело со спокойствием Будды:
— Не попробуешь, не узнаешь.
Откуда в моих друзьях этот долбанный фатализм?
— Как там его величество, кстати? Не поддается?
— У меня появилась альтернатива, — Эля придирчиво изучила свои, надо признать, стройные ножки, и осталась вполне довольна увиденным, — там еще лежит его племянник Кили, а около вьется старший наследник Фили. Оба красавцы. А что низковаты для меня, так это ничего.
— Эля. Я тут слышала имя такое, Моргот. Кто-то кого-то к нему посылал. Может, обратишь внимание? Наверняка тоже завидный мужчина. На что хочешь спорю, холостой…
Ну почему одним короли и королевские племянники, а другим бесконечная стирка и судна из-под двух десятков мужиков?
Возвращалась я в смешанном состоянии духа. Встретила замотанного Вишневского. Вопреки обыкновению, он поздоровался первый. Вид у него был усталый и совершенно затраханный.
— Ты что, остроухий? Перебрал?
— Не я. За…мучали они меня, — вздохнул фармацевт, оправдывая мое предположение о его состоянии, и размял плечи с хрустом, — то горькое, это недостаточно сладкое, от третьего тошнит.
— Кто?
— Да Трандуилионы, чтоб им…
Внезапно он осекся, потом оглянулся несколько затравленно. Но видимо, желание хоть с кем-то поделиться было сильнее опасений, и эльф продолжил:
— Ну день ты пьешь. Ну два. Но на третий остановиться можно. А я их величество трезви, да непременно вкусненьким, все по губам читай, когда они только «му» сказать могут.
— Сочувствую. А эти ионы… это кто такие?
— Да родственнички его младшие. Сынок и племяшки, двоюродные-троюродные. Вот уж лет четыреста ждут, кто кого перепьет. Трон-то один в Лихолесье… а вот на днях король Дейла завалится со своим сбродом — и все, пропадай, моя голова.
— А что так?
— Отмечать начнут.
То есть, это они еще даже не начинали. А земля по ночам дрожит и крики страшные от того, что скорбят, видимо. Какой же здесь темпераментный народ.
— Переселяйся к нам, — чистосердечно предложила я, снова поднимая ведро с водой, — нечего тебе на оргии королевские отвлекаться, хоть иногда спать тоже надо.
— Не могу, — буркнул Вишневский угрюмо, — их величество ко мне привыкли, ибо я их личный дегустатор двести лет подряд был. Вот и в отставку вроде вышел, а все равно…
Махнул рукой и убрел куда-то.
Ну нет, подумалось мне. В Лихолесье тоже что-то неохота. И к гномам не пойду — зашибут ненароком, горячие хлопцы. Останусь при нашем Братстве Шприца. От добра добра не ищут…
Комментарий к Приглашение в Братство
Ум хару - Плохая рана (синд.)
Башымо - Бред (цыг.)
Тэ мэрав мэ! - Умереть мне! (цыг.)
========== О пользе личной гигиены ==========
Закончив с очередной перевязкой господина Бильбо Бэггинса из Шира, Саня решительно взял себе полтора часа перерыва на подумать. Подумать было о чем.
Вокруг определенно было Средиземье. Перед ним совершенно точно лежал без сознания обладатель страшного кольца. Возникали несколько закономерных вопросов: почему ранен Бильбо так, как должен был быть ранен Торин, где кольцо, и какова роль Сани во всей этой истории?
Если вдуматься, несостыковок с версией, известной на Земле, насчитывалось немало. И все они имели какой-то подтекст, что-то значили, словно представляя собой специально сочиненную загадку. Кем же? Случайно ли возникла эта загадка? Саня перебирал тысячи теорий, и никак не мог найти подходящую.
Прошли девять дней. Девять дней, наполненных постоянной тяжелой работой в чужом мире, где самые простые вещи были недоступны. А через несколько часов обещали начать прибывать переселенцы, жаждущие получить место в Горе, и предсказать, что из этого выйдет, не мог никто.
Не теряли ли они драгоценное время? Саня много раз с момента попадания в Средиземье и ровно до мгновения, когда увидел Торина Дубощита, думал о том, как он будет лечить раненых. Как и кого. Будет ли. Сможет ли выбрать между жизнями нескольких одинаково тяжелых пациентов. Рискнет ли изменить ход истории.
Пока не выяснил, что история давным-давно изменилась сама.
Лара ни о чем не думала — она работала. Эля радовалась — чего еще хотеть, любимые герои живы! А вот Саню одолевали сомнения самого разного рода.
— И что ты хочешь сказать? — оборвала его излияния в очередной раз Лариса, — накурился опять со своей эльфийкой? Нам теперь надо на тот свет отправить всех, кого мы лечили, или как?
— Мири чхаёри, я о том, что нам и не пришлось спасать никого из тех, кто должен был умереть. Даже Кили. Его бы спасли и без нас. В отличие от Бильбо.
— Кили? Напомни…
— Забудь, не в этом дело. Зачем мы здесь, Лара?
Она вытянулась во весь свой небольшой рост и отвесила ему подзатыльник.
— Ты меня спрашиваешь?
Нет, к философии боевая подруга не была расположена. Это и в нормальной жизни случалось редко. Несмотря на двенадцать лет знакомства, Лариса оставалась для него тайной за семью печатями. Иногда казалось, она не задумывается над жизнью вообще. Но случалось ей выдавать редкие сентенции, полные недоступной больше никому мудрости.
И сохранять при всей своей немыслимой откровенности неуловимую отстраненность, невидимую броню, которую и не ощутишь, пока при недопустимом приближении она не вопьется шипами.
А все-таки хорошо, что Ларка с ним здесь. Вместе как-нибудь разберутся. Саня вздохнул и вновь склонился над мирно спящим Бильбо Бэггинсом. Ну подумать только! Он — хоббитский реаниматолог!
***
Целая вечность минула со дня нашего экстремального перемещения между мирами. Я теряла главные рабочие навыки: отмирал автоматизм заполнения выездной карты, забывались три основных вопроса: «можно не разуваться?», «почему раньше не обращались к врачу?» и «где страховой полис?».
На врачей нагрузка постепенно снижалась, а вот на меня увеличивалась. Всем нужно было всё. Постоянно чего-то не хватало, и я и помогавшие мне с ног сбивались, пытаясь пересчитать все необходимые котлы, простыни, бутылки и банки, ножи и топоры. Психовала я пуще прежнего. Если что-то пропадало, прекращала выдачу, пока не находила пропажу. Не чаще пяти раз в день ко мне являлись скандалить гномы, чьи инструменты я выдала эльфам, а те — ну надо же! — не вернули их спустя пятнадцать минут. Из эльфов изрядным скандалистом оказался хирург Идрен — меня он невзлюбил и постоянно пытался поймать на растрате драгоценных снадобий вроде паучьего яда-миорелаксанта. А мастер Боргунд и его помощники не уставали этот самый яд клянчить.
В результате у меня выработался рефлекс отвечать «нет» на любой вопрос, заданный любым посетителем.
— Есть длинный эльфийский пинцет на…
— Нет!
— А льняное масло? А касторка? Или уголь?
— Нет!
— Выйдешь за меня?
— Саня, идиот, отвали! Нет!
От безысходности начала пробовать сочинить что-нибудь дельное, вроде капельницы из подручных средств. Как оказалось, я могу соорудить аппарат Илизарова — откуда вообще в моей памяти всплывали те или иные детали, понять не могла, отличницей не была никогда. Но стоило покорпеть полтора часика в компании гномов над чертежами — и еще восемнадцать коек в госпитале освободились, всех поломанных их соотечественников отправили на растяжку в Гору. В Гору, как я понимала, здесь отправляли всех стабильных пациентов, по крайней мере, из гномов. По какому принципу (и главное, куда — неужто в воинский лагерь, чтоб они там спились?) выписывали остальных, угадать так и не довелось.
Моим лучом света в царстве мглы стал, конечно, Ори. Читать и писать он умел, радовался этому делу, и всего за два дня склад из приюта первозданной энтропии превратился в полноценную работающую систему хранения. Заодно у нас появился нормальный учет.
Впрочем, Ори нравился мне не только своими рабочими качествами. На вид и по поведению ему было лет семнадцать-девятнадцать, но с нашей молодежью нельзя было и сравнить. Миловидный, но робкий, Ори совсем не умел обращаться с женщинами, и я радовалась любой возможности подшутить над ним и смутить его. Многого не требовалось, достаточно было просто улыбнуться.
Нори, несомненно, эти благие устремления одобрял, да и тиранил братца похлеще моего. Сам, гад, умудрялся исчезать, стоило мне только подумать о том, чтобы привлечь его к работе. Я вообще не уверена, что смогла добиться от него хоть какого-то мало-мальски результативного труда, но имитировал бурную деятельность он мастерски.
— Нори нельзя заставить работать, — поделился семейной бедой Ори, отдувавшийся за двоих, — еще никому не удалось…
Ну что ж, не будем биться в закрытую дверь. Назначив про себя Нори стражем склада, я просто смирилась с его бесцельным околачиванием возле трудолюбивого младшего брата, и на том и порешили.
Вообще, обстановка на складе оздоровилась с тех пор как убрали операционный стол и провели инвентаризацию. Правда, все равно было холодновато, это немного нарушало уют. Я утеплялась многослойными одеяниями и скоро стала напоминать вокзальную попрошайку. Кроссовки обещали долго жить, и нужно было найти сапоги. К гномам обратилась с опаской, памятуя об особом их отношении к подаркам:
— А вот юбку, которую мне брат Бофура подарил… можно считать намеком, как с Элей?
Гномы протестовали и пытались объяснить разницу. Вникнуть было тяжело.
Последнее слово всегда оставалось за Бофуром:
— Вот если бы он золото принес и горкой сложил — то да, это намек. Или если бы я сам тебе по монете за каждую перевязку в чулок опускал.
Я представила себе такую картину в родной больнице и долго смеялась. На Бофура вообще можно было приглашать, как на Петросяна. С каждым днем ему становилось лучше, и он все больше включался в общение, чем приятно скрашивал мою рутину. Правда, с тех пор, как рядом появились его друзья, ухаживать за собой мужчина мне не позволял и весьма рьяно подтягивал к груди одеяло, стоило в процессе зайти на склад.
— Я тебя видела не то что голым, а даже изнутри, — пыталась я ему втолковать, — можешь не прятаться!
— Когда ты меня видела голым — я тебя не видел, — ответно сообщал мне он.
Но гном не только веселил и хохмил. Руки у него были приделаны к нужному месту, и, едва оклемавшись, он уже пробовал работать. Выстругал мне за полчаса гребень, ложку, тарелку, и долго извинялся, что нет под рукой качественного материала, правильного ножа, идеального точильного камня…
— Я причесываюсь первый раз за неизмеримое количество времени, а ты! — и я вложила в волосы гребень, который даже был украшен незатейливым рисунком, — цены тебе нет, Бофур!
— А у вас делают только такие украшения, как на тебе? — полюбопытствовал окрыленный похвалой гном, — или посолиднее тоже?
— Посолиднее? Что ты имеешь в виду? — кроме колечек в ушах и одного более чем скромного серебряного браслета на мне не было ничего.
— Тебе нужны другие, — тоном железобетонной уверенности сообщил Бофур, — эти сделаны не для тебя. Чужие — это только металл.
— У нас вообще почти все украшения делаются массово. Они не для кого-то. Просто копии.
— Фу, гадость! — дружно возмутились гномы.
— Нет, Ларис, так нельзя, — мягко продолжил Бофур, поглаживая заготовку, что держал в руках, — в украшениях должна быть видна душа женщины. Вот закончим со всем этим — и такие тебе справим, ошалеешь.
От одного обещания можно было ошалеть. Гномы кивали, осуждая нравы моего мира. А Бофур все гладил кусок дерева в своих руках, делая это нарочито медленно и как-то… эротично? При этом иногда поглядывая на меня.
Выздоравливает мужик.
На тринадцатый день можно было официально признать: госпиталь состоялся. Мы бы пережили визит любой средиземной комиссии. Эльфы даже озаботились — внезапно! — организацией временной канализации в виде спонтанно разбросанных конструкций типа «деревенский сортир» вместо выгребных ям, которые, как заминированные рвы, отделяли нас от стоянки армий. Может, и не зря отделяли.
Направив на благое дело ассенизации нерадивую эсгаротскую молодежь, искавшую лучшей жизни, сами остроухие пытались привить свои представления о гигиене, раздавая всем подряд вполне приличное мыло и намереваясь внедрить мытьё рук перед едой. Смысла в этом массовом мероприятии было немного, ведь воду в основном доставляли из озера, которым в качестве канализации — причем, постоянной — пользовался целый город. Боюсь, я не смогла бы так спокойно попивать свой травяной чай, если бы хоть раз увидела, что волны оставляют после отлива на берегах.