— Не боюсь. Туда мне и дорога, огонь ждет и уже горит.
— Остынь. Допивай и бросай эту жизнь.
— Чтобы рисовать в борделе?
— Чтобы рисовать. Там, где сможешь, начинай заново. Если только в тебе еще есть что-то, кроме пепла.
Тегоан мотнул головой.
— Мы сгораем до конца. Ничего не остается. Я был бы уже мертв.
— Значит, прекращай жевать сопли и делай то, что можешь. Ссылка от цензоров — совсем не то же самое, что инквизиция.
— Когда я вернусь, кем я буду? Опальный маляр с амбициями?
— Ты уже один раз был там. Ты поднимешься еще выше. Ты сможешь.
— Ты утешаешь меня всю мою жизнь. Спасибо, — Тегоан притянул друга к себе и прижался лбом к его лбу, затем вдруг отстранился, словно что-то вспомнил.
Мартсуэль заулыбался.
— Ну давай, говори. Признай, что раньше обо мне в таком ключе и не думал.
— Отвали, — грубовато бросил художник, хмурясь.
— Что изменилось, Тегги? Ты не брезгуешь мной. Потому что ничего не изменилось. Или признавай — или слабак.
— Но женщины-то тебе чем не угодили? — растерянно возразил художник с прежним непонимающим видом, — я не деревенщина, мне можно не говорить про «порчу», вселения демонов и прочие суеверия. Как и когда с тобой это случилось?
— Хорошо. Я расскажу о том, почему меня влечет к мужчинам. Но это последний раз, когда я пытаюсь начинать не с мордобоя.
— Ты рисовал женщин. Ты рос среди женщин. Какого хрена тебе собственного конца не хватает? Зачем ты мне это сказал? Я бы умер, не зная.
— Умрешь, зная. Слушай, шутки оставим, — он поднялся со своего места, встряхнул своего друга, — смотри на меня! Было всякое у нас. Я когда-нибудь, ну хоть когда-нибудь приставал к тебе? В этом смысле?
— Я бы тебе втесал.
— Что тебя сейчас остановит?
Тегоан вымученно вздохнул, отодвигая пустой стакан. Но Марси продолжал:
— Почему ты думаешь, что мне обязательно нужно быть с кем-то, чтобы знать, с кем я хочу быть? И почему этим мужчиной не можешь быть ты, знаешь? — Марси не замолчал.
— Сейчас сделаю так, что ты уже ни с кем быть не сможешь.
— Ты хочешь знать, почему меня привлекают мужчины? я не знаю. Я бывал с женщинами. Я любил их. Я захожу к ним, и ты со мной, бывает, ходишь. Но я искал не Её, а Его. И так было всегда, просто понять и признаться в этом самому себе не так легко, как может показаться. А открыться тебе и того хуже.
— Кто еще знает?
— Ни… не те, кто может об этом рассказать.
— Мать?
— Сдурел? Я ее единственный сын.
— А Эльмини? У вас трое детей.
— Я никогда не любил Эльмини, думаю, об этом могут судить только близкие. И ты из их круга. Мы поженились по сговору, нам терпимо живется друг с другом. Я не нужен ей, она — мне. Но она мать моих детей, и она ни в чем не виновата. Я стараюсь не отравлять ей жизнь своим частым появлением, она не спрашивает, кто у меня, раз мы не спим уже пять лет вместе.
— Вот поэтому я и не женюсь.
— Боишься бросить жену и уйти ко мне?
— Ладно. Имей, кого хочешь, люби, кого хочешь, только вот без этих шуточек.
Марси посмотрел на друга очень серьезно, потом наклонился ближе. Звякнула его сабля о ножки скамейки.
— Ты очень красив. Как мужчина. Со всем, что в тебе есть. Но характер у тебя поганый. И ты мой друг, который, я точно знаю, не разделяет… ничего со мной более того не разделяет. Боже милосердный, ты же ненавидишь акварели! Так что можешь снова начать ходить в баню и перестать прятаться от меня там, если увидишь.
Неловкий разговор, к вящей радости обоих, был закончен.
***
— Гавеллора. Блистательная королева Элдар, некогда правившая в старой столице, Тиакане. Прекрасная настолько, что красота ее обжигала. Она обладала столь совершенным лицом и телом, что ее невозможно было украсить, потому что рядом с ней меркли драгоценные камни…
Чуть толстоватая проститутка задумчиво крутила кончик своей косички, меланхолично отжевывая шарик смолы и часто зевая. Было заметна выщербинка на одном из зубов, как и подозрительные темные пятна на нёбе. Не иначе, проказа куртизанок — сифилис.
— Ну и какая из тебя королева? — устало спросил Тегоан, комкая очередной лист с эскизом, изрисованный с обеих сторон.
— А? Чего там? — отозвалась лениво его модель.
— Все безнадежно. Иди отсюда. Яри, есть у тебя еще в шкатулке что-нибудь?
Трубка с дурманом уже прогорела едва ли не насквозь. Ярида томно изогнулась, подавая художнику очередную порцию. Он привычно задержал горьковатый дым в легких, ощущая пощипывание в горле, медленно выдохнул и потер глаза.
Из коридора доносились какие-то голоса. Тегоан выглянул. Его время еще не истекло, матрона давала неплохую скидку на работу в дневные часы, но сейчас, судя по всему, происходило нечто неординарное. На пороге одной из комнат для гостей, одетая в розовую прозрачную рубашку и босая, стояла юная девочка, дочь самой матроны, насколько знал Тегги.
— Он хороший, опытный мужчина, — матрона ласково гладила дочь по худенькой спине — сквозь рубашку просвечивали позвонки, — если ты в первый раз угодишь ему, он будет приходить снова и платить, а ты знаешь, что нам нужны свежие цветочки.
— Матушка, но я так хотела…
— Торговать в рыбном ряду? Этого еще не хватало. Я родилась в «Розочках», моя мать родилась в «Ирисах» — знатное место было, жаль, что пожар унес его славу.
— Но он старик!
Матрона тут же перешла от ласковых уговоров к брани и рукоприкладству. Послышались хлесткие удары и взвизгивания девушки и грубый голос хозяйки борделя, повествующий о перспективах одинокой девушки на улицах Нэреина.
— Ты сдохнешь! Тебя будут иметь матросы, ты заразишься, твой труп всплывет в отводном канале — и даже собаки не польстятся, уж поверь! Господином она побрезговала! Да если б за это не сажали в колодки, сразу после моей титьки ты бы переключилась на члены, покуда к ним прилагаются кошельки.
Тегоан потерял всякий интерес к происходящему. Это были привычные сцены в «Розочках» и всех подобных заведениях. Однако что-то в робком голосе невинной дочери хозяйки заставило его прислушиваться и дальше.
— Штурман «Лучезара» хочет нетронутое мясо, — прокомментировала Ярида, вваливаясь в комнату и бесцеремонно падая едва ли не на колени Тегоану, — маленькая Адри сегодня наденет в волосы сиреневую ленту.
— Ты помнишь свой первый раз, Яри? — хмыкнул Тегоан.
— Это было так давно. Я, по-моему, еще не умела сама расчесываться, — хихикнула проститутка, — она уже зрелая, за такое матрону не накажут, все по закону. В моё время было иначе.
— Твоё время? Напомни, тебе же нет и двадцати пяти.
— Двадцать шесть с половиной, — притворно оскорбилась Ярида, — через полтора года можно будет уйти на покой. На старушек спрос невелик даже в нижних гаванях. Но меня зовут жить мужчины, — она пытливо посмотрела в глаза художнику, по-прежнему пытавшемуся что-то изобразить на листе с набросками.
Тегоан хорошо знал, зачем она говорит это. То была попытка вызвать его ревность, напоминая о соперниках. Если бы только Яри была чуть умнее, она давно осознала бы тщетность своих стараний.
— Я помню Адри совсем крошкой, — пробормотал Тегоан, прислушиваясь к шуму на первом этаже: матрона шумно грохотала мебелью, угрожая дочери всеми мыслимыми и немыслимыми напастями за строптивость.
Он задумался над быстротечностью времени и случайно сломал грифель. Чертыхнувшись, Тегги отправился вниз, чего совершенно не желал — ножа для заточки у него не было.
Он стоял на лестнице, поправляя дырявый сапог, когда увидел Адри, заплаканную, хлюпавшую носом, над которой вертелись вдвоем кухарка и ее мать, старательно примерявшие к ее волосам расшитые бисером сиреневые ленты. Тегоан замер.
Она глотала слезы, но смотрела в пространство перед собой с тем самым выражением лица, которое он так искал. Выражение отрешенности, знания о неизбежности собственной судьбы, которую столько женщин делили с ней под крышей дома, где она росла, и где предстояло состариться и умереть ей. В этом взгляде читалось прощание с миром, которого у Адри никогда не будет: мир замужества за соседским пареньком, первой брачной ночи, пухлощеких детей и рынков по четвергам.
Тонкие стройные ножки мазали в четыре руки ароматным маслом, выпирающие подвздошные косточки то и дело очерчивались легкой тканью при каждом движении девушки. Тегоан никогда не испытывал особой приязни к идее непременной девственности избранницы, но именно в эту минуту ощутил смутное беспокойство — и из-за чего!
Из-за того, что у этого юного создания первым мужчиной будет старый матрос, а не он сам, например.
Он сглотнул. Вот же оно, отчаяние королевы Гавеллоры накануне смерти. А что, если она не хотела умирать? Что, если лгут все эти картины, повествующие одну и ту же историю — историю, написанную мужчинами для мужчин?
Что, если смерть казалась королеве столь же отталкивающей, как бедной Адри — старый моряк?
«Я не знаю, что ты чувствуешь, — хотел бы сказать Тегоан девушке, — но я хочу дать тебе другую жизнь. Хочу тебя писать, твою красоту перенести на холст, дать тебе задержать миг перед началом конца, отсрочить на день, на час то, что тебя ждет. Отложить твой приговор на целую вечность. Жаль только, самому себе помочь не в силах, не то что другому».
Солнце клонилось к закату. Ранний осенний вечер золотил воду каналов и отбрасывал причудливые кружевные тени на стены домов и лавок. Тегоан, вопреки намерению, задержался в «Розочках». Стараясь лишний раз не попадаться на глаза хозяйке, он, не расставаясь с трубочным зельем довольной его присутствием Яриды, наблюдал за суетой вокруг дебютантки. Адри, смирившаяся с неизбежностью своей участи, была похожа на куклу. Густо накрашенная и натертая мышьяковистой пастой для белизны кожи, она стала похожа на призрак, на мертвеца. Сурьмой подведенные глаза дополняли этот образ. Две тонкие дорожки, размытые слезами, тянулись по щекам, но даже губы девушки не дрожали.
Однажды, очень скоро, она станет точно такой же, как остальные шлюхи. И сиреневые ленты поселятся на ее голове до седых волос, которые она будет закрашивать, пока они не начнут выпадать.
Тегоан вернулся к своим рисункам, безжалостно скомкал последний лист и вышел из «Розочек», не попрощавшись с Яридой.
Не дав себе задуматься, он направился к резиденции ленд-лорда Гиссамина на границе со средними кварталами. Немного заплутал в узких лабиринтах переулков, сделал пару лишних кругов, не сбавляя шаг, пока, наконец, не очутился перед смутно знакомыми воротами, в которых признал нужные.
У привратника понимания Тегги не добился.
— Бродягам не подаём, — процедил пожилой, но весьма плечистый и крепкий оборотень.
— Я не бродяга. Спроси хозяина, он знает…
— Бродягам не подаём. Старую посуду не продадим. Ветоши твоего размера нет. В проповедях не нуждаемся.
— Послушай, у меня дело к господину!
— Уходи, — волк был на удивление спокоен и выдержан, что в целом для северян характерно не было. Наконец, Тегоан отчаялся.
— Ты передашь ему? — он достал последний скомканный лист из-за пазухи, — передай ему, что заходил художник.
— Чаво?
— Тот, кто рисует красками на холсте… тот, кто рисует.
— Рисователь, — пробубнил оборотень, неодобрительно поглядывая на молодого мужчину из-под кустистых седых бровей.
— Да. Передай ему, что приходил Тегоан Эдель, и скажи ему… скажи, что я согласен. Я буду работать на него.
========== Палитра. Тени ==========
Сон, который ускользнул от Тегоана поутру, оставил лишь легкое ощущение тепла и невероятного спокойствия. Потягиваясь, он выпоз из-под одеяла, для тепла прикрытого сверху всей сброшенной одеждой, поежился, думая о том, что с удовольствием провел бы в постели еще пару часов в блаженном безделье.
Но ленд-лорд ждал. Тегги привык начинать утро с холста — потому что он любил утреннее настроение.
Запечатлеть солнечное тепло начала дня, когда рассеянный свет проникает сквозь пыльное стекло, отражается в гранях одиноко стоящего бокала, падает сквозь прорезь в альковных шторах на лицо любимой. То есть, на картине она будет любимая, а вот земное воплощение — тут, на земле, в естественной раскованной позе восхитительного одиночества, которое в настоящей жизни можно лишь подглядеть, и никогда — разделить.
Женщина, которая знает, что красива. И за это знание ее можно любить.
— Не устаю тебя искать, — произнес вслух Тегоан и вздохнул, оглядывая свои сапоги.
К Гиссамину он явился, продрогнув до костей. Ленд-лорд был уже одет и занимался делами. Перед ним на столе громоздился ворох бумаг, писем и свитков. Два секретаря в почтительных позах стояли по обе стороны от хозяина. Дорогая мебель в кабинете подчеркивала богатство ленд-лорда, как и панорама водопадов за его спиной.
— Вы знаете мастера Утель? — не поднимая головы, спросил лорд у художника, — я нанял его в том месяце. Хочу роспись на стенах виллы моей жены. Второй жены, младшей. У вас была жена?
— Ее отец настоял на разводе.
— Благоразумный поступок с его стороны, — одобрил ленд-лорд, — тем не менее, женщина — одно из наслаждений мужчины. Вы любите женщин, Эдель Тегоан? Я интересуюсь не из праздного любопытства. Писать женщин могут лишь те, кто умеет их любить. Нет-нет, это господину Саймири, — он обратился к секретарю справа, мимолетом Тегоан заметил удивительно удачное падение света на его профиль, — итак, позвольте представить вам подробности вашей работы.
Ленд-лорд поднялся и своей особой походкой, словно крадущийся ягуар из южных лесов, подобрался к художнику. Орлиный нос и ледяные глаза всех оттенков осеннего неба только дополняли образ опасного напряженного хищника, чья сила лишь дремлет, готовая прорваться в нужное время.
— Если вы слышали о таком заведении, как «Звездные Ночи», я рад сообщить, что вам предстоит в основном писать именно там. Я бы распорядился выделить вам комнату, но придерживаюсь мысли, что лучший художник — голодный и бедный.
— Мастер Утель может работать за поцелуи куртизанок, — резко ответил Тегоан, вставая, — я привык к деньгам.
— Ну-ну. Ваша репутация вспыльчивого гения по части вспыльчивости себя оправдывает, — в голосе Гиссамина был лишь легчайший оттенок сарказма, — посмотрим, как обстоят дела с гениальностью. В «Ночах» живет одна прекрасная женщина, ойяр Фейдилас. Я хочу семь ее портретов.
— Фейдилас? Никогда о ней не слышал.
— Такие, как она, вам не по карману. Я хочу убедиться, что вы достойны того, чтобы писать ее.
Тегоан сжал зубы.
— Фейдилас знает себе цену, и цена эта высока, — продолжил Гиссамин, — она очень строптива, но еще достаточно умна, чтобы понимать, что даже дорогая шлюха остается всего лишь шлюхой. Я нашел ее, когда она только подавала надежды, и проследил, чтобы она получила хорошее образование. Собирался преподнести ее контракт в подарок полководцу Регельдану, но он не увлекается куртизанками, пусть и дорогими. А мне бы хотелось видеть ее подруг пристроенными, потому что после определенного уровня популярности они теряют в стоимости.