Никто не ответил, словно я был пустым местом.
Жаль, что Женя не успел надкусить плод, подумалось с горьким сожалением. Как легко решились бы мои проблемы… — А если он попробует съесть еще один? Может, память вернется? — Или станет овощем. — нехотя проронил Женя.
— Жрать эту дрянь я не стану, — решительно сказал Костик, — и не думаю, что в прошлый раз ел ее добровольно. Меня чуть наизнанку не выворачивало, когда я их видел.
— Ты что-нибудь вспомнил? — спросил Финкельштейн. Костик хмуро покачал головой. — Почти ничего. — Во всяком случае, зацепка у нас есть, — подытожил я, — Костю отравили, когда он был здесь в последний раз. Скорее всего, кто-то из ваших, да?
— Кого — наших? — спросил Костик, поднимая голову.
— Вспомни, с кем ты встречался в последнее время? — спросил Женя. — С… не знаю — Костик потер ладонями щеки — кроме тебя, я ни с кем не общался уже давно. Разве что с Адамом.
И он подозрительно воззрился на меня.
— А ведь на мне в тот день нашли твои контакты, Эвигер. Ничего не хочешь рассказать?
— Это не я, — пожал я плечами, — и уж точно, решив тебя отравить, я бы не оставил номер своего телефона на месте преступления.
— Мы еще поговорим на эту тему. — ответил Костик, и я поежился. Сейчас он куда больше походил на настоящего Бадхена, чем на недотепу, которого я знал последние несколько недель. — Не думаю, что это Адам, — сказал Женя, и я благодарно взглянул на него, — надо проверить, с кем ты мог бы встретиться в тот день, и кто на тебя точит зуб. Просто будь осторожен, ладно? И поменьше контактов с… одноклассниками.
После происшедшего задерживаться в парке мы не стали. За руль теперь сел Финкельштейн, а Костик — спереди пассажиром.
Возле моего дома Женя остановил машину.
— Вылезай, мне еще этого парня отвозить. Тот одновременно со мной отстегнул ремень безопасности. — Езжай домой, Жек. Я с Адамом потолковать хочу. — Приятно провести время. — сказал Женя, и мельком взглянул на меня. В голосе его при этом послышалась насмешка.
Машина тронулась с места и выехала с парковки, оставив нас с Костиком двоих на обочине.
— Это не я. — повторил то, что уже сказал в парке. Доказательств у меня не было, и я пытался понять, как теперь выбираться из непростой ситуации и доказывать, что не виноват. — Сейчас это неважно, Адам. И, игнорируя то, что мы находимся в относительно людном месте — возле помещения для мусорных контейнеров — он впился в мой рот болезненным и жестким поцелуем, который ощущался скорее как наказание, чем ласка. — Послушай, — я, обеими руками схватив за плечи, с трудом отодвинул его от себя — я же вижу, что ты мне не веришь. Давай поговорим начистоту. Ты знаешь, что это за место? Что за дерево?
— Знаю, и ты тоже знаешь, Адам. Мы сидели с тобой вместе под ним в тот вечер. В школе, перед выпускным — глухо сказал Костик.
— Опять он про школу… ну окей, и что было дальше? — Я стоял под ним, прятался от наших. Ты подошел ко мне тогда сам. Сам! Помнишь?
И тут я с ужасом понял, что вспоминаю. Перед глазами возник образ молодого Костика, сутулящегося с сигаретой в руке под густой тенью веток. И образ меня самого — пьяного невысокого подростка, который очень хочет что-то доказать более популярному однокашнику. Вспомнилось учащенное дыхание Костика над ухом, жар его тела…
Я помотал головой, отгоняя ложные воспоминания. Слова Жени оказались пророческими — Костик может изменить нас и нашу память настолько, что воображаемое прошлое станет истинным. И на деле это оказалось намного страшнее, чем я ожидал. Как бы я не желал, чтобы Бадхен никогда ничего не вспомнил, становиться тем доходягой, каким он воображал меня, отчаянно не хотелось.
— А теперь мне очень хочется узнать, почему ни ты, ни Женя ничего не помните. — сказал он требовательно.
И я решился.
— Потому, что все это — плод твоего больного воображения. Не было никакой школы, никогда. — Что?.. что за херню ты несешь?.. — оторопел он. — Ты — не человек, Бадхен. Трикстер, демиург, бог — называй, как хочешь. Я знаю тебя уже две тысячи лет, и это дерево, скорее всего, тоже твоих рук дело, уж не знаю, что оно делает там, возле городской библиотеки. Так что хватит…
В ответ меня швырнуло на бетонный пол, хотя сам Костик стоял неподвижно.
— Заткнись. — его голос теперь мало напоминал человеческий, глаза потемнели. — Ты сам себя послушай. Звучишь, как целый осиный рой, — сказал я, пытаясь шуткой скрыть возрастающую в душе панику.
— Заткнись. — повторил он обычным, но чуть надтреснутым голосом.
Я с трудом поднялся с земли. — Твой приятель уже три недели ходит вокруг да около с несчастным видом, надеется, что сам вспомнишь. А ты вместо этого придумываешь себе каких-то одноклассников и устраиваешь им наипошлейшую свадьбу из тех, что я видел за две тысячи лет. Не тот размах, Костик. Ты можешь лучше, я зна… Больше я ничего сказать не успел — меня просто-напросто вырубило.
В школе Адам был занудой-отличником, а Костик — гопником-неформалом. Курил дешевые Ноблесс, ходил в трениках и кожаной куртке, слушал Slayer. Эвигер просиживал вечера в библиотеке, а Костик бухал на скамейках в парке. Адам получал одну отличную грамоту за другой, а Костика грозились выгнать чуть ли не каждый четверг.
Костика Адам бесил — потому что был лохом и задротом, а еще потому, что к концу года повадился приходить на тусовку, хотя его никто не приглашал. Незваный гость — хуже татарина, шутили парни Адаму прямо в глаза, но все же не гнали. Какая разница, если на носу выпускной.
Душным вечером в самом конце июня они собрались всей честной компанией — отмечать последний день последнего учебного года. Пришли все, даже самые «приличные». Бренчали на гитаре, пели, как полагается, Сектор Газа, Короля и Шута, Летова. Разговоры крутились вокруг школьных сплетен, секса и будущей армейской службы. Вика и Боря начинали курс молодого бойца через две недели, и кроме скорого призыва ни о чем другом говорить не могли. Их накачали Балтикой и Голдстаром и оставили на отдельной скамейке, чтобы не портили настроение остальным.
После третьей бутылки пива Костик понял, что если не отольет немедленно, то обоссытся.
Встал с исцарапанной скамьи, пошатнулся. Кое-как пробрел через детскую площадку в кусты, куда периодически отлучались остальные, но там кого-то рвало, и он пробрался дальше, в темный угол за городской библиотекой, которая высилась неподалеку от туалетных кустов. Между обычных высоченных стволов он заметил цветущее дерево с какими-то темными фруктами. Подобрался к нему поближе и сделал свое «мокрое дело». На душе сразу стало легче, но возвращаться к опостылевшей за учебный год компании не хотелось. Костя обошел дерево, нашел место, где почище, и стал под под ним, опершись спиной о белый ствол. Вытащил еще одну сигарету, с удовольствием закурил.
Минут через пять послышался треск веток от ближних кустов. Через них, немного покачиваясь, пробирался Адам. Какого черта его потянуло сюда, было непонятно, и Костик решил игнорировать его присутствие.
Адам встал совсем близко от Костика, тоже вытащил сигареты и затянулся, только выглядело это в его исполнении нелепо — очевидно было, что он это дело не любит и не умеет.
— Какого черта ты к нам припираешься каждый вечер? — не выдержал Костик. — А тебе что, жалко? — вяло огрызнулся тот. — Да ходи, кого это колышет. Просто выглядишь при этом смешно. Как лох выглядишь.
Адам затянулся снова. Все-таки он слишком близко стоял, но отодвигаться было лень.
— После школы, — сказал Эвигер, — все меняется, знаешь? Гопники становятся неудачниками, а задроты — успешными владельцами стартапов. Так что наслаждайся последними деньками популярности. — Это ты-то станешь успешным? Успешным форевер элон, это точно. — заржал Костик.
Адам резко повернулся к нему, сжав кулаки. Судя по всему, Костику удалось-таки наступить на особо болезненную мозоль. Еще бы понять, на что именно — чтобы повторить…
— Форевер элон, говоришь? — прошипел Адам, и Костик довольно улыбнулся. Вот она, та мозоль.
— Тебе. Никто. Никогда. Не даст.
Через секунду его сбил с ног неожиданно сильный удар кулака в живот, а потом оказалось, что он сидит на корнях дерева, плотно прижатый к стволу, а Адам навалился на него, и его дыхание шевелит волоски на шее — выше он не дотягивался.
Пару секунд они сосредоточенно прислушивались к дыханию друг друга. Костик мог бы сшибить его с себя одним махом, но почему-то не хотелось этого делать. Тяжесть чужого тела приятно раздражала нервные окончания, а понимание, что он может в любую секунду прекратить это безобразие превращало происходящее в будоражущую игру. Он думал о том, достаточно ли пьян, чтобы его не стошнило от того, что сейчас произойдет — а почему-то было точно понятно, что именно случится. Удивлялся, что нет, не тошнит, не противно.
— Эвигер… — он хотел усесться поудобнее, но тот шикнул на него. Рука проникла Костику в штаны без всяких прелюдий, и он почти задохнулся от острых ощущений — как будто внутри кто-то раскрутил стоконечную звезду, и она сладко-больно тыкала изнутри сразу всеми своими шипами — в живот, в сердце, в горло. Он инстинктивно схватил Адама за запястье, в пальцы толкался неистовый пульс. Оказать ответную услугу ему в голову тогда не пришло. Потом он даже жалел об этом.
Пиво здорово дезориентировало, глаза Костик держал закрытыми, и казалось, что их крутит и вертит в пространстве без верха и низа. Неожиданный оргазм завис перед закрытыми веками сотней золотых точек, а потом вновь накатила тошнота.
Пару минут они все ещё продолжали сидеть вплотную друг к другу, настороженно прислушиваясь, словно раздумывая — кто первым перейдет в нападение?
— Скажешь кому-то — убью. — наконец проговорил Костик, отодвигая от себя Адама. Бить в рожу после случившегося было бы глупо. — Аналогично. — ответил тот. Голос его звучал угрюмо и невесело.
От происшедшего стало не хорошо, а совсем наоборот, и вдобавок опять тянуло блевануть, что Костя и сделал, как только Адам отошел на достаточно большое расстояние от убежища, прямо на ствол дерева, под которым все произошло.
Ничего этого не было, подумал Костик. Ничего этого на самом деле не происходило. Он поверил Адаму сразу: после того как увидел дерево в парке, кое-что в памяти все-таки начало проясняться. Жаль, что этого оказалось недостаточно, чтобы вернуть все воспоминания и самого себя. Теперь он хотя бы понимал свою ущербность, но мало что мог сделать.
А еще понимал, что не случилось того вечера, который он бережно хранил в памяти последние девятнадцать лет. Не пытался он безуспешно добиться от Адама повторной встречи, а тот — не назвал на глазах у всех на выпускном вечере гомиком. И нет, он не ломал Адаму руку, и не целовались они взахлеб после перевязки гипсом в больнице. Никогда.
Интересно, подумал Костик. Я мог бы придумать себе любое прошлое, любую жизнь. А придумал — такое. Если Адам прав, и я — создатель, то что это говорит о созданном мной мире?
Ему о многом надо было успеть подумать.
А когда вернется память — он разберется со всеми.
Комментарий к Глава 5 * Нетания: город в центре Израиля, отличается многочисленным русскоязычным населением.
Схуг: йеменский острый соус на основе острого перца, чеснока и дополнительных приправ
Матбуха: салат из помидоров и жареного сладкого перца, заправленный чесноком и перцем чили.
В конце еврейской свадьбы жених по обычаю разбивает стакан ногой.
====== Глава 6 ======
Глава 6
— Я оставляю тебя с Бадхеном наедине на один несчастный час, и ты умудряешься все взять и похерить.
Женя стоял на пороге и смотрел на меня с плохо скрываемым презрением.
Ночью, придя в себя в помещении для мусорных контейнеров, я каким-то чудом таки добрался до собственной квартиры, написал ему короткое сообщение о неудачном окончании вечера и отключился на диване, не раздеваясь. Финкельштейн разбудил меня в шесть утра, и я сам чувствовал, что от меня воняет мусорными баками и пОтом.
— Ну извини, — сонно ответил я. — Где он? — Понятия не имею. Может, потащился обратно в тот парк, а может, сидит где-нибудь в темном углу и вынашивает идею апокалипсиса. Женя взорвался. — Почему ты все время ерничаешь, Эвигер? Ты идиот? Это уже не шуточки, понимаешь?! Мы тут даже не по ниточке ходим — по паутинке! — Кофе будешь пить? — спросил я. Надоело слушать вопли с раннего утра. — Да иди ты… — сказал он и прошел на кухню, где стояла моя любимая эспрессо-машина. — Тебе ведь плевать, да, Адам? — спросил он, допивая первую чашку. К кофе я выложил на тарелку бурекасы* с сыром, которые еще вчера днем купил на обед. Не особо свежие, но все еще неплохие. — Немного плевать, — признал я. — Ты потерял свою человечность. Как и любой смертный, слишком задержавшийся на этом свете. — сказал Женя с горечью. — Смени уже пластинку, — посоветовал я. — А о чем еще с тобой говорить? — он поднялся, без спроса налил себе еще кофе и сел обратно. — если бы не проблемы с Костиком, я бы сейчас здесь с тобой не сидел. — Почему ты слабее, чем он? — Почему ты думаешь, что это твое дело? — Да ладно тебе, — миролюбиво сказал я — сидим, кофе пьем. Скажи уже. — Потому что он — из тех, что появились одновременно с… в общем, с самого начала. — А ты? — А я — потом. — коротко ответил он. — Значит, рангом ниже? — Ниже. — Но хоть что-то же ты умеешь делать? — Мог. Пока Бадхен не слетел с катушек. — Значит, и развернуть меня на сто восемьдесят по оси t тебе не под силу? — обрадовался я. — Пока что — нет. Вот когда Костик придет в себя… — Ты поклялся, — напомнил я поспешно. — Верно, — он усмехнулся и отпил еще кофе. — В общем, я понял правильно, что без Костика ты — ноль без палочки? — Адам, — вздохнул он. Я понял, что переборщил с бестактностью. — Извини. — Наверное… — он на секунду задумался, — будет правильнее сравнить нас с планетой и спутником. Может, спутник когда-то и был тоже планетой, но потом привык крутиться по орбите — вокруг планеты. Ну… и все. — завершил Женя, поднимая чашку к губам.
На тыльной стороне его ладони чернела сажа.
— Что это? — Ночное дежурство. — он попытался вытереть сажу столовой салфеткой.
Я молча протянул ему упаковку влажных салфеток.
Неприятно было осознавать, но в нем человечности оказалось куда больше, чем во мне, хоть он и не был человеком — никогда.
Когда Женя ушел, я решил прогуляться до центра — летняя жара отпустила, и наконец-то можно было пройтись без риска поджариться.
На главной улице там и сям были развешаны сине-белые плакаты с кандидатами в премьеры. Мой взгляд равнодушно скользил по их опостылевшим лицам. Кажется, это были уже третьи выборы за последние полгода: после каждого тура победившая сторона безуспешно пыталась сколотить из заведомо непримиримых сторон хоть какое-то правительство, терпела поражение, после чего объявлялась дата новых выборов. В третий раз это выглядело просто нелепо.
Внезапно мой взгляд выхватил среди набивших оскомину морд знакомое лицо. Это был Саул Немец, один из «одноклассников» на вчерашней свадьбе.
Я узнал его сразу — носатый, черноволосый и курчавый, как еврей на антисемитской карикатуре. На свадьбе я избегал любых контактов с детищами Бадхена, но Саул сам лез в глаза — подходил чокаться, танцевал лезгинку под «I’m not a toy» и во весь голос обсуждал с Костиком политику.
А сегодня он красовался на предвыборном плакате.
Слева отчаянно загудели, завизжали тормоза автомобиля, и послышался отборный арабский мат. На меня чуть не налетела машина со стикером «Только не Биби»* на стекле. Рядом с надписью виднелась фотожаба, изображающая какого-то местного политика в крайне неприличной позе.
Я отпрянул назад на спасительный тротуар. Пропустил мимо ушей многочисленные пожелания моей матери и пошел дальше, обдумывая появление Саула среди кандидатов. Кажется, творения Костика адаптировались в этом мире лучше и быстрее меня, если один из них умудрился так скоро проникнуть в здешнюю политическую жизнь.