Думает так, а сам потихонечку плечо освобождает. Орел клюв вниз опустил и на фарси к Ермолаю обратился:
- Разве ты не знаешь, что под радугой земли нет? Отпущу тебя в бездну, падать будешь, пока с голоду не помрешь, если раньше не погибнешь от жажды.
Успокоился Ермолай, смирился.
"Долетим до гнезда, - размышляет, - а там, может, уговорю орла отпустить. Построю ему гнездо побольше или даже крепость деревянную".
Орел меж тем продолжает:
- Чувствую я, как сердце твое бьется. Не бойся, я тебя спасу. Только пообещай мою просьбу исполнить. Я бы и сам рад, да не могу.
Орла звали Ан-Эшер. Ермолай осторожно орлиные лапы руками обхватил и весь в слух обратился.
- На другом конце радуги чародей живет, - клекочет Ан-Эшер, а сам облака быстро пронзает. Ермолаю вокруг не туман, а перья чудятся. - Самый могучий чародей из всех, что на свете есть. Каждый год отбирает птичьих первенцев, чтобы служили глазами, ушами и крыльями.
- Великий Ан-Эшер, - догадался Ермолай и попытался перекричать ветер, - ты решил не отдавать чародею первенца?
- Не хотел, но потом смирился, - честно признал орел. - Да вот беда, последнего, кто чародею яйцо приносит, он пожирает.
И понял Ермолай, что гордый Ан-Эшер искал спасения.
- Хорошо, - говорит Ермолай, - я все равно к чародею шел. Отнесу орлиное яйцо от твоего имени, великий Ан-Эшер. Может, меня он и не пожрет.
На том и порешили. Орел вниз скользнул, словно камень из пращи, и скоро вместе с Ермолаем опустился возле огромного гнезда, лежащего в горах на краю бездны под радугой.
- Я давно за тобой наблюдаю, - сказал Ан-Эшер, - потому знал, где ты окажешься. Сверху судьбы людей хорошо видно.
Ермолай заволновался.
- А скажи, великий Ан-Эшер, не случалось ли тебе видеть судьбу норжской девушки по имени Регинлейф, а по прозванию Бера?
- Конечно, случалось, - отвечал орел. - Интересная судьба.
Услышал Ермолай в голосе Ан-Эшера грусть и заволновался еще больше. Сердце в груди от тоски заныло.
- Расскажи скорее, что с Берой? - попросил Ермолай.
А с Берой было так.
Бера-Регинлейф и Ледяной остров
Руна обнаружилась у козровского торговца, что жил в воздушном пузыре в пещере под водой, где и прятал сокровища. От влаги весь разбух, выбраться из затопленной пещеры самостоятельно не мог.
Завидев столь горестное положение, Бера предложила торговцу помощь. Извлечь сокровища и его самого из пещеры в обмен на руну. О чем и договорились, соглашение скрепили по козровским правилам клятвой и семью оттисками большого пальца, испачканного кровью.
Руна выглядела крошечной - не больше серой гальки, искорябанной шутником. Бера поначалу заподозрила обман. Но едва взяла камушек в руку, как огромный вес к земле потянул. Поняла Бера, что руна содержит истинную магию.
Спасенный торговец остался сокровища пересчитывать, а Бера поспешила к морю, открывать китам проход на север.
Одной руны оказалось мало. В незримых колдовских вратах, что только владельцу руны являлись, обнаружила Бера три замка.
Чтобы открыть первый, потребовалась сила. С этим затруднений не возникло. Для второго замка понадобился душевный огонь. Весь без остатка отдала Бера. Третий замок отпирался руной, но оставался открытым лишь до тех пор, пока на серый камень по капле текла горячая кровь.
Отворила Бера жилу на руке, стоит, смотрит, как киты мимо проплывают. Но медленно, слишком медленно ходят по морю-океану величавые киты. А кровь убегает так быстро.
Вот самые огромные благодарно кивнули и скрылись в синеве, а уже полкрови ушло. Вот средние хвостами по воде ударили, а уже только четверть осталась. Вот маленькие струями воды из головы профурчали. И можно бы рану перевязать, да вдали еще один показался - совсем крошечный китенок. Еле поспевает за своими. И в глазах его такой страх, такое волнение...
Смахнула Бера с ресниц морскую росу и решила - долг платежом красен. Оглянулась на жизнь - хорошая жизнь, есть о чем вспомнить. Кое-чем можно и гордиться. А печалиться не о чем.
Вздохнула Бера-Регинлейф глубоко, улыбнулась в последний раз доброму солнцу, гордому ветру да суровому морю. И смежила веки, погрузившись в беспробудный сон.
Ворота за китенком как раз запахнулись, и свободные исполины на север поплыли мимо городов и сел, мимо людей удивленных и кораблей равнодушных. А Бера так и осталась лежать, на невидимую арку облокотившись, потому что потратила всю кровь без остатка.
Однако тем история Беры не закончилась.
Душа воительницы после смерти отправилась в странное место.
Огляделась Бера-Регинлейф, кругом ледяные просторы, до горизонта ни живой души, синей дали толком не видно - все дымкой снежной заволочено. А в центре замерзшей пустыни - высокий замок с вратами горного хрусталя.
Подошла Бера к вратам, постучалась.
Не отворились створки, но голос женский, вкрадчивый в щель прошипел: "Уходи!"
- Куда же я пойду? - удивилась Бера. - В мир людской мне пути нет, так как с телом я распрощалась по договору с китами, а раз сюда душу закинуло, значит, тут мне и самое место. Разве что в Валгаллу проситься, но помнится, женщин туда неохотно пускали.
А голос вкрадчивый все также шипит: "Уходи! Уходи-и!"
Развернулась Бера, врата за спиной инеем сверкают, на ледяной булыжник присела. Тут откуда ни возьмись выскочила мышка. По ноге взобралась, лапками крохотными по одежде вскарабкалась и в ладони Беры скользнула. Тоненько так пищит:
- На Ледяной остров ты попала, Бера-Регинлейф, что между Йотунхеймом и Хелем в звездном океане болтается. Ты этого пока не видишь, но по острову души бродят, рожденных для великой цели. Тех, кто по разным причинам ее не достиг.
- Что же мне - тоже теперь кругами бродить? - спрашивает Бера. На что мышь ей отвечает:
- Есть одна лазейка, доверься мне - мы, мыши, всяких уловок большие знатоки.
И рассказывает, замок построен когда-то, чтобы души, бродящие вокруг, обогреть у очага и сладким вином утешить. Но захватила башню злая великанша. Она и шипела на Беру через дверь. Просто так внутрь не попасть, нужно раздобыть у фейри три магических вещи: копье, что дарует победу хозяину, меч, что способен отразить любой удар, котел, что накормит столько голодных, сколько к нему с ложками да мисками подойдут. После чего можно вызвать великаншу на поединок и завладеть камнем судьбы, который сокрыт в глубине ледяного замка. Кто встанет на камень, будет править Ледяным островом.
- Ты без сомнения добьешься победы, - пропищала мышь, - так как с китовой жизнью получила удачу в бою. Даже теперь ни стрела тебя не возьмет, ни меч, ни черное колдовство.
Также Бера узнала, что человек состоит из трех тел: мысли, речи и плоти. И пока живо хоть одно из трех, человек не может считаться окончательно мертвым.
Мышь (а это была не простая мышь, а Локи, обернувшийся мышью) превратила Беру в валькирию и в этом облике вернула в людской мир.
Долог был путь и труден способ, но Бера добыла копье, меч и котел, накормила из котла души, бродившие вокруг заснеженного замка, и во главе многочисленной армии вновь явилась к ледяным вратам.
Великанша не посмела отказать на вызов. Врата распахнулись, и на морозную равнину под завывания вьюги вышли снежные тролли и зачарованные волки, а еще лисы и совы. На стороне же Беры-Регинлейф бились призраки, вороны и змеи.
Битва продолжалась три дня и три ночи, после чего Бера копьем проткнула горло великанши, лишив речи, мечом отсекла голову от тела, лишив плоти, и раздробила великанский череп котлом, лишив мысли. И так злая великанша умерла. А Бера взобралась на камень судьбы.
Мышь обернулась юношей и заговорила с Берой ласковым голосом:
- Если хочешь покинуть неприютные просторы, - сказал Локи, которому Ледяной остров нужен был для своих целей, - признай меня господином, и я отправлю тебя в Валгаллу. Иначе останешься тут навек.
Бера поняла, кто стоит перед ней, вспомнила, верить ему нельзя. И отказалась признавать Хитреца господином. После чего стала править Ледяным островом.
И по-прежнему плакали вдовы, стенали невинно убиенные, причитали рано ушедшие герои. Но слезы их более не превращались в кусочки льда, а были горячи, потому как пришло время утешения.
Ермолай и черный чародей
Закончил орел рассказ, вынул из глаза песчинку Ермолай.
- Что ж, просьбу я выполнил, - проклекотал Ан-Эшер, - пришел твой черед.
Взял Ермолай яйцо, и орел перенес плотника через бездну к замку черного чародея.
Высокие шпили светились во мраке мертвенно-бледным светом. Площади, арки, мостки над ручейками - все было залито им, словно кто-то ненароком расплескал повсюду Луну.
Чародей стоял у стен замка. Высокий, с острой седой бородкой, в балахоне, подобно тому, что проповедник в селении древичей носил, только иссиня-черном. Пальцы узловатые, с длинными кривыми ногтями.
Поморщился при виде улетающего Ан-Эшера, но ни слова о том не сказал.
Ермолай поклонился чародею и назвал себя. Богов никаких славить не стал. Из осторожности.
- Гордый ты, хоть и потрепанный, - глаза чародея заискрились, вытянутое старческое лицо покрылось сотней морщинок от улыбки. - Пришел, чтобы желание исполнить - все за этим приходят, - голос у чародея сильный, по сводам замка гуляет, песок из стен вытряхивает. - Говори, что у тебя на душе?
Ермолай, как и обещал, стал за орла просить. Чародей выслушал внимательно, потом повел Ермолая мимо арок, башен и садов.
- Простить Ан-Эшера или нет, я подумаю. Тем временем смастеришь новые клети для птиц. Ты же плотник? Ну вот. Все нужное дам, а что выстругать, без меня решишь. Да смотри, чтобы красиво вышло.
- Это я охотно, - будто и не волнуется Ермолай, а сам поеживается. Холодное все кругом, чужое, непривычное. Камень под ногами белесый, свет непонятно откуда берется - в небе ни луны, ни солнца, лишь россыпь далеких звезд. - А какой породы дерево использовать да нужны ли замки?
Чародей отвечал и за разговором Ермолая к большому саду привел, где в неволе птицы томились. Клети и вправду изветшали, краска облезла, прутья кое-где в стороны торчат, смотреть страшно.
- Тысяча птиц служит мне, - объясняет чародей Ермолаю. - Тысячу клетей нужно изготовить. Чтобы все разные. Каждая украшена особо. И ни узор, ни лепесток, ни изгиб ни разу не повторяй.
Ермолай только плечами пожал - подумаешь, невидаль. Одинаковое куда сложнее делать. И принялся за работу.
Прикинул привычно, сколько какого дерева требуется, измерил старые клети. Стамеска, долото и топор на тряпице разложились. Стал лепестки из дощечек выстругивать. Да так искусно, что птицы притихли, залюбовались.