— Люцифера?
— А. Д. Мечников, — похвастался А. Д. Мечников. — Хотя это ты и так заметил.
— Заметил. Может, меня тоже как-нибудь называют?
— Вообще я о тебе раньше не слышал, — признался историк, покачивая уже пустой чашечкой. — Но теперь могу предположить, что этот «Барсик»…
— Ах вот как, — улыбнулся Максим Сергеевич. — Если что, у Барсика пояс по карате.
— Понял, — скопировал его улыбку Мечников. — Никаких барсиков.
Некоторое время они помолчали, дожёвывая бутерброды и думая о своём. Максим Сергеевич хотел было сосредоточиться на разговоре, но разговора-то и не было! Поэтому он использовал паузу, как мог: ещё раз внимательно просмотрел Мечникова. Нет… не он. Даже прищурившись, даже сосредоточившись и отключившись от бренного мира, Максим Сергеевич не разглядел в нём ничего опасного.
Конечно, историк был грозой всея студенчества, и от суровой расправы спасали только его собственные преподавательские шутки. Пожалуй, Мечников совмещал в себе все университетские перлы и анекдоты разной степени бородатости, хотя бы сегодня утром: «я опоздал, потому что не хотел приходить», ну и так далее.
— Александр Дмитриевич…
— Саша.
— Саша, — покорился судьбе Максим Сергеевич. — Спасибо за обед и всё такое, но ты что-то ещё хотел?
Попал! В самое яблочко. Тьфу, опять эти яблоки… Максим Сергеевич невольно улыбнулся, проследив за направлением нервной морщинки на лбу собеседника. Прости, Мечников, мы не только нелюдей насквозь видим. Простых людей тоже. Очень полезно, между прочим — особенно если ты препод-социолог.
— Допустим, — буркнул историк. Кажется, он был недоволен, что его раскусили. — Собирался оставить это на десерт.
— Тебе пироженку заказать для лучшей концентрации? — вскинул брови Максим Сергеевич. — Я могу.
— Я уже понял, что ты не барсик, — вежливо огрызнулся Мечников. — Да так… Наблюдения. Сегодня на ту нашу пару… никто не опоздал?
— Опоздал один, — пришлось отвечать спокойно, хотя Максиму Сергеевичу показалось, что его облили ведром ледяной воды. — Ты имеешь в виду, опоздал на пять минут или весьма?
— Весьма.
— Было дело…
— Описать его можешь?
— Конечно, нет. Иначе бы ты о нём не спрашивал.
Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, прощупывая почву. И если Максим Сергеевич был уверен, что беседует не с нелюдем, Мечников — вряд ли. Но как ему докажешь? Если ты сам — не человек толком?
— Он приходит всегда в одно и то же время, — спокойно продолжал рассказывать Мечников. Вся загвоздка была в том, что обычно он говорил НЕ спокойно. Максим Сергеевич не без настороженности следил за подозрительно омертвевшим взглядом. — Беда в том, что этот парень погиб три года назад в автокатастрофе. Его все как бы видят, но игнорируют. Как будто никого и не было.
— Почему ты об этом рассказываешь? — прямо спросил Максим Сергеевич. Когда обычные люди перешагивают границу миров, с ними лучше не церемониться — хуже будет.
— Потому что ты на него среагировал, когда все выходили из кабинета, — историк вернулся к своей обычной манере повествования, а именно — к снисходительно-насмешливой. — В противном случае я бы сейчас был похож на психа.
— Кем он был, рассказать можешь?
— То есть то, что он мёртвый, тебя не отпугивает? — нахмурился Мечников. — У меня тоже вопрос, Барсик…
— Вопросы здесь задаю я, — ещё шире улыбнулся Максим Сергеевич, и это в очередной раз сработало.
— Тудыть тебя в СССР, — хмыкнул Мечников, скрестив руки на груди. — Ну ладно… Могу… Это был один из студентов, курсе на третьем он тогда учился. К сожалению, я его смерть видел. Автокатастрофа это была, и ничего больше. Ехали неудачно… Недалеко от универа, потому и видел — меня с ними не было. Хотя звали, отказался. Сейчас бы со студентами бухать.
— Почему бы и нет?
— Так-то да, но… не хотелось в тот раз. Может, предчувствие какое, — помрачнел (казалось бы, куда ему мрачнеть!) историк. — Ну да хрен бы с ним. Я это всё к чему: я его вижу, ты его видишь, в смысле — обращаешь внимание. Значит, я не двинулся?
Максим Сергеевич некоторое время подумал. В его привычках было говорить людям правду, пусть и в смягчённой форме.
— Башню у тебя сорвало, Саша, — вежливо сообщил Максим Сергеевич. — Со всей дури сорвало.
— …, — кратко и метко отозвался Мечников, воздев очи горе. — Ну за что?!
— За то, что ты видел момент смерти, — пояснил Максим Сергеевич, гоняя по столу пустую чашку из-под кофе. Жутко хотелось стащить что-нибудь со стола — и в коллекцию найденных вещей, но от этой старой привычки он всё же удержался. — Остальным свидетелям он, может, не являлся. Не знаю. Не обижайся, но, возможно, ты из всех свидетелей самый впечатлительный.
Не говорить же ему, что иной мир выбирает наугад! «Впечатлительный» — это оскорбительно, но не опасно. Что опасно — то уже правда, а правду не всегда можно себе позволить.
— А ты? — в лоб спросил Мечников.
Максим Сергеевич прищурился, скорее по привычке, чем по делу. В этот раз не отвертеться, он уже выложил все карты на стол. Что ж, один человек из преподавательского состава — это не катастрофично, тем более, выбора нет.
— Я в этом разбираюсь, — уклончиво ответил он. Правда — правдой, но всему своё время.
— Это я понял, — не сдавал позиции Мечников. — Ты на чьей стороне? Может, ты тоже выходец с того света, м? Откуда мне знать?
— Меня видят все, я состою на учёте, я с тобой разговариваю и ты при желании можешь меня потрогать, — вот вам все доступные контраргументы, Александр Дмитриевич. — Более того, я так же, как и ты, терпеть не могу Стаса. Это ли не сближает?
— Аргумент, — вздохнул историк. — Ладно… Допустим. И что ты собираешься с этим мертвяком делать? Исправительные работы для мигрантов с того света?
— Не всё так просто. То, что он появился, ничего ровным счётом не значит для него — и для тебя тоже, раз на то пошло.
— В каком смысле?
— В прямом… Появление таких полупризраков означает лишь то, что рядом есть кто-то ещё сильнее них, — вздохнул Максим Сергеевич. — И вот этот кто-то — опасен. А сами мёртвые — нет. Он даже никому не вредит, согласен? Согласен.
— А этому кому-то, — подозрительно прищурился Мечников, — что надо?
— Поживём — увидим, — пожал плечами Максим Сергеевич и откинулся на спинку кресла, рассеянно сминая в руке чек. За этим он и устроился на работу в конкретный универ, но… Вот уж чего Максим Сергеевич явно не планировал, так это находить себе союзников.
Сам по себе Максим Сергеевич был достаточно сильным магом, чтобы справиться в одиночку. Для обычных же людей обратная сторона мира была опасной, так что новоиспечённый преподаватель социологии ни с кем особо не сближался, поддерживая с большинством одинаково тёплые отношения на расстоянии вытянутой руки. Не считая Стаса — тут и отношения скорее холодные, и не руки, а ноги, и не просто ноги, а по лицу… Но тут — другая ситуация. Всё было бы гораздо проще, если бы Мечников никого не видел.
Но Мечников увидел, и не кого-то, а мертвеца. Явно постороннее лицо в высшем учебном заведении, как услужливо подсказывала логика им обоим.
По всем писаным и неписаным правилам волшебник, узнавший о проблеме простого человека от лица простого человека, должен его защищать, однако Максим Сергеевич не мог представить себе, как он закрывает грудью Александра Дмитриевича. Не помянутый всуе, но от этого никуда не девшийся историк исподлобья посмотрел на волшебника — его явно возмущало полное непонимание происходящего, но дураком Мечников не был и действовал осторожно.
Во всяком случае, его до сих пор не сожрали вурдалаки.
— И не буду я тебе помогать, — совершенно неправильно истолковал паузу Мечников. — Просто держу в курсе дела.
— Очень жаль, — улыбнулся Максим Сергеевич, жаждая хряпнуть его чашечкой по темечку, — я ж без твоей помощи просто пропаду.
Тут историк выдал совершенно неожиданную вещь:
— Я тебе всё равно не очень верю, Барсов, — сообщил он, подавшись вперёд. Не будь Максиму Сергеевичу немного весело, он бы испугался, конечно. — Ты доказал мне всё, кроме своей непричастности, потому что, как ни крути, ты в этом мистическом дерьме разбираешься, а это пока говорит не в твою пользу. Если хоть один студент пострадает, пеняй на себя.
***
Пока её подруга Яночка носилась реактивной ракетой по стеллажам и примерочным, буквально натянув на себя весь торговый центр по частям, Кара смертельно задолбалась. На самом деле, устала она после первой же примерки платья: стоит отметить, что Кара, приходя домой, еле-еле снимала с себя ботинки и сидела до вечера, занимаясь чем угодно, но уж никак не переодеваясь. И её ничуть не смущало спать голышом, если пижама лежала в шкафу — боже упаси, ужасалась Кара, шкаф же ещё открывать надо.
Вот навалить на себя три с половиной проекта по психологии ей было не влом, а переодеть носки — увольте. С тяжёлым вздохом Кара доплелась до кафе, в котором обещала подождать Яночку, и увидела потрясшую её воображение сцену — Мечников угрожает Барсову!
А, нет… уже всё. Не обратив внимания на обалдевшую студентку на пороге заведения, Мечников вышел. Похоже, историк был немножко зол… И, как всегда, пугал, хотя студенты с истфака говорили, будто бы за габаритами, патлами, голосом и невыносимым характером он был лапушкой.
Может быть, нервно хихикнула Кара и побежала к своему научному руководителю.
— Добрый вечер, Карина, — как ни в чём не бывало, сказал Максим Сергеевич, да он даже бровью не повёл. — Представляете, Александр Дмитриевич оказался таким добрым человеком.
— Да я вижу, — пробормотала Кара, плюхаясь на стул. Не успела она рта раскрыть, как преподаватель заказал ещё кофе, и девушка только тяжело вздохнула — на Барсова часто находила блажь покормить голодных студентов, а долги он принимал только хорошими оценками. — Это выглядело так, словно он вас побить собрался!
— Да, он так и выглядит, но драться станет вряд ли, — безмятежно отозвался социолог, поправляя пиджак, и Кара снова бессовестно залипла на его пальцы. — Я вам рассказывал, что у меня пояс по карате?
— Не помню такого.
— Рассказывал, — Максим Сергеевич вздохнул, — только мне, как всегда, никто не поверил!
========== 3. ==========
Геннадий Прянишников опоздал на две с половиной секунды, и это выбило его из душевного равновесия.
Предыдущее предложение имеет смысл в глазах читателя лишь в том случае, если у Геннадия изначально имелось это самое душевное равновесие. Поскольку чужая душа — потёмки, этого мы не знаем, следовательно, в каком состоянии был сегодня утром Геннадий Прянишников, большой вопрос. Не сказать чтобы важный — вселенной как-то до лампочки на настроение Геннадия Прянишникова, но попробуйте убедите в этом его самого! Нарвётесь на многостраничную отповедь, так что, пожалуй, рисковать мы не будем.
Так или иначе, Геннадий опоздал, и это событие, само по себе незначимое, повлекло за собой цепочку других событий, как это всегда бывает в жизни.
Геннадий — тот самый гундосый очкарик с философского факультета, которого заметил на лекции Максим Сергеевич. Как ни странно, очки ему били вовсе не злые одногруппники: одногруппники Геннадия были сущими клонами его самого. Другое дело, что юный философ постоянно спотыкался и падал на улице, пока брёл до универа и молчаливо дискутировал сам с собой о судьбах человечества. Вот и сегодня, поскользнувшись, Геннадий врезался носом в фонарный столб — это его и задержало.
— Простите, — автоматически сказал Геннадий, не обращая внимания на то, что говорит со столбом.
— Смотри, куда идёшь, мудрила, — ответили ему.
Только через два с половиной шага Геннадий понял, что что-то не так, и медленно, боязливо обернулся. Никого не было — только столб.
Какое-то время юный философ молча ждал, настороженно и пытливо изучая столб в поисках ответов, но ответы не соизволили явиться, и тогда Геннадий списал всё на недосып и отправился дальше.
Когда Геннадий после пар шёл обратно, он обратил внимание на то, что никакого столба — ни фонарного, ни иного — тут не стояло вовсе…
***
Максим Сергеевич никогда не любил лифты. В юношестве они его максимум забавляли, а сейчас он со вздохом напоминал себе, что в лифт может зайти кто угодно. Например, Станислав Павлович. По счастью, в этот раз ему повезло, и в лифте социолог прокатился с опаздывающим на пару студентом-историком: фамилия студента-историка была Григорьев, а звали его Михан, и опаздывал он, похоже, к Мечникову.
— К Люциферу Дмитриевичу? — вежливо уточнил Максим Сергеевич.
— Именно, — отозвался Михан, явно не заметив подвоха. — А вы на свою пару опаздываете, Максим Сергеич?
— К сожалению, ни на чью. Михаил, вы проехали последний этаж с аудиториями…
— Мы будем заниматься в учительской, — студент немного скис. — Этот пидо… Стас… Павлович опять аудитории напутал.
Максим Сергеевич промолчал, изо всех сил прикусив губу. Пидостас Павлович — это гениально.
Так или иначе, ему тоже было нужно в учительскую, а там уже творилось светопреставление. Пару вёл Мечников, и вёл неподражаемо — сразу понятно, почему его любят и боятся одновременно, таких преподов поискать. Михан застрял на пороге, и Максиму Сергеевичу ничего не оставалось, кроме как застрять вместе с ним.
— Опоздуны делают что? — вопросил Мечников, сидя, сгорбившись, на столе.
— В этом семестре — не знаю, — буркнул Михан.
— Сочиняют хокку, — хмыкнул препод. — Вы тоже давайте, Барсик Сергеевич…
— Люцифер Дмитрич,
Берега попутали.
Я вам не Барсик, — парировал Максим Сергеевич, поведя плечом, и учительская, набитая студентами, взорвалась молодецким студенческим же ржачем. Впрочем, к ним присоединился и Люцифер Дмитриевич.
Пока Михан напрягал мозги, сочиняя достойное хокку, Максим Сергеевич пробрался в глубину учительской. Помещение это чего только не видало, но сегодня оно видало следующее: по центру, за круглым столом, уместилась группа историков-старшекурсников, на столе у окна взгромоздился Мечников — стула там лишнего не нашлось, а подоконник слишком узкий, но Максим Сергеевич был уверен, что он всегда сидит только так. На преподавательском столе-стуле дымился стаканчик с кофе. Разваливающиеся, трещащие по швам шкафы обрамляли это действо с трёх сторон, с четвёртой, буквально в уголке, оставалось место для одного человека — туда и направился Максим Сергеевич.
Только потом он заметил, что было ещё одно, уже занятое место: обычно там сидел декан лингвистов, с заумным видом вещая, как его заколебала сова из Дуолинго. За это его прозвали совой: за что боролся… Но нет, сегодня там была дама, и весьма рыжая дама. Кажется, она преподавала английскую фонетику и грамматику, по настроению. У дамы наверняка была куча дел, но она, побросав всё на свете, с ухмылочкой наблюдала за занятием истории.
— Станислав Палыч,
Ты, конченый засранец,
Плати головой, — пытал счастья Михан.
— А поинтереснее? — поморщился Мечников, внаглую отхлёбывая кофеёк. — О, про меня давай.
— Про вас уже было, — из-за стола улыбнулся староста. Максим Сергеевич отсалютовал в ответ.
— Ну тогда-а… — судя по всему, это было любимой фишкой Мечникова: запрокинув взгляд в небеса, аки пророк, мучительно тянуть время с воистину сатанинской улыбкой, пока студенты стремительно седеют. — Тогда про правителя, которого мы сейчас проходим. Нет, лучше возьми назад, а то ты ведь правда сочинишь.
Интересно, он пару вести будет или нет? Скорее всего, будет, такие преподы вечно заканчивают делом, даже если шутили добрых полчаса. Максим Сергеевич не смог прослушать хокку о Хрущёве, потому что зазвонил телефон — аккурат на том столе, за которым он сидел.
Рыжая дама кивнула на трещавшую трубку, пришлось брать.
— Добрый день, — Максим Сергеевич назвал университет, едва не прибавив к этому «богоданный» и «диспетчерская слушает». — Нет, это не приёмная комиссия.