— Столбы ставят либо на границе государств, либо на развилках.
— Поворотов тут точно нет, — добавил мудрое наблюдение один из его спутников.
— А границ никогда не проходило, — закончил Йорвет. — Зачем здесь столб?
— На гарпий указывать? Типа, знак “берегись”? — предположила я, и поняла, что, как всегда, ляпнула глупость. Во всяком случае, все трое посмотрели на меня, как на самого тупого человека в палате для умалишённых.
— Будем ждать, до полудня осталось минут десять-пятнадцать, — бросил командир. — Куда указатель держал направление — неизвестно, но проверить можно опытным путем. Ищите изображение ласточки!
Мы принялись обшаривать стены. Лично мне попадались самые наркоманские узоры в камнях, от картинки с кучей аскарид до отпечатка древнего папоротника, но ничего, кроме гниющих гарпий, что могло бы быть похоже на птицу, не было. Солнце, казалось, вечность будет тянуться к зениту, настолько лениво оно поднималось на самую высокую точку горизонта, будто бы издеваясь над нами. Молодые эльфы, пытались щупать камни, обниматься с ними и тихо угрожать, но тоже безуспешно тратили силы. Кажется, опять оплошали.
— Сюда! — крикнул Йорвет. Он стоял метрах в ста от меня, тоже с умным видом рассматривая природные стены. — Смотри!
На сером участке сплошного камня медленно проступала тень от соседней вершины. Сейчас, именно под этим углом падающих лучей света, на его поверхности красовалась крайне отчетливая, но как будто избитая жизнью, птица. Наверное, это птица счастья моего завтрашнего дня, настолько жалко она выглядит.
— Если это дверь, то как ее открыть? — я первой нарушила повисшее молчание.
— Подсказок нет? — удивился Йорвет. Я отрицательно помотала головой. — Тогда по старинке, — эльф вынул из-за пазухи несколько бомб, отобрал еще пару у своих младших бойцов, повертел эту кучу в руках, раздумывая. — Идите за тот валун. Я быстро.
Мы побежали в укрытие. Не знаю, на что эльф надеется, но чтоб взорвать камень, надо взрывчатку килограммов на шесть, не меньше. Но, впрочем, Йорвет же у нас самый умный, это я тут дурочка. Зачем спорить с великим и ужасным командиром скояʼтаэльского движения? Я выглянула из-за валуна. Йорвет аккуратно сложил бомбы горкой, некоторые из них распотрошил, а порох высыпал в трещины скалы, соединяя какой-то веревкой. Закончив приготовления, командир поджог самую большую часть пороха, и в три прыжка оказался рядом с нами.
— О, да ты пиротехник! — воскликнула я с иронией. — Уверена, что дверь так и отва…
Порох начал разрываться, оглушая округу. Инстинктивно припоминая, что зараза заразу не убивает, я прижалась к Йорвету, спрятав голову где-то у него на груди. Рвануло снова, и я прекрасно слышала, как осколки горной массы ударили по валуну. Йорвет положил руку мне на голову, прикрывая от осколков камня, сильнее вжимая в себя. От эльфа пахло потом, костром и лесом. Вместе эти запахи пробуждали странное чувство внутри, от которого закружилась голова, низ живота стало тянуть. а коленки сами собой подкосило. Бабахнуло в третий раз, и я от неожиданности ойкнула, вжимаясь в мужчину совсем. Интересно, что думает Йорвет обо всем этом? Что мидгардским женщинам надо уступать, а то они неуклюжие и без него, остроухого, убьются?
— Прекрати давить мне на грудь, женщина, — а вот и ответ на мой вопрос. — Мне нужно изредка дышать.
— Прости. Откуда там столько взрывчатки? — я вынырнула из его недообъятий, отряхивая волосы. — Ты с собой сколько тротила приволок, террорюга?
— Я предполагал, что нам придется взрывать вход в могилу, поэтому одолжил взрывчатку, которую краснолюды используют в карьерах, — пояснил Йорвет, вставая. — Быстро и эффективно.
На месте недавней скалы стояла непроглядная стена пыли, которая постепенно опускаясь, открывала зияющую дыру, ведущую в неизвестном направлении. Получив разрешение выйти из укрытия, я приложила край рубашки к носу, и кинулась пробираться сквозь мелкие частицы горной породы, еще не осевшие на землю. Пещера, в которой нашла последнее пристанище пророчица Итлина, была так близко и так нелепо спрятана, что поверить в ее существование именно в этой точке пространства оказалось очень тяжело для восприятия. Йорвет зажег факелы, заботливо оставленный предками у одной из стен, и раздал нуждающимися. Из глубины пещеры тянуло спертым воздухом, холодом и призраками. Стараясь не отходить от командира дальше положенного, я огляделась.
Да, умели ж помирать эти эльфы! Говорят, Итлина умерла в нищете и изгнании, но кучи украшений, золота, серебра, посуды и прочих атрибутов роскоши было хоть отбавляй. Можно посадить консьержку на входе, выдавать тапочки и организовывать музей эльфийского искусства. Повсюду стояли столы, тумбочки, стеллажи и все это было набито разнокалиберными крутыми штуками. По центру комнаты расположился большой саркофаг, украшенный разными надписями, а во главе поставили статую, изображающую красивую эльфийку с фолиантом в руках. Были и книги бумажные, к которым я сразу же подбежала, уже на ходу осознавая, что волочить придется их все. Записи, скорее всего, на Старшей речи, а я английский-то с трудом выучила.
Молодые бойцы принялись набивать карманы золотыми монетами и украшениями, без разбора гребя все, до чего смогли бы дотянуться. Йорвет оказался более придирчив — часть украшений и атрибутики отбрасывал, часть забирал себе, часть — в мешок. Короче, сразу видно, кто тут грабитель и вор, а кто — научный работник.
— Разве Итлина — не ваша святыня, нет? — спросила я, листая книги и оценивая их на ветхость. — Грабите родную цивилизацию.
— Итлина, как и Лара, была обычной предательницей, — заметил Йорвет. — Она предала свой народ, отказалась от своего долга ради людей и свободы. Итого: не святыня, а просто дура, откинувшая гордость Aen Seidhe ради сношания человека и другой предательницы.
— Ах, вот значит как, — я надулась. Йорвет подошел, забирая одну из книг:
— Что ты надеешься найти?
— Записи о магии, — ответила я. — Перемещение между мирами, смещение времени, всё такое.
— Тогда прекрати листать книгу рецептов, — он ухмыльнулся. — Не делай такое лицо, я говорю правду. Книга про еду и только. А тут, — он поднял другую книгу, — сказ о Ларе и ее ёбыре, версия для эльфов. Вот, — эльф потряс еще одну древнюю бумажную ценность, — байка для людей. Они различаются, если ты не знаешь. А эта, — Йорвет ткнул пальцем в те, что остались на столе, — о бытовой магии, о рождении детей и биография древнего философа. Похоже, больше ничего нет.
— Мы еще не все осмотрели, — я уперлась руками в бока, не собираясь сдаваться на финише.
— Больше я тут книг не наблюдаю.
— Может, в саркофаге? — я покосилась на надгробие. — Давай попробуем сдвинуть плиту.
— А ты говорила, что это я невыносим, — пожал плечами Йорвет. Он скомандовал бойцам на Старшей речи и те, побросав свои дела, бросились к гробу. Навалившись втроем, мужчины с трудом отодвинули тяжелую крышку на две трети.
— Дак вот ты такая, Итлина, — я заглянула в могилу. Там, внутри, лежал скелет, в истлевшем, но еще сохранившем остатки материи, голубом платье. Пустые глазницы смотрели своими провалами вверх, а треснувшие и начавшие разрушаться кости рассыпались от одного прикосновения. Руки эльфийской пророчицы когда-то нежно прижимали небольшую книгу в кожаном переплете, которая со временем провалилась на дно, проломив остатки ребер. На фолианте еле видно светилась руна, которая, едва Йорвет коснулся её своими пальцами, погасла. Эльф раскрыл книгу, перелистывая страницы:
— Вот. Похоже это записи о магии тонких материй. Поздравляю. Ты победила.
Комментарий к Глава 3. Граница снов. *https://ru.wikipedia.org/wiki/Откуда_мы_пришли%3F_Кто_мы%3F_Куда_мы_идём%3F
**Hen Llinge – собственно, Старшая Речь.
***Ellilon – язык Народа Ольх
****Восстание Аэлирэнн (ок. 1067) — восстание эльфов на территории Северных королевств в период начала колонизации континента.
*****Flëur – “Когда ты грустишь”.
====== Глава 4. Привет с другого конца. ======
— Ваш заказ?
— Мне двойную депрессию, разочарование 0.5 и поспать.
— Ненавистью поливать?
— Да, конечно.
©
Трисс встречала меня с тем же энтузиазмом, как мама сына-героя с линии фронта. Цветов и бросание чепчиков в воздух, мне, конечно, избежать удалось, но легкая общая атмосфера праздника витала в воздухе, заставляя весь дом ходить ходуном. Магичка чуть ли не прыгала от радости, кружа по комнатам и радостно напевая себе под нос, поскольку я, во-первых, пережила несколько суток рядом с Йорветом и осталась относительно невредима, а во-вторых, смогла-таки найти могилу эльфийской ведуньи. Жужжа, как пчелка на тему того, что место упокоения Итлины всколыхнет весь просвещенный мир, какое всемирное достояние нам удалось обнаружить, насколько это важно для понимания истории и установления мира между эльфами и людьми, Трисс бросалась громкими словами, похвалами и аплодисментами в мой адрес, возводя меня едва ли не в ранг великого ученого. Ну, и, конечно, служанка чародейки умудрилась вставить свои очень громкие пять копеек, заявив, что наконец-то все ученые соберутся и быстренько расшифруют знаменитое пророчество. Народ узнает, когда запасать продукты и все будут готовы к большому пиздецу, который стабильно призывают все кому не лень уже парочку столетий, а он упорно отказывается наступать и население планеты же как-то притомилось из-за затяжного ожидания и положило огромный болт на свое гипотетическое выживание.
Лично меня подобные тонкости волновали мало, если не сказать, что мне было откровенно плевать. Я-то точно знала, что Белый Хлад до этого мира пока не собирается добираться, но по шпионским соображением помалкивала в тряпочку. Не желая участвовать в этом радостном дурдоме и скакать вместе с дамами, я попросила согреть себе ванну. Плюхаясь в горячую, ароматную воду, я вдруг поняла, что можно расслабиться и спокойно пойти на заслуженный отдых, хотя бы на вечер. А значит, стоит забить на всё тот орган, которого у женщин нет. От живительного тепла и волшебных запахов лаванды с гибискусом, которые Трисс заботливо добавила мне для большей медитативности и релакса, меня разморило, веки наполнились усталостью и свинцом, пытаясь нагло закрыться и дать мозгу подремать, поразмышлять в спокойствии и умиротворении.
Итак, что мы имеем: Локи, асгардская королевская задница, не выходил на связь уже несколько дней. Звонить ему самой нет возможности — трикстер как-то говорил, что и зайца можно научить курить, в смысле, меня пользоваться магией, но наши тренировки свелись к банальному: «Да ты просто тупая!», «Зато красивая!», «Одно другому не поможет!». Побившись пару месяцев, принц, от природы не обладавший большим терпением, сдался и плюнул на это дело, сдаваясь под властью обстоятельств и моего скудоумия. А теперь, может, и на меня забил. Иначе где его носит так долго?
Еще беспокоил Йорвет. Когда мне было девятнадцать, всё, что происходило с нами обоими, казалось куда проще, во всяком случае, мне. Типа, люблю, жить не могу, я вся твоя, и живи с этим, остроухая гнида, как хочешь. Но сейчас, когда мне аж за двадцать и скоро пора будет паковать манатки в дом престарелых (я уж не говорю, что на кладбище мне постоянно ставят прогулы) ситуация коренным образом изменилась. Точнее, преобразилась и отнюдь не в лучшую сторону. Если разобраться, напрячь мозг и подумать, то… Я все равно не понимаю, как умудрилась полюбить это пафосное, унылое, одноглазое нечто с заскоками расиста-антиглобалиста, походника-аскета и просто идеальной мрази в одном флаконе? Впрочем, даже сейчас, с трудом пережив несколько суток рядом и поразившись глубине его неприязни ко всему, что не являлось сколько-нибудь эльфийским, я не могу утверждать со стопроцентной вероятностью, что Йорвет мне безразличен. Наверное, это карма. Или магнетизм судеб. Из жизни в жизнь этот треклятый эльф подводил меня к Старушке с косой за руку, знакомил, не самым галантным образом убивая, но всё равно, я как бабочка-камикадзе, летела на встречу своей трагично обрывающейся судьбе и только успевала сделать «цверк-цверк» крылышками, перед тем как сгореть нахер в очередной раз.
Так, стоп. Аня, успокойся. В этот раз ничего не случиться, если ты не позволишь. Надо просто держать себя в руках. Включить голову и прекратить быть дурой. А это ой как сложно, блин, сделать.
— Аня, можно вопрос? — раздался голос моей любимой чародейки из-за ширмы.
— Жги, орандж-тян!
— Чего? — не поняла Трисс. — Не важно. Ты вообще платья любишь?
— Да не очень, — ответила я, подозревая неладное. — Обычно я в них выгляжу, как баба на чайнике. И не удобные они, всё продувает. А ещё…
—Тебе стоит срочно сменить свое отношение, милая. Лия уже постирала твои вещи, а голой в таверну идти нельзя.
Попав в корчму, первым делом я заявила, что чай для меня может оказаться слишком крепким пойлом, поэтому я требую хорошего, качественного и сладкого винишка. Такое заявление быстро было принято на веру и оценено старыми товарищами на все сто по пятибалльной системе. Быстренько организовав даме специфичное, но вполне приятное на пробу красное полу-сухое «Красавица Виковарро», настоящие краснолюдские джентльмены справились о его вкусовых достоинствах, качестве, порассуждали о способах взращивания особого сорта винограда, подсказали, как добиться правильного послевкусия у хорошего вина, и дабы способствовать лучшему нанесению информации на кору головного мозга, налили в изящный бокал чистого спирта с клюквенным морсом. В принципе, ничего нового. Я всегда знала, что мои старые товарищи краснолюдских кровей, почти все, поголовно, страдают той редкой формой алкоголизма, при которой человек либо пьёт литрами и почти не пьянеет, либо же, напротив, принимает всего одну маленькую пинту алкоголя на грудь и получает путевку по самым туманным частям философии бытия. В общем, ребята дошли до состояния легкого опьянения не быстро — часа за полтора, искренне празднуя вместе со мной «археологическое открытие, способное перевернуть понимание межрасовых отношений». Так, во всяком случае, сказал известный поэт, бард и балагур в одном флаконе, Юлиан Альфред Панкрац, виконт де Леттенхоф, которого, слава богу, всё равно звали Лютиком.
Боязно ожидая, что моё появление может сгенерировать ракетный град вопросов про Анику, заданный в духе краснолюдов, а значит — не всегда самых удобных, я при первой же возможности пыталась нести любую чушь, которая зарождалась в чертогах моего разума:
— Говорят, что у людей с холодными руками тёплое сердце, — втирала я Хиваю. — А я говорю, что внутри людей с холодными руками идёт многолетняя война между скандинавскими племенами эритроцитов и лейкоцитов, — друг многозначительно кивнул, делая вид, что понимает, о чем я говорю. — Ежедневно тысячи славных воинов бьются в холодных владениях Одина, умирают и по сосудам отправляются в сердце-Вальгаллу, где их ждёт Рагнарёк — битва между высшими богами и хтоническими чудовищами.
Золтан многозначительно хмыкнул, и попытался увести тему в более привычное русло и поговорить о чем-нибудь приятном, например, о правильных способах ставить брагу в темном и прохладном месте так, чтобы жена не нашла заначку по запаху. Оказалось, что Трисс и Лия давно провернули всю необходимую работу по распространению правильной и единственной версии моей жизни, тщательно продуманной еще в первом разговоре с чародейкой. Иначе говоря, барышни со скоростью паблика растарабанили по сарафанному радио от волшебного информбюро абсолютно всю полученную информацию про мнимую, но бушующую, бьющую ключом (иногда гаечным и по голове) мидгардскую жизнь. Поэтому ко мне не приставали, предпочитая не грузить гостью, понимая, что любой человек имеет право на культурный отдых.
Настроение у кампании летело на уровне стратосферы, веселые краснолюды наперебой горланили матерные частушки, изредка треплясь о политике, религии и других самых разнообразных вещах. Казалось, что всё, что окружало меня, достигло нужного уровня дзена по шкале просветления. Расслабленная, успокоенная знакомой, пусть и слегка позабытой атмосферой, я впервые за долгое время чувствовала какое-то внутреннее спокойствие и умиротворение. Трубадур, как самый большой ценитель искусства и вовсе решил захватить меня в информационный плен, пытаясь выведать невозможное все о нашей поэзии и своих коллегах. С гордостью продекларировав стихи Байрона, Пушкина, Дикенсон и других литературных гениев, пытаясь превратить их более удобоваримый местный вариант в процессе перевода на Общий, добила я творческую составляющую души поэта только Маяковским и Сологубом. Параллельно, пока я вдохновенно и проницательно, практически в лицах рассказывала «Сто сорок солнц закат пылал…», мою голову посетила ужасная мысль, не отпускавшая отчаяньем и болью: Как? Каким образом фиговина, типа «Тает лёд», стала для мидгардчан чуть ли не вершиной поэтическо-песенного искусства? Впрочем, факт этот я благоразумно скрыла, оставив представителя местной богемы в приятном неведении.