Земля проклята.
В голове бились десятки аргументов, как опасно здесь оставаться, как ненавистны за выходные стали стены со старыми обоями в тёмный орнамент. Себастьян злился — на самого себя, секреты бабушки Анки, призраков, которые не поддавались контролю и объяснению.
Когда полупустая сумка была собрана, он, поколебавшись, всё-таки вернулся к Мируне с хлипкой надеждой отговорить её от одиночества в призрачном доме.
Она стояла у окна, слегка касаясь пальцами холодного стекла. Даже показалось, что она чертит на нём ей одной понятные знаки.
— Поехали с нами. Пожалуйста. Как я оставлю тебя здесь одну на растерзание призракам?
— Со мной всё будет хорошо.
— Да с чего такая уверенность? Если они не тронули тебя до сих пор, не значит, что не нападут потом. Я боюсь за тебя. Здесь же никого поблизости, а до ближайшей деревни и остановки автобуса около километра. Мируна, прошу, давай вернёмся в город.
Она молчала то ли раздумывая, то ли принимая окончательное и бесповоротное решение. Лямка сумки впилась в плечо, а сердце бешено стучало в груди.
— Езжай, Себастьян. Я хочу остаться. Возможно, мне надо побыть в одиночестве какое-то время.
Его сердце ухнуло куда-то вниз. Он цеплялся взглядом за её спину, раздумывая, имеет ли право давить дальше и тянуть отсюда.
— Хорошо. Я завтра же свяжусь с местными, Анка оставляла телефоны, и попрошу кого-нибудь сюда приехать, чтобы ты не была одна. Пожалуйста, звони в любое время.
Он медлил ещё некоторое время, но Мируна так и не обернулась.
Бенджамин ничего не спросил, когда брат через полчаса уже в пальто и с небольшой сумкой с вещами вышел из дома один и без ключей.
Пока машина грелась, Себастьян всматривался в окна второго этажа, надеясь уловить там какое-то мимолётное движение. Но только ощущал влажный металл крыши машины под пальцами от мелкой мороси.
Дом тишиной и темнотой вздымался среди осенних полей.
Хлопнула дверца, когда Себастьян забрался на сиденье водителя, чувствуя, как сводит скулы и бешено бьётся сердце.
— Давай останемся, — тихо и виновато предложил Бенджамин.— Может, так будет лучше?
— Нет. Мне не нравится это чёртово место, не нравится, что здесь творится.
Бен наверняка считал, что стал причиной поспешного отъезда брата, но Себастьян сам не хотел оставаться. Пообещав себе, что вернётся сразу после деловой встречи, он всё равно не нашёл внутри крепкой уверенности, что всё будет хорошо.
Ещё пять минут в тишине и тепле салона, и колёса зашуршали по гравию, а дворники мерно заскользили маятниками по лобовому стеклу, разгоняя капельки начинавшегося дождя.
— Лучше поспи.
Себастьяну казалось, за эти выходные он прожил свою личную бесконечность.
— Интересно, откуда бабушка Анка взяла черепа.
— О, в дневнике об этом есть. Она сама их обнаружила на чердаке, завёрнутых в чёрную ткань. Не поверишь, но их достал дедушка. Почему — не признался. Но я верю, что он сам чистил и вываривал. С его врачебной практикой неудивительно.
— А потом умер от рака.
— Семейное проклятие. Мы все умираем, Себастьян. Но я хочу жить. Думаешь, тот чудаковатый предок ещё появится?
— Вообще-то он похож на тебя.
— Ну нет! Я куда обаятельнее.
— Просто ты не мёртвый.
— Бен, ты спишь?
Ответа не было. Себастьян притормозил у обочины и сложил руки на руле. Половину пути они уже проехали. Связь стабильно работала, и он быстро набрал сообщение Мируне, тревожась за неё. Короткий ответ: «всё хорошо, я ложусь спать».
Её уже не хватало рядом. Бенджамин часто ворчал, что она слишком тихая и неприметная, а Себастьяну нравилось её незримое присутствие рядом. С запахом чего-то цветочного и пряного, в плотной ткани с узорами, с мягкой улыбкой. Так было раньше.
Половина пути. Вернуться во тьму полей и пустошей со старым домом — или двигаться к рассвету.
Себастьян предпочитал рассветы и движение вперёд.
Особенно когда рядом мирно спал брат.
— Поехали домой.
Бухарест встретил ночью, старыми улочками, незримым духом современного города, который никогда не спит, и запахом свежесваренного кофе.
Правда, не семейного, а из окошка Макдоналдса. В ночи мало что ещё работало.
Бенджамин очнулся уже около дома, сонно моргнул и почти сразу исчез в комнате, которую Себастьян держал для гостей.
Сам ещё долго сидел на кухне со стаканом чая — простого, из дешевого пакетика, безвкусного. Хотел написать Мируне, но отогнал назойливую мысль — скорее всего, она спит.
И когда Себастьян всё-таки уснул, ему снились холодные фигуры и проклятые пустые осенние поля, в которые уходил Бенджамин, чтобы больше не вернуться.
========== -7- ==========
Комментарий к -7-
Эта глава - эксперимент.
Она полностью посвящена одному персонажу. С воспоминаниями из детства, кусочком прошлого и моментом здесь и сейчас.
Если кому-то интереснее всё-таки сразу и про братьев, можете просто поставить ждуна, глава про Бена и Себастьяна будет прямо быстро.
Но мне бы здесь очень хотелось узнать, а насколько вот так интересно читать. И насколько при таком подходе получилось раскрыть персонажа.
Собственно, глава про Мируну.
Мируна плохо помнила детство.
Скорее, огрызки воспоминаний, яркие кадры. Смазанная картинка, как бывает, когда кружишься на карусели.
Она не помнила отца — мама всегда говорила, что им и вдвоём хорошо, но детские вопросы могут быть настырны и назойливы. Та сначала отмахивалась, а потом всё-таки призналась, что тот просто предпочёл другую семью.
Но в ней было столько заботы и тепла, которыми она окружала дочку, что Мируна действительно не ощущала неполноценность семьи. Это был их маленький мир, уютный и тёплый, с какао по вечерам, а позже — кофе или бокалом вина.
Что она помнила чётко, до сих пор, как однажды потерялась в парке.
Весенний солнечный день, когда хочется вместо старых кроссовок с трещинками надеть новые, яркие, пахнущие кожей, но некогда-некогда, надо торопиться — к запахам жизни, к солнечным зайчикам, к ветру, что выметает из сердца пыль и холод после зимы.
Мируна увлеклась игрой с каким-то мальчишкой и убежала на соседнюю площадку к широким деревянным качелям.
Тогда мать металась и кричала во всё горло, срывая голос, пока Мируна не услышала её среди шума и гомона на площадке. Она не понимала, почему мама так рыдает и едва не душит в объятиях.
Она не хотела, чтобы мама плакала и по-детски неловко гладила её по спине.
— Не волнуйся, мамочка, я в порядке.
— Я едва не потеряла тебя, Мира. Какая мать может потерять своего ребёнка? Идём. И держись ближе ко мне.
Мируна не догадывалась, как тяжело было матери не вовлекать её в свои трудности или проблемы. Никаких других мужчин или романов, только малышка Мира.
— Ты — для меня всё, — твердила та. — И я буду для тебя хорошей матерью.
Мама раскладывала пасьянсы по вечерам, гадала на кофе или в чаше с водой, включала пластинки старого джаза и зажигала свечи, рассказывая сказки народов мира.
Под шорох осеннего дождя Мируна слушала про троллей под мостом, фейри, которые теперь живут в городах на старых чердаках, про холодные мёртвые души, утягивающие в бескрайнюю тьму.
Мируна витала где-то между явью и сном, задрёмывая под маминым вязаным пледом.
И сказки кружили вокруг.
Правда, уже став старше, Мируна сама увлеклась темой призраков, от которой веяло чем-то привлекательным и интересным. Она не верила в рай и ад, но считала, что, должно быть, некоторые души остаются на земле. И плутают среди старой брусчатки городов и осенних туманов.
Мама всегда была где-то рядом: гордилась, когда Мируна закончила Университет Бухареста, помогала с выкройками, волновалась поздними вечерами.
Были и тёмные времена, и время ссор.
Когда Мируна заявила, что хочет жить одна, а не в тесной съёмной квартире. Тем более, жизнь не стояла на месте, дышала в затылок, как весна в детстве, теперь утянувшая в бурный роман.
Денег у неё хватало, но мама пришла в ужас.
— Ты бросишь меня?
— Нет, конечно! Я буду рядом. За несколько улиц.
— Мира, нет! Не оставляй меня!
Мируна стиснула зубы и, собрав небольшой чемодан, ушла из дома.
Мама не разговаривала год вопреки всем попыткам и уговорам. А потом всё-таки пустила на порог, сухо бросив:
— Ты поймёшь, когда будут свои дети. Так нельзя, Мируна. Нельзя бросать близких. Ну, заходи, я пирог испекла.
Мама ещё успела одобрить Себастьяна, назвав того за чаепитием с домашним вареньем милым и надёжным мальчиком. У неё уже скопились морщинки в уголках глаз, она чаще пользовалась очками и всё больше увлекалась астрологией и мистицизмом.
А потом случился инфаркт.
И горькая боль втискивалась внутрь, ввинчивалась в сердце, горчила и истончала.
Мируна ещё долгое время порой вечерами зажигала свечи на окне и всматривалась в комнату-двойника в отражении в стекле.
Иногда ей казалось, она слышит тихий джаз и шёпот про сказки.
А потом она узнала, что ждёт Делию.
***
Мируна всегда любила прогулки с Себастьяном.
Спокойные, тихие, когда можно просто поговорить — не урывками по вечерам, а никуда не торопясь. День выдался морозный и ясный, и внутри была приятная лёгкость и безмятежность.
Её рука на сильном предплечье мужа, а глинтвейн приятно согревал пряностями, которые даже перебивали вкус красного вина. От него она немного разомлела, даже, скорее, от сочетания мороза и подогретого алкоголя, но почему и нет?
— У тебя чудесный брат, — призналась Мируна.
— Потому что он готов возиться с Делией, пока мы гуляем под ручку?
— Конечно, я благодарна ему. Но сейчас не о том. Скорее, что вы важны друг для друга. И ему важно, чтобы у тебя всё было хорошо.
— Бен говорит, что смерть и общее горе сближает. Так и случилось после смерти отца. Да даже и без этого… с Беном порой было сложно в детстве, честно говоря. Его раздражал лунатизм, он часто сбегал из дома, порой огрызался на всех. Мама не знала, что делать, отец старался быть терпеливым, но часто пропадал на работе. А я его всегда ощущал. Пора бы, наверное, повзрослеть и перестать верить во всякую чертовщину, но она всегда тенью маячила в нашей семье.
— Ну почему сразу чертовщина? Скорее, не изученные явления.
— А, опять ты за своё!
— Просто мне нравится думать, что этот мир… шире?
Себастьян не ответил — у него зазвонил телефон и, кажется, это надолго. Так что Мируна решила вернуться к Бену и дочке. Но она не видела её среди других детей на площадке, и внутри забили тревожные колокольчики.
— Где Делиа?
— На площадке.
— Её там нет, Бенджамин.
Бен нахмурился и обернулся, в руках стаканчик с глинтвейном, глаза шарили вокруг, но Делии нигде не было, только валялись в снегу лопатка и опрокинутое ведро.
Мируна почувствовала, как у неё сжимается в страхе горло, а воздух становится режущим. Внутри всё металось, кончики пальцев леденели.
А потом она увидела. Тёмная тень, нависшая над фигуркой дочери на льду в окружении ярких покачивающихся огоньков. Даже издалека Мируна видела всё чётко: Делиа смеялась, тянула ручки вперёд, не замечая, как нечто крошит лёд под её сапожками.
Лёд хрустнул. Раздался крик
Потом все говорили Мируне, что всё привиделось. Последствия шока.
Мируна помнила только то, как вылетела на лёд вслед за Беном, но кто-то дёрнул её назад, а лёд никак не поддавался под ногтями, она царапала его, ломая их до крови, стучала кулаками, потому что видела плывущее бледное лицо дочери подо льдом.
В холоде и тьме.
В бездне.
И между нею и Делией навсегда застыла толстая ледяная корка.
***
Когда Мируна услышала шум отъезжающей машины, то, к собственному удивлению, ощутила внезапное спокойствие.
Несколько минут она просто впитывала в себя тишину дома, прислушивалась к скрипам и шорохам, как к дыханию большого зверя из дерева, лестниц, высушенных насекомых за пыльным стеклом и наверняка не одним скрытым тайником.
Ей казалось, что именно в этом месте самая размытая граница между реальным и призрачным мирами. Лёгкая дымка с запахом фиалок — или просто так казалось после комнаты с черепами.
Дом словно витал вне времени.
И Мируна — единственный оставшийся обитатель. Вечная узница, добровольно принявшей изгнание среди запаха мастики, пыли и высушенных трав для колдовских ритуалов.
Может, из-за убранства — бабушка Анка явно старалась воссоздать атмосферу конца XIX века, к тому же, добавляла к ней антураж для охотников за привидениями и любителей мрачных местечек.
Может, от того, что Мируна верила в то, что видел Бен.
Кажется, в отличие от того же Себастьяна, всегда такого реалистичного, если дело не касалось брата. Только для него было исключение: если тревога будила в ночи, то не было никаких сомнений, что надо нестись под рокот мотоцикла в какие-нибудь прокуренные клубы или подвальные бары.
Видимо, Мируна и их дочь не были достаточной причиной поверить в призраков.
В то, что даже им нужна помощь.
Озноб прошёл по спине, а изо рта вырвались облачка пара — резко стало холоднее, так что она поёжилась и обняла себя за плечи. Тёплое шерстяное платье перестало согревать, а шерстинки наэлектризовались и торчали.
Мируна верила, что призраки кружат рядом. Невидимые и стылые, наполняющие дом, как полый кувшин, прятались среди штор или под кроватью. Но в то же время она чувствовала растерянность — что делать дальше? Бенджамин — единственный из троих, к кому призраки приходили легко, пусть и оставляли на теле кровоточащие раны.
Метки смерти с солоноватым и металлическим запахом.
Но его теперь нет рядом.
И одной обуздать скрытые в земле силы… Мируна сомневалась, что у неё получится.
Она не стремилась к собственной смерти — её волновала Делиа, которая теперь шептала о зле. Каково сейчас скитаться этой хрупкой детской душе?
Мируна спустилась вниз за каким-нибудь лёгким перекусом. Инспекция кухни раньше днём показала, что у бабушки Анки хватает запасов круп и консервов с подходящим сроком годности, а еды Себастьян по давней привычке купил с запасом.
Словно всегда рассчитывал, что соберётся вся семья.
За окнами темнели мрачные осенние поля, тёмные, пустые, и на мгновение Мируне привиделось, как там бесшумно вальсирует белый силуэт, посеребренный лунным светом. Он становился всё ярче и ближе, нарезая круги, всё ближе к дому, а Мируна ощутила, как не может шевельнуться. И полностью заворожена видением.
Миг — и всё исчезло.
Заныла голова, Мируна качнулась и схватилась за стену, возвращая равновесие.
И чем быстрее приближалась ночь, тем тревожнее становилось на душе. Возможно, это была дурная идея — остаться в одиночестве в этом доме. Но ей так хотелось, чтобы Себастьян был рядом! Чтобы он понял, как ей важно защитить их дочь!
Весь этот год внутри что-то облетало сухими лепестками, а вместо них оставались тёмные пятна. Как выгоревшая земля, на которой уже ничего никогда не вырастет.
Делии нет. Больше нет. Навсегда.
И Мируна всё ещё не могла с этим смириться.
Устроившись со стаканом виски на диване в гостиной, она погрузилась в дымку воспоминаний и не заметила, как грёзы сменились сном.
Она очнулась от промозглого холода и какого-то звука, который выбивался из всего, что было в этом доме. Шея затекла от неудобного положения, а свет везде погас, и вся комната погрузилась в ночную холодную темень.
Мируна не сразу поняла, что непривычный звук похож на детский плач.
Казалось, сердце выпрыгнет из груди или замрёт навсегда.
— Делиа? — первая мысль пронзила острой болью, от которой сжалось сердце.
Звук повторился — где-то на втором этаже.