— Тебя защитили, кирие, — шепнул он, поднялся, сел и спрятал лицо в ладони. — Меня… меня жгло. Весь путь… весь путь насмарку. И кого я обманывал, я не смогу, не смогу никогда, я слишком…
… «подземный бог»? Могла поспорить, что он договорит это. Но он сказал страшнее:
— …трус. Однажды я просто…
— Ну уж хренушки, — внезапно и мрачно приложила я. – Мне, честно говоря, все равно, кто ты там такое. Зато не все равно, что твои сородичи собираются творить беспредел. И что они как-то нехорошо дышат нам в затылок. А значит, эти самые стенки они и без того изрядно расшатали. А потому, если ты мне тут сейчас вдашься в грех уныния — получишь под античный зад боевой сумочкой. Встал, включил мозги, быстро прошарил, как нам дальше действовать и вообще отбиться от супостатов!
Тон свое взял: античный гостенек шмыгнул носом, вытер ладонью лицо и недоуменно на ладонь же посмотрел.
— Впервые после Титаномахии, надо же, — отметил тихо. Поежился. — Пойдем, кирие.
Поднимался он все-таки с трудом, так что мне пришлось подставить ему плечо.
Чувствовала я себя на удивление неплохо. Для человека, у которого еще пару дней назад все было вполне пристойно, а теперь… ну да, один вот насыщенный день за другим. Но уж обо мне даже воспитательницы в детском саду говорили, что мне бы в органах работать. Стальные, мол, нервы.
И вообще, вокруг была весна. И ничего, что кладбище. Уже занимался рассвет, и начали подавать голоса птички. Золотились солнцем листочки. И одуряюще-сладко пахли цветы — так вот откуда тот самый запах! Я-то думала, кому нужно было засаживать эту часть кладбища нарциссами?
— …гйяти то канете, басилисса му…**
— Опять по-гречески, — устало откликнулась я на задумчивую тираду над своим ухом. – Так, стоп… стоп. Ты что, о жене сейчас говоришь?
Комментарий к Невеселье на кладбище
* Мертвые, повинуйтесь и приди…
** Зачем тебе это нужно, царица моя…
========== История любви и немного табуретки ==========
Альтернативная история похищения — в студию! С интересом выслушаю мнения о Персефоне)
На рассвете Питер был пустоват, красив и по-майски ароматен. И я это сейчас не только о нарциссах или отсутствии утреннего смога.
Любовь витала в воздухе. Трепетала крылышками. И имела античный, подозрительный облик.
— Вот эх, — сказала я, обнаружив в себе неспособность даже выругаться после пережитого. – Нет, честно. Ну, она-то тут зачем? То есть, причем? То есть, за что тебя-то?
— Думаешь, не за что? — откликнулся Клим. Он уже на меня не опирался, но продвигался рядом со мной по питерским улочкам в состоянии тихого самобичевания, тихой грусти и аномальной задумчивости. Словом, хоть ты дай ему в руки камушки, чтобы лучше уж их по воде пускал. Или же бери оный камушек в руку и пытайся выстучать оттуда прежнего Клима.
— Можешь не рассказывать. С утра-то… — зевалось длинно и сладко. Хотя вообще-то после пережитого я по идее месяц должна не спать. — Ладно, давай начинать с начала. Давно ты знал?
— Не знал. Подозревал… наверное, с Цербера.
— А, да, — сказала я раздраженно. — Эту собачку за нами абы-кто бы не послал. Жезл тоже приобрел такую ненормальную мощь поэтому?
Ну да, а почему бы еще. Будись, мой полусонный технарский разум: мы все же были на православном кладбище. В двух шагах от могилы мучеников. А до того Клим годами жезл с собой в чемодане таскал — и ничего. Раз уж так жахнуло — совсем рядом был тот, кто мог жезлом как минимум управлять.
А при отсутствии Аида его женушка — де-юре руководитель подземного мира номер один. Остается закономерный вопрос…
— Вот что ты ей сделал, серьезно?
— Ну, — это прозвучало уже почти в прежнем тоне, — как ты понимаешь, для меня-то достаточно быть самим собой. Кирие, мы с женой… разные.
— То есть, она тебя не любит, — настроилась я, припоминая историю с похищением. Что там было — колесница, насильное кормление гранатом, мрачный-ужасный муж?
— На Олимпе не любят, — осек Клим коротко и резко. — В подземном мире, впрочем, тоже. Если любят — это плохо заканчивается. Любовь застывает — превращается в долг и пустую вежливость. Становится постылой страстью, которой легко пресытиться. Переходит в ненависть.
— Как будто только у вас, — покривилась я.
Пожатие плечами.
— У смертных любовь часто сопряжена с самопожертвованием. У нас этот компонент отсутствует начисто. Мы ничем не рискуем — может, от этого она словно обесценивается…
— Потому что вам не нужно рисковать?
— Нет, потому что на Олимпе не любят. Я, случайно, тебе об этом не говорил? Думаю, не обязательно жертвовать жизнью — достаточно хоть чего-то. Пойти против воли Громовержца и лишиться его милости — если вспомнить историю Ареса и Афродиты. Отказаться от шашней со смертными — если вспомнить историю… все истории, ха.
— Я тут как-то припоминаю, — заметила я между прочим, — что в источниках как-то маловато сказано о твоих шашнях со смертными. Или с подземными…
— …кирие, ты вообще подземных-то женщин себе представляешь?!
— …или вообще с кем бы то ни было. И ты рискнул столкнуться с… ну, как там назвать это самое, что Деметра ваша учинила?
Снова смешок. Невеселый, выжатый изнутри.
— Ах, да. Эту историю ваши аэды и вовсе вывернули наизнанку. Слишком много глупости. Слишком много трусости. Никакого величия. А получилось. — ну да… Ужасный царь подземного мира, невинная Персефона и гневная мать.
… и я как-то уже понимаю, что настоящая версия от всего этого в корне отличается. И что у меня нет ни шанса ее не слушать.
— Все началось с того, что Деметра решила выдать дочь замуж. Именно она, да. Об обете девственности вопрос вообще не стоял: все олимпийские троны уже были заняты, и такой обет сделал бы Кору второстепенным божеством. Ну, а Деметре бы достались насмешки Геры, Афродиты и Латоны: поверь, не у одних смертных есть желание выдать дочь замуж за знатного жениха. Желательно еще и красиво — чтобы осталось в веках. Арес отпал из-за любовницы-Афродиты: Деметра не хотела для дочки судьбы Геры. Аполлону хватило ума посвататься снисходительно. Со словами “ну, раз больше у твоей дочери нет шансов”…
— Представляю, что там началось, — пробормотала я.
— Не представляешь, кирие, — с ухмылкой отозвался Клим, — брат серьезно задумывался, не припрячь ли сестрицу в качестве кары для олимпийцев. Был еще Гермес, но ты же его видела. Кто в здравом уме за него замуж пойдет?
— А за тебя кто? — выдала я, собрав в кулак свой здравый смысл.
Клим глянул как-то даже обиженно. Затрепетал ресницами — позвольте, мол, а я не идеальный жених?
— Честно скажу — сестра размышляла долго. Ничего, говорит. Ты, конечно, придурок. Трус, к тому же. Подвигами себя не отметил. Но какой-никакой, а все-таки царь трети мира. И сын Крона, к тому же. Может, еще со временем и остепенишься. Главное — на публике попытайся себя уж как-нибудь да изобразить…
— Силы небесные! — простонала я, воображая, что из Клима могло вылупиться на публике.
Двое прохожих из тех, кто встал пораньше, шарахнулись и посмотрели опасливо.
— Обижаешь, — почти весело откликнулся гостенек, — на смотринах я-то как раз переступил через себя и внушал страх и трепет. Был, как и полагается, надменен, величественен, не говорил — вещал, венец на пальце не крутил, невидимкой не шастал… ничего не украл, кстати. И не сдох со скуки —, а вот это было самым удивительным. Образцовый, в общем, царь подземного мира, даже облик принял соответствующий. Зевс с Посейдоном чуть со смеху не лопнули. Кора, кажется, была тоже под впечатлением…
— То есть, стоп… — зевота пропала, придушенная тонной удивления. — Вы с ней, что же, виделись? А это самое, что она танцевала, а ты ее увидел, вызвал колесницу, похитил… там еще нарцисс был.
Ну, уж если я что-то помнила из мифологии — то этот миф. Помимо подвигов Геракла. И эпизодических знаний о Тесее и Персее.
— Кирие… — тяжкий вздох о моей заблудшей душе. — Забудь об этой, не побоюсь вашего языка, голимой аэдской пропаганде! Это была самая обычная олимпийская свадьба. Смотрины. Танец невесты. Похищение невесты — таков обычай. Дар, то есть, нарцисс. Мать, показывающая свое горе — еще один обычай… хотя признаюсь, Деметра тут переусердствовала. Для Олимпа это было традицией. Вот, правда, танцевать Коре пришлось слишком долго: когда я увидел, я малость…
— Пришибся зрелищем? — подсказала я.
И впервые увидела на лице Клима подобие смущенного румянца.
— Да уж, мягко сказано. Она меня потом еще упрекала: сколько можно было торчать за кустами и медлить? С колесницей я тоже основательно все провалил. Не поверишь: Посейдон даже уроки со мной проводил. «Хватаешь ее — прыгаешь на колесницу, хватаешь — прыгаешь, хватаешь — прыгаешь…»
— На манекене тренировались? — спросила я, пытаясь сохранить серьезное выражение лица.
— На Гермесе, — хихикнул Клим. — Гестия отказалась, Афина сразу предупредила, чтобы не смели ее красть. А племянник признавался, что в жизни так не ржал… Ну, а я… в общем, наверное, не следовало спрашивать, поедет ли она со мной. Ну, а вдруг она бы испугалась. Или ей больно было бы.
Мне как наяву вообразился фэйспалм всего олимпийского населения.
— …в общем я договорился до вопля Коры «Клянусь серпом Крона, да кто из нас кого похищает?! Хватай меня уже!» — потом еще чуть ее не уронил, а к тому времени еще мои кони — тоже с немалым чувством юмора — уже решили тронуться с места… очень неудобно бежать за колесницей в свадебных одеждах, да еще и с невестой на руках, знаешь ли.
Я засмеялась в голос, рискуя обидеть своего спутника. Он, правда, не обиделся. Усмехнулся, взъерошил волосы.
— И это, как говорится, было только начало. Дальше она меня увидела в настоящем обличии. Потом была грандиозно проваленная мной сцена, в которой жених должен овладевать принадлежащим ему… Ну, кто ж знал, что невеста должна отбиваться и кричать, а меня парализует с первого ее крика. В общем, Деметра, там, наверху, продолжала играть в грандиозную олимпийскую свадьбу, а я совершал ошибку за ошибкой, поступая слишком… не по-олимпийски. Ну, а потом трусость взяла свое.
Он замолчал и шел теперь рядом со мной с таким видом, как будто ничто на свете его не интересовало.
— Ты ее отпустил, — проговорила я наконец. — Без всяких распоряжений Зевса.
— Ага, — откликнулся Клим. — Как только понял, что помолвка была ошибкой. И что мне больно от ее слез. И что я не тот, кто ей нужен, а настоящим царем и Владыкой мне не быть. Я испугался себя, испугался ее и поступил дважды как трус: попытался сделать вид, что ничего не было. Вернул невесту на Олимп. Что там началось, кирие… от Деметры меня спас только шлем, Зевс серьезно вопрошал, не сдурел ли я, Кора плакала — отказ жениха от состоявшейся невесты — позор…
И опять я струсил и не сумел отстоять и это решение. Мы придумали ту историю с гранатом и разделением половину года на половину. Деметра сама и предложила все свалить на нее. Для достоверности даже готова была устраивать увядание природы раз в год. А если бы я не попытался сбежать — жена смогла бы проводить в подземном мире сколько угодно времени. А лето было бы вечным.
Мне остро не хотелось, чтобы он договаривал. Мне даже хотелось — чтобы Питер кончился. Или чтобы на нас свалилась еще какая-нибудь мифологическая пакость.
Исповеди все же принято выслушивать не так.
— Ну, а мы, конечно, поженились… Кора получила мужа-труса, который чуть не отрекся от нее. Этого она мне так и не простила. Да и моя вечная несхожесть с олимпийцами… Я получил… что я получил, кирие, а?
Я не ответила. Запах нарцисса наполнял воздух, прилипал к щекам. Казалось – та, о которой говорит Клим — идет где-то неподалеку, в весеннем ветерке, в облике Весны… глядя усталыми глазами.
— Не могу сказать, что мы не притерпелись друг к другу со временем. Но мы все же друг друга мучили. И когда пришла пора — я решил…
— Пусть будет лучше для всех, ага? — догадалась я.
Он кивнул.
— Ушедший за грань навек приравнивается к сгинувшему в глубинах Тартара. Она теперь царица подземного мира. Может избрать себе в мужья, кого захочет. Не думал, что она присоединится к другим олимпийцам в их попытке проломить мой котел…, но кто знает, может, ее заставили. Или, может, у них и это традиция.
— Вот честно, откуда ты взялся такой? — не выдержала я.
И получила озадаченное пожатие плечами.
— Кирие, я просидел у Крона в утробе гораздо дольше, чем остальные. Поневоле слегка спятишь и начнешь отличаться от остальных! Не говоря уже о вечности разбирания судов.
Я откликнулась умеренно злобным рычанием. Задумаешься тут, когда к нашей милой компании присоединилась еще богиня весны. По совместительству — царица подземного мира, явственно желающая не только насолить бывшему муженьку, но еще и наперчить, и сверху лавровым листком приправить.
В воздухе, помимо любви, витало ясно что-то нехорошее.
— И вообще, что там в головах у женщин — это для меня всегда был темный лес, — вполне себе радостно прибавил вдруг Клим, и я поняла, что он стряхнул с себя хандру. — Вот ты знаешь, например, с какой тщательностью моя матушка приправляла нас медом и специями, чтобы Крон не подавился? Или Гера. Ты думаешь, она злится на Зевса из-за его похождений? Ха! Она серьезно думает, что ее муженька каждый раз совращают коварные смертные. Растанцевались тут, понимаешь, красивые такие. А он, бедный чистый и невинный… Или вот, например, ты, кирие.
— Чего я-то? — буркнула я. Как у совершенно нормального технаря четвертого курса — у меня-то лист любовных историй был совершенно чист.