***
Это произошло на следующее утро. Когда Шон и Даниэль еще мирно высыпались после долгого вечера и короткой ночи, Клементина уже стояла на ногах, молча орудуя в их «походном лагере». Такими методичными действиями девушка пыталась себя успокоить. Всю ночь ее мучили странные ощущения: Клементина ворочалась, не в силах найти удобное положение, в котором прекратился бы этот навязчивый зуд где-то под сердцем; ей было холодно или жарко — девушка сама толком не могла объяснить то состояние, в котором она провела целую ночь. Подобное уже случалось раньше, но гораздо тише и ласковее. В то время как прежде ее новая «болезнь» больше напоминала приятный морской бриз, сейчас она превратилась в настоящий пугающий ураган. С каждым днем Клементина чувствовала, как что-то в ней заметно менялось. Она все чаще и отчетливее испытывала один и тот же спектр эмоций: необъяснимый страх, тревогу, волнение — и, кроме всего прочего, пульсом под сердцем бьющее ощущение, которым она все это время так хотела поделиться с Шоном. Но, как ни странно, тот отказывался ей верить. Возможно, юноша и не озвучивал свои мысли вслух, но Клементина спокойно читала это по его глазам. Хотя старший брат Диас из ее мира по характеру больше напоминал противоположность ее Шона, нежели копию, мимикой парни соответствовали друг другу, не допуская ошибок. Поэтому увидеть скрытое Клементине не составило большого труда, однако, несмотря на то что ей и было несколько неприятно чувствовать недоверие, умом она все понимала. Это была не ситуация, а сплошное невероятное совпадение, больше походящее на выдумку больной детской фантазии. Только Шон упоминает о своем чутье, как Клементину посещает точно такое же чувство. И самое интересное, что при этом, последние пару дней, когда девушка ловила на себе косые взгляды Шона, она не расстраивалась, напротив, лишь усмехалась, глубоко в душе смеясь сама над собой. Кто бы что ни говорил, а она привыкла к такому отношению. Сколько бы ни старалась, на фоне других Клементина всегда будет оставаться всего лишь глупым ребенком с ее детскими выдумками. И это факт.
Закончив задумчиво перебирать и пересчитывать остатки еды, Клементина поднялась с колен, отряхнулась и уверенно решила насобирать хвороста для костра. К тому моменту, как братья проснутся, девушка хотела закончить приготовления к завтраку самостоятельно — порадовать их, принести хоть какую-то пользу. И тем не менее такие благородные мысли, если и занимали какое-то место в голове Клементины, то совсем незначительное. Она просто хотела побыть одной, все обдумать, и маломальское «партийное задание» вполне могло создать ей внушительное алиби для этого. Снова и снова, несмотря на какие-либо попытки отвлечь себя, Клементина возвращалась к одному и тому же. Она — глупый ребенок. И всегда была им. Для родителей, для друзей, даже для Шона — что для одного, что для другого. Вот какие мысли занимали голову девушки и занимали ее далеко не первый день. Казалось бы, откуда Клементина могла взять подобные громкие выводы, а главное — зачем ей думать об этом? Все дело в Шоне. И даже не в том, который спит не так далеко, в лагере, нет. Дело в Шоне из ее снов. Из-за мучающего ее чувства близости к парню, близости к разгадке произошедшего, Клементина все чаще ловила себя на мыслях о нем. Вспоминая диалог в поезде, девушка думала: Шон так много может рассказать о ее параллельной версии, столько хорошего, мол, она его многому научила, — а она что, сама Клементина? Говоря о своем Шоне из апокалипсиса, что она может назвать хорошего? В чем он ее изменил? Где помог? Почему они все-таки связаны? Вот какие вопросы наталкивали Клементину на мысли о том, что она всего лишь глупый ребенок. Ведь это был не кто иной, как Шон, кто наконец раскрыл ей на это глаза. Он помог ей в этом, в этом и изменил. Вот причина, особенность их связи.
Все проблемы человека идут из его детства. Слыша эту фразу, юная Клементина лишь уверенно кивала головой и соглашалась. Во всех своих бедах девушка привыкла винить родителей, их несерьезное отношение; это они сделали из нее «глупого ребенка», и именно этот предлог использовала Клем, когда сбегала из дома. Она хотела доказать, что способна жить самостоятельно, способна быть взрослой, и не нужна ей помощь мамы и папы. Однако встречи с Шоном из ее снов, образовавшаяся между ними связь, со временем изменили ее позицию. Благодаря Шону, Клементина наконец поняла, в чем заключалась ошибка. Нельзя винить родителей во всех своих неудачах. И Шон из апокалипсиса, который лишился этих родителей еще в первый год конца света, дал ей понять почему. Каждый человек формирует себя сам, а вместе с тем меняет и отношение окружающих к себе. Не люди виноваты, что они смеются над тобой, а ты виновата, раз даешь им такие поводы и возможности. Клементина всю жизнь обвиняла родителей за то, что, уезжая в командировки, они ей не доверяли, не давали шанса самой о себе позаботиться, даже в тринадцать лет оставляя на попечительство няни. Всю жизнь она обвиняла друзей и одноклассников за их временами деланные улыбки, прямо кричащие: «Хотя ты и сморозила глупость, мы все равно тебя любим». И среди этой толпы лицемеров один только Шон — как оказалось, не вечный спутник ее снов — не улыбался, молча глядя на то, как Клементина в очередной раз оступалась, по детской глупости допуская ошибку. Он не поощрял ее, как другие, наоборот, лишь упрекал и насмехался. Конечно, легко судить ребенка, будучи восемнадцатилетней «сознательной личностью», думала Клем сперва, но впоследствии именно этот жестокий суд и стал для Клементины тем костылем, на который она могла опереться.
Их отношения с Шоном нельзя назвать идеальными, потому время с ним Клементина привыкла делить на своеобразные периоды. Были моменты, когда Шон особенно старался отгородиться от девушки, закрывался в себе. Холодный, жестокий и неприступный, он пытался оттолкнуть Клементину от себя, но девушка продолжала терпеливо игнорировать такие попытки, ведь каждая его темная полоса сменялась по-своему светлой. Несмотря на колючий характер, Шон умел улыбаться, умел шутить, пускай иногда и чересчур некрасиво, даже обидно. Наблюдая за тем, как Клементина в очередной раз оговаривалась в магазине из-за волнения перед страшной и наверняка кусающейся продавщицой; или, например, чувствуя, как сердце девушки резко ускоряло свой ритм, стоило очереди продвинуться еще хоть на одного человека вперед, вечно хмурый Шон искренне смеялся. «Ты такой ребенок, ей-богу, — говорил он поутру, улыбаясь, — у тебя такие «серьезные» проблемы по жизни, я в шоке, мне бы так». А Клементина в ответ лишь смущалась, что, конечно же, не мог видеть Шон из-за особенностей их связи. И такими урывками, перепадами от светлой идиллии до беспросветного мрака, протекали их отношения, лишь одно оставалось неизменным: «Клем, ты глупый ребенок» — неустанно повторял Шон, время от времени меняя лишь интонацию. Иногда он срывался, иногда говорил по-доброму и шутя. И Клементина это запомнила. Больше всего от жизни в то время девушка хотела доказать. Доказать Шону, что он ошибается, что она давно уже выросла, хотя по невеликому росту и возрасту так не скажешь. «Ты хочешь доказать… — хмуро повторял ее слова Шон и закатывал глаза, в очередной раз слыша одно и то же. — Невозможно доказать, что ты взрослая, ведь именно такое «доказательство» делает из тебя гребанного ребенка» — читал нотации он, но девушка не слышала, продолжая гнуть свою линию. Однако, так думал Шон, будто Клементина глухая, на деле же она все понимала. Понимала и ничего не могла с собой поделать. И сейчас, ловя себя на мысли, будто все их отношения с Шоном представляли из себя сплошную скачку от света к тьме на фоне ее «детской глупости», Клементина ощущала горькое разочарование. Разочарование в себе, в потраченном времени. Шон убил несколько месяцев на то, чтобы сделать ее лучше, на то, чтобы она наконец поумнела, а на деле как все сложилось? Вот Клементина встречает его альтернативную версию из обычного мира, и все, что она видит в глазах, это знакомое: «Я знаю, что ты сморозила глупость, но я все равно на твоей стороне». Шон не верил ей, когда она говорила о «чутье», Шон не хотел доверять ей что-то важнее сбора хвороста в лесу — она для него младшая сестра, второй Даниэль, но чуть постарше, и разве к этому стремился Шон из апокалипсиса? Разве этому он ее учил? Столько времени прошло, столько сил было потрачено, а она все так же осталась глупым ребенком, над которым когда-то любил подтрунивать «рано повзрослевший» Шон.
— Я все испортила… — прошептала одними губами Клементина и выпрямилась, подняв с земли очередную веточку для костра, и в этот момент она почувствовала резкий укол в сердце, а по спине прошел знакомый табун мурашек, похожий на тот, что посещал ее каждый раз, когда она погружалась в «особые» сны. Выронив из рук хворост, девушка замерла, отбросив все горькие мысли на второй план. Холодный страх сковал руки девушки, а мысли словно выветрились из головы. Она чувствовала опасность, но не понимала, что могло стать причиной. В это время позади послышался шорох листвы, а сразу за ним воздух разрезал тихий, угрожающий рык. Клементина медленно обернулась, не в силах произнести и малейшего слова. И тогда взгляд янтарных глаз встретился с пристальным карим, а тишину леса разрушил пронзительный девичий вскрик…
«Ставь под сомнение, но никогда не исключай возможности…».
========== Шон IV ==========
Из объятий сна Шона вырвали резко и неожиданно. Краем уха услышав, как не так далеко от их лагеря кто-то кричал, юноша тут же вскочил на ноги и встретился взглядом с не менее перепуганным, взволнованным Даниэлем. Мальчик смотрел на Шона выжидающе, искал в нем поддержки, опоры, надежности. Шон ведь старший брат, даже в таких непонятных ситуациях он должен знать, как поступать и что делать. Звучит как знакомое заблуждение, тем не менее Шон старался ему соответствовать. Бегло обернувшись, он искал взглядом Клем, но лагерь был пуст.
— Где она? — тут же спросил Шон, обратившись к Даниэлю, на что получил незамедлительный быстрый ответ:
— Я не знаю, — мальчик пожал плечами и, последовав за братом, тут же быстро поднялся на ноги, принявшись оглядываться. Затуманенный после сна рассудок еще давал о себе знать, но братья этого совершенно не чувствовали. С каждой секундой в их головы закрадывались очевидные сомнения и страхи, однако, вспоминая уроки Клем, Шон не давал им взять над собой верх. Глубоко вздохнув, юноша осмотрелся, схватил нож, лежавший недалеко от его рюкзака, и, бросив на Даниэля короткий взгляд, серьезным голосом произнес:
— Ни шагу из лагеря, — процедил он, нахмурив брови. В этот момент голову Шона обуревали противоречивые мысли: с одной стороны логичнее было бы взять Даниэля с собой, мало ли что случилось, возможно, оставлять его в лагере одного небезопасно, но с другой стороны Клементина — девушка не глупая: так кричать от прилипшей к лицу паутины, в которую по неосторожности она могла угодить, Клем бы не стала. Вероятно, что-то случилось и это что-то, очевидно, нехорошее. — Ты меня услышал? Стой здесь.
— Что?.. Нет, подожди…
— Даниэль! — повысив голос, Шон заметно напугал брата. С огнем в глазах и ножом в руке парень совершенно не походил на того бестолкового старшеклассника, каким был всего пару месяцев назад. Его брат изменился, стал взрослее, и сейчас Даниэль ощутил это особенно остро. — Если я сказал: «Стой здесь», ты стоишь здесь, понятно?
— Но…
— Я скоро вернусь, подожди, — бросил Шон напоследок и, развернувшись, кинулся в сторону, откуда совершенно точно и слышал разбудивший его крик. Пробираясь сквозь листву встречавшихся на пути кустов и спотыкаясь о мешавшие под ногами корни деревьев, Шон старался быстро соображать: Клементины нет в лагере, а не так далеко разносится крик. Голос совершенно точно был женский, значит это она, не иначе. За все время компания не встретила в лесу даже намека на то, что по близости располагалась какая-нибудь пешеходная тропа или туристический маршрут, вряд ли кричать мог так близко кто-то, кроме Клем.
Клем… Чувствуя подступающий к горлу страх, холодными тисками сковывающий его изнутри, Шон думал о девушке. За последние пару месяцев, когда по ночам юноша перемещался в сознание Клементины из апокалипсиса, он успел привыкнуть к подобному чувству. Чувству приближающейся опасности, чувству волнения и необъяснимого трепета, приходящего, когда ты лицом к лицу сталкиваешься с серьезной угрозой. Каждый раз, когда Клементина встречала ходячего, каждый раз, когда чувствовала направленный в ее сторону пистолет или готовый выстрелить лук, она замирала. На секунду застывала в пространстве, дабы успеть просчитать риски, найти возможности выхода из конфликта, но главное — она это делала, чтобы подавить страх. Клементина учила: «Самое худшее — пойти на поводу у собственной паники», и Шон, в такие моменты находящийся рядом с Клем, отмечал каждое ее действие, вырезая в памяти алгоритм. Шон нередко упоминал, будто Клементина научила его не бояться. И это правда. Если раньше от одного вида крови, от одного запаха приближающейся беды, Шон сомневался, впадая в некий ступор, сейчас он точно знал, что делать и как себя вести. Клементина его научила. И теперь Шон понимал, он сильнее, нежели был когда-то, Клементина сделала его таким, и у него нет никаких прав на ошибку, никаких прав предать ее уроки и веру. Он со всем справится. Уверен в этом.
Остановившись и глубоко вздохнув, Шон огляделся. Взяв под контроль собственные чувства, он замер, внимательно прислушиваясь к тишине леса. Несмотря на тройку по математике, юноша имел в голове неплохой такой природный калькулятор, который сейчас тревогой бил, что источник крика, учитывая громкость и направление, должен был быть неподалеку. Клементина обязана находиться где-то рядом, упорно повторял про себя Шон, а он обязан ее найти. Однако, долго искать не пришлось, спустя всего минуту Шон услышал чьи-то шаги, а сразу за ними успокаивающий тихий голос Клем:
— Это ты… Я знаю, что это ты, — сбивчиво говорила девушка не так далеко отсюда, обращаясь явно к кому-то постороннему. Шон замер, не понимая, что происходит. Нахмурившись, юноша осторожно побрел на звук ее голоса, и когда он наконец нашел девушку, то невольно замер, в удивлении распахнув глаза.
Клементина стояла, совершенно целая и невредимая, а на губах ее застыла смешанная улыбка. Она была рада, но в то же время растеряна и напугана. Взгляд сверкал, а брови дрожали. Ей было страшно, но девушка, вместе с тем, не спешила убегать или прятаться. И тем не менее внимание Шона привлекло далеко не противоречивое состояние подруги. Юноша стоял словно вкопанный, безотрывно следя за причиной такой бурной реакции Клементины.
Это был волк.
Перед девушкой стоял самый что ни на есть настоящий, крупный волк. Его серая шерсть блестела в лучах утреннего солнца, а взгляд горел двумя темно-карими огнями. Принюхиваясь, животное не спускало глаз со стоящей перед ним девушки. Однако Клементину это совсем не пугало.
— Я… Я не знаю, что и сказать, — взволнованно прошептала она и медленно, боясь спугнуть, опустилась на корточки. Не в силах разорвать зрительного контакта с хищником, Клементина, словно зачарованная, смотрела в глаза волка, будто за обычным для животного оскалом скрывалось нечто большее. Девушка улыбалась.
А Шон, все это время следящий за подругой, все также не смел ей мешать. Юноша ожидал многого, но не этого. Вместо того, чтобы отбиваться от хищного зверя, сейчас Клементина… пыталась его приручить? Что? А волк в ответ также не нападал? Все происходящее больше напоминало какую-то глупую детскую сказку, в которой Клементина играла роль Красной Шапочки или какой-нибудь Белоснежки с ее непревзойденными способностями находить общий язык с лесными животными, но это, черт возьми, не какая-нибудь сказка. И Шон, похоже, единственный, кто это сейчас понимал. Отойдя от первого ступора, Шон сделал небольшой шаг вперед, что не смогло ускользнуть от острого волчьего слуха. Резко дернувшись, зверь обернулся, распознав едва слышный хруст листвы под ногами, и, заметив затаившегося человека, замер. Замер точно так же, как замер и сам человек. Смотря волку в глаза, Шон испытал какое-то секундное замешательство. Странное чувство посетило его, а брови против воли нахмурились, однако это было настолько незначительное на фоне всего ощущение, что юноша даже не придал ему должного значения, списав на простой рефлекторный страх перед хищным животным. Он уже чувствовал нечто подобное. Сначала пума, теперь волк, Шону, очевидно, везло на близкие встречи с плотоядной фауной местных краев. Крепче сжав рукоять ножа, юноша внимательно следил за волком, а тот в свою очередь за ним. И, казалось, этот бессловесный диалог между ними мог длиться еще долгое время, однако Клементина их прервала, громко произнеся: