— А вот это что? — бесцеремонно прервал его Билл и ткнул пальцем в небольшое, размером с доллар, светлое пятно на луже. — И вот, — он указал еще на одно, чуть в стороне, теперь уже выделявшееся темным на дощатом полу амбара.
Трейси, до того стоявшая чуть в стороне, тоже принялась осматривать пол.
— Здесь тоже, — сказала она. — И… Там. Они ведут к выходу.
Джаред хлопнул себя по лбу.
— Конечно! У преступника была трость!
— А в ней выдвижное лезвие! — вдохновенно подхватил Билл, который не так давно начал увлекаться шпионскими романами.
— И он сломал ее! — Трейси потянулась к чему-то на полу, и Джаред, куда более опытный в таких делах, бросился к ней и оттолкнул ее руку.
— Не трогай! — предупредил он. — Полиция потом будет снимать отпечатки пальцев!
Он осмотрел предмет. Им оказался обломок какой-то палки, один конец которого оказался перепачкан в засохшей крови. Слишком сухое, неаккуратное, даже неокрашенное дерево для трости… Джаред нахмурился.
Обломанная палка. Бурые пятна. Кукурузные початки. Он видел все это сегодня, но пока не хотел, отказывался понимать — хотя знал, что долго себя обманывать не сможет.
— Дождь перестал, — тихо сказала Трейси.
Джаред прислушался. Капли больше не стучали по крыше амбара, и вместо оглушающей симфонии гром выдавал тихий, еле слышный храп. Ему отчаянно захотелось выйти отсюда, сделать глоток воздуха, прохладного и ароматного после грозы.
— Идемте, — он бросил виноватый взгляд на тело старика Говарда. — Нам еще надо в полицию. Нельзя, чтобы он так и лежал.
Он первым двинулся к выходу, первым толкнул дверь, первым вышел во влажный сумрак… И первым увидел пугало, застывшее всего в пяти ярдах перед амбаром.
Позади раздался испуганный возглас Трейси и судорожный вздох Билла. Джаред и сам едва подавил крик, когда вместо одной из мягких перчаток увидел ржавые зубцы вил, торчащие из вытертого рукава. Насмешливые глаза неотрывно смотрели на Джареда, а порванный рот разошелся в кривой усмешке. Под мешковиной что-то шевелилось, и от этого лицо пугала постоянно менялось, принимая то угрожающее, то откровенно дурашливое выражение.
Джаред чуть было не отступил обратно, в амбар, но вовремя вспомнил, что старика это не спасло. Он крепко ухватил Трейси за холодное запястье, кивнул Биллу и бросился наискосок от двери в плотные, спасительные ряды кукурузы. Краем глаза заметил, как нелепая рыхлая фигура рывками движется к ним, и что есть мочи помчался вперед. Он старался бежать туда, где, по его предположению находился город, — и даже вернуться к реке было бы удачей, — но поле все больше напоминало лабиринт. Стебли сходились все плотнее, жесткие листья больно царапали колени, а рыхлая земля после дождя так и норовила вцепиться в ноги; но Джаред бежал.
Он остановился только когда воздух стал невыносимо горячим, а правый бок совсем скрутило от боли. Трейси растирала запястье, а Билл тяжело хрипел.
— Ото… рва… — попытался выговорить он, но не смог и плюхнулся прямо в грязь.
Джаред осторожно выпрямился, кое-как справившись с колотьем в боку, тут же упал на землю, заметив над верхушками стеблей движение черной федоры, и махнул руками друзьям. Они поняли его без слов; и вот все трое лежали, вжимаясь в грязь, пытались успокоить тяжелое дыхание, слишком громкое и тревожное для этой тишины. Лишь шелестела вдалеке кукуруза — то с одной, то с другой стороны. Джаред чувствовал, как его скручивает от этих шорохов — так же, когда кто-то случайно проведет ногтями по классной доске. На секунду он представил, как по доске скребут ржавые вилы, и встряхнул головой, чтобы прогнать эту фантазию.
Но скрежетание не пропало — наоборот, становилось ближе и ближе, как будто проникало сюда прямо из головы Джареда. Этот звук подбирался под прикрытием легкого шума листьев, впитывался во влажную землю, со всех сторон подкрадывался к троим перепуганным детям, и сопровождался сдавленным глухим хихиканьем. И сумерки становились все гуще, и стебли кукурузы постепенно растворялись в них, и поле становилось частью ночи, уступало пространство пустоте… и ее охраннику.
И Джаред понял — пугалу и не нужно было догонять их! Достаточно загнать поглубже в кукурузу и дождаться наступления ночи, когда они окажутся в полной его власти. Здесь его поле, его территория… Не от того ли оно так разозлилось на старика — ведь тот пускал детей по его кукурузе, да еще и позволял взять початок-другой!
Безумная мысль промелькнула у Джареда, но она же несла в себе смутную надежду… А надежда, как говорил детектив Джонс, это уже немало!
— Приготовь зажигалку и жди сигнала, — бросил он Биллу и вскочил на ноги, сорвал несколько початков, начал махать руками. — Эй, страшилище! Захотел удрать от нас?
Поле всколыхнулось, и стройные ряды кукурузы задрожали. Темная фигура скользила над ними, и Джареду на мгновение показалось, что ее глаза сверкают злыми огнями, уставившись прямо на него.
Он успел отскочить в сторону, когда пугало взмахнуло вилами, и добычей того стали только макушки стеблей. Оно принялось разворачиваться — медленно, не торопясь, упиваясь испугом загнанных детей; но Джаред на то и рассчитывал. Он приблизился к пугалу, молясь о том, чтобы не поскользнуться, размахнулся и насадил початки на ржавые длинные зубцы.
— Давай, Билл! — крикнул он. — Давай!
Крошечный огонек Зиппо осветил на мгновение пугало, и Джаред увидел, как под пальто у него что-то колышется; ткань трещала, едва сдерживала ту сущность, что билась внутри. Вторая перчатка начала опасно надуваться, и Джаред сделал шаг назад, не в силах оторвать взгляд от глаз, жутких, но тем и заманчивых… А потом огонь начал охватывать полы пальто, и палку, и мешковину.
Джаред ждал крика боли или страха, но пугало не издавало звуков; лишь треск пламени разносился над полем. Он почувствовал прикосновение холодных пальцев к своей ладони — это Трейси вцепилась ему в руку. Билл казался бледным даже в отсветах пламени, и крепко-крепко стискивал свою Зиппо. Теперь-то он не расстанется с ней ни за какие сокровища, подумал вдруг Джаред, наблюдая за тем, как оплавляется краска на мешковине, как огонь стирает жуткую улыбку пугала. Он чуть вздрогнул, когда черная федора затрещала под натиском пламени. На мгновение ему показалось, что вместе с дымом из пугала выходит и нечто другое — слишком темными казались клубы, слишком правильным было их движение. Он проследил за тем, как небольшое облачко отделяется от остального потока, медленно танцует над рядами кукурузы; но поклясться в этом он бы не решился — слишком было темно, чтобы сказать наверняка.
Конечно, истории про пугало никто не поверил. В полиции решили, что детей здорово напугал тот самый бродяга, что прикончил Говарда, и даже составили ориентировку. Джаред, впрочем, другого и не ожидал. Куда им до детектива Джонса, в самом деле… Тот не поленился бы проверить.
Ну, а мальчишкам история пришлась по душе, и к полю старика Говарда потянулись паломники — взглянуть на пепел сгоревшего страшилища. Джаред и сам ходил порой с этими экскурсиями, показывал и рассказывал снова и снова… Но что-то для него изменилось. То казалось, что вот сейчас пронесется над полем черная федора, то чудился скрежет, то мерещились вилы, тянущиеся к нему из золы.
К концу лета, впрочем, он почти успокоился, однажды на одной из вечерних — они пользовались особым спросом! — экскурсий понял, что не боится больше этого места и этого поля. Казалось, ужас ушел отсюда, растворился в наступившей осени, перестал заражать землю. В тот вечер Джаред был особенно разговорчив, и с огромным удовольствием повторял для мальчишек приевшуюся было сценку, а после отправился к Биллу в прекрасном расположении духа.
В конце концов, быть местным героем не так уж плохо, чего там. Джаред улыбнулся этой мысли и протянул было руку, чтобы постучать, но замер.
Четыре глубокие параллельные борозды украшали дверь.
Джаред смотрел на них долго-долго. Он понял. И когда на плечо ему опустилась мягкая ручка в перчатке, кричать он не стал.
***
Гарретт умолк и торжествующе улыбнулся, глядя на друзей.
— Вот такая история, — объявил он. — Такого в журналах со страшилками не печатают! Что скажут знатоки? — он повернулся к Роланду.
— Очень по-хэллоуински, — пожал плечами тот и усмехнулся. — Эх, не было у них бластеров!
Эдуардо зевнул.
— Это случаем не из сборника «Рассказы Гарретта Миллера»? — с самым невинным видом поинтересовался он.
— Конечно, нет! — то ли свечи неожиданно дали алый отблеск, то ли щеки Гарретта и впрямь залились ярким румянцем.
— А как по мне, очень любопытно, — вступилась Кайли и добавила совсем тихо. — Своеобразное переложение классической городской легенды. Правда, Жанин?
Ответа не последовало: Жанин, уютно свернувшись в уголке дивана, спокойно дремала. Гарретт разочарованно крякнул и с надеждой посмотрел на Игона. Тот молчал, нахмурено разглядывая темноту за окном; но потом опомнился и обернулся.
— Неплохо, — осторожно сказал он, скорее догадавшись, чем на самом деле осознав, о чем его спрашивают; но, наверное, он все же слушал, потому что тут же добавил. — Конечно, будь у них ловушка, такого не произошло бы.
— А я знаю историю, в которой ловушка не помогла бы, — заметил Роланд. — И как вы уже догадались, для меня это действительно страшная история.
— Мы в предвкушении, — с вызовом объявил Гарретт.
Роланд усмехнулся.
— Ну, начинается она как и многие другие: семейство Донован переезжает на новое место…
Комментарий к Глава 2. История Гарретта: На кукурузном поле
Коллаж к истории https://vk.com/photo-181515004_457239035
========== Глава 3. История Роланда: Истинное лицо тьмы ==========
Новый дом сразу не понравился Келли. Все в нем, от блестевшей на солнце черепицы до крепких ступеней крыльца, дышало уютом. Пушистые гривы кленов щедро дарили тень просторной веранде с резными перилами, а роскошные деревянные двери так и приглашали войти внутрь, — и лишь большие мрачные окна никак не вписывались в эту прекрасную картину. Черные стекла, пожирающие солнечный свет, недружелюбно пялились на новых хозяев, и Келли поежилась от пробежавшего по спине холодка и крепче стиснула в объятиях бронзовую урну.
— Нравится?
Вопрос отца прозвучал спокойно, даже несколько безразлично, но Келли знала, что возможен только один ответ.
— Здесь очень красиво, — врать она все же не решилась, затылком ощущая пристальный изучающий взгляд, что пугал ее куда больше черных окон.
Пересилив себя, Келли обернулась к отцу и слабо улыбнулась. Он в ответ лишь дернул уголком рта и скривился, заметив урну. Его ледяные ясные глаза чуть потемнели, как будто предвещая бурю, и Келли поспешила объясниться.
— Мне не хотелось оставлять ее одну, — она погладила прохладный бок урны, словно это могло придать смелости. — Она могла поцарапаться в грузовике, и…
Громкий стук оборвал эти оправдания — Алекс, до того копошившийся с разгрузкой вещей, с силой захлопнул багажник. Отец мгновенно обернулся к нему, и Келли поняла, что брату предстоит очередная выволочка. Она уже не могла вспомнить, обходился ли без этого хоть один день с момента похорон мамы.
Она зашагала к дому, и резкие, тяжелые слова отца утонули в ласковом шуме кленов над головой. Под строгим взглядом черных окон Келли поднялась по ступеням, толкнула дверь и первой шагнула за порог, очутившись в узком светлом холле.
Большую часть мебели отец перевез из старого дома, и Келли почувствовала себя странно, увидев привычные, родные вещи в новой обстановке. И комод, и зеркало, и вешалка, осиротевшие без привычных безделушек или забытых шарфов, смотрелись совсем потеряно среди бледно-желтых стен, и Келли, проникнувшись жалостью, поставила урну на комод, чтобы каждый гость мог прочесть лаконичное «Вероника Донован. Любимая жена и мать».
Пусть это и не придало холлу уюта, но немного успокоило Келли — маленькая хитрость, иллюзия, что мама будет встречать у порога как раньше, когда они с Алексом возвращались на каникулы домой. Ей даже на мгновение почудилось, что она слышит знакомый и тихий голос, зовущий ее — но то, разумеется, был только шум кленов.
Вечер прошел спокойно. Перед ужином Алекс извинился перед отцом, разумеется, предварительно получив свое наказание. Харви Донован был не из тех, кто позволяет своим детям дерзости — у него был четкий свод правил, за нарушение каждого из которых следовало наказание. Конечно, он не перегибал палку, не лишал их еды и не бил почем зря, но сама мысль о том, что расплата неизбежна порой бывала невыносима. Отец ненавидел оправдания, и если новые джинсы Келли оказались испорчены от того, что ее толкнули в грязь, а Алекс получил тройку на контрольной из-за температуры, что ж… Они ведь допустили это, а значит, все справедливо. «Тебе стоило переждать дождь, — говорил отец, наблюдая за тем, как Келли пытается отогреть стертые в кровь пальцы после ручной стирки джинсов в холодной воде. — Когда я рос, мы относились к одежде бережно». Келли послушно кивала, понимая, что она заслужила. Она не злилась на отца — но каждый раз, стоило ей начать стирку или, как в этот вечер, мытье посуды, вспоминала и порой, волей-неволей, задумывалась, насколько предусмотрительной, по мнению отца, могла быть девятилетняя девочка? Двенадцатилетняя? Пятнадцатилетняя — пусть до этого еще целых два месяца?..
Мама никогда не мешала таким воспитательным методам — подобные происшествия доводили ее до адской мигрени, и она проводила по два или три дня в спальне, а потом еще какое-то время мучилась от светобоязни и даже дома надевала солнцезащитные очки. Впрочем, после того, как они с Алексом уехали учиться в частную школу за полстраны, мигрени отступили — во всяком случае, за все пять лет во время каникул или праздников с ней не случилось ни одного приступа.
Мысли о маме полностью захватили Келли, и в какой-то момент ей стало казаться, что ничего не произошло, не было чертова звонка отца, не было смущенных и жалостливых взглядов подруг, проводивших ее в аэропорт, не было лета в молчаливом опустевшем доме. И вечная улыбка Алекса, типичная для будущего выпускника, не исчезла, как и его шутки — долг каждого старшего брата. Вот-вот все это обернется дурным сном, и мама спустится вниз, подойдет неслышно и тихо скажет…
Прочь отсюда
Голос матери прозвучал прямо над ее ухом, и Келли почувствовала холодное влажное дыхание на своей шее. Она закричала и, подняв взгляд, увидела в отражении окна над раковиной серый силуэт над своим плечом; мокрая чашка выскользнула из рук на пол. Все еще заходясь криком, Келли бросилась прочь из кухни — и оказалась перехвачена на пороге братом.
— Что такое, Кей? — Алекс положил руки ей на плечи, и Келли почувствовала, как бешеное сердцебиение, отдающиеся в висках тупой болью, понемногу растворяется в его спокойном голосе.
— Мне п-показалось… — она судорожно вздохнула, но кое-как взяла себя в руки. — П-показалось, что кто-то…
Договорить Келли не удалось — за спиной у Алекса вырос отец, накрыв обоих своей тенью. Он едва посмотрел на них — казалось, что все внимание направлено на окно, и на мгновение у Келли мелькнула сумасшедшая надежда на то, что и он видит ту серую фигуру, и слышит мамин голос, тихий, но четкий, настоящий, но неживой… Но потом она вспомнила о разбитой чашке и услышала плеск воды — конечно же, она не повернула кран, когда пыталась выбежать из кухни.
— Келли, — голос отца прозвучал устало, а не раздраженно, но его рот снова неприятно дернулся, а между бровями пролегли две грозные борозды-морщины.
— Это не она, это я, — Келли почувствовала, как Алекс подталкивает ее к выходу из кухни. — Я напугал ее. Специально. Думал, что это будет забавно.
Она хотела было возразить, но не успела — отец схватил ее за руку и выставил за порог, закрыв дверь кухни перед носом. Наверх Келли поднималась под неразборчивый, но нарастающий гул его недовольного голоса.
Она бежит по узкому темному коридору и чувствует дыхание своего преследователя. Нужно добраться до двери, спастись из этого дома; но она так слаба и беспомощна! Тьма, что идет по пятам, хватает за плечи, легко отрывает от пола, прижимает спиной к стене, и сильная безжалостная рука смыкается на горле Келли. Она пытается кричать, бьет и царапает руками стену, ломая ногти, пока легкие, сперва с недоумением, а потом с отчаяньем требуют хоть глоток воздуха. Перед глазами пляшут яркие круги, и Келли из последних сил отталкивает сгустившуюся тьму — и на короткое мгновение та отступает, обнажая прячущийся за ней образ.